29 октября 2018Литература
177

«Тебе, братишка, не приснится…»

Дмитрий Петров об Анатолии Гладилине

текст: Дмитрий Петров
Detailed_picture 
1.

Все началось с Аксенова. Работая в 2010 году над моей первой книгой о нем, я часто встречал в документах и интервью знакомую фамилию — Гладилин. Ее прекрасно помнили и помнят сейчас читатели 60—90-х годов прошлого века. Я же знал Анатолия Тихоновича в основном по выступлениям на «Радио Свобода», нескольким повестям и большому эссе «Евангелие от Робеспьера», изданному в 1970 году в серии «Пламенные революционеры», где странным манером один за другим выходили тексты едва ли не крамольные. А аксеновскую «Любовь к электричеству» и «Нетерпение» Юрия Трифонова при желании легко было счесть наставлениями в подпольной борьбе.

Многие мои собеседники, знавшие Василия Павловича, советовали: потолкуйте с Гладилиным. Он, если захочет, расскажет такое, что нигде не издано и чего никто не знает.

Ведь не кто-то, а он в марте 1963-го отпаивал коньяком обескураженных Аксенова и Вознесенского в ресторане Центрального дома литераторов, куда они явились из Георгиевского зала Кремля, где Хрущев орал на них с трибуны.

Это с ним по телефону советовались итальянские издатели «Ожога», печатать роман или нет, когда гостья из Москвы, клявшаяся в близости с автором, требовала от его имени остановить публикацию. Гладилин, бывший тогда доверенным лицом своего друга на Западе, прямо сказал: это чушь, издавайте.

Это он в июле 1980-го встречал выдавленного из Союза Аксенова в Орли. И вез его в Париж, удивляясь: что это так трясет его жену Майю? «Не трогай ее, — печально сказал Василий Павлович. — Над ней так поиздевались в Шереметьеве. Устроили личный досмотр. Понимаешь, что это такое?»

К тому времени Гладилин уже не раз встречал в Вене — тогда отбывшие из СССР неугодные с «еврейским билетом» летели туда — диссидентов, писателей, художников, музыкантов. Делал с ними беседы. О чем и рассказал в книге «Улица генералов». Он дружил с Александром Галичем, Георгием Владимовым, Виктором Некрасовым и другими авторами, которых шебутная Степанида Власьевна (так они называли советскую власть) по каким-то своим причинам решила отправить все же не на Восток, а на Запад. Для каждого из них отъезд в той или иной мере был драмой.

2.

Сам же Анатолий Тихонович покинул Союз за четыре года до того — с тем самым «еврейским билетом». Причем потом не раз повторял, что решился уехать только после смерти матери. И только когда понял: идеологическое и пропагандистское начальство больше не даст ему напечатать ни строчки. Без назойливого и сурового редакторского вымарывания и многократного переписывания. И, само собой, — без цензуры.

Размышляя над этим шагом, он обратился за советом к Валентину Катаеву, в 1956 году напечатавшему в «Юности» его первую повесть «Хроника времен Виктора Подгурского» — книгу, что принесла юному автору не просто популярность, а громкую славу. Такую, что и сейчас я порой слышу, как приятные люди в Москве, Париже, Тель-Авиве, Нью-Йорке, Киеве и других городах цитируют ее по памяти близко к тексту.

Катаев, ценивший дар Гладилина, обещал поговорить о нем «на самом верху»: да, мол, перед нами — противоречивый автор. Но — прозаик очень талантливый. А разве, товарищи, не нужны советской культуре противоречивые таланты? Те, кого издают нечасто, зато читают и дают друг другу на ночь тысячи тех, кому не нужны многотомные собрания орденоносных «литературных автоматчиков большевистской партии» вроде Николая Грибачева и Анатолия Софронова?

Ответ с «самого верха» Катаева расстроил. Он сказал: «Толя, они ничего не хотят. Им на все плевать… Можете поступать как угодно».

И Гладилин подал на выезд.

3.

К тому времени в его активе кроме уже упомянутой знаменитой «Хроники времен Виктора Подгурского» и мгновенно раскупленного «Евангелия от Робеспьера» значились «Бригантина поднимает паруса», «История одного неудачника», «Дым в глаза», «Песни золотого прииска», «Вечная командировка», «История одной компании», «Сны Шлиссельбургской крепости», рассказы и другие тексты. Изданную в 1972-м «Посевом» повесть «Прогноз на завтра» ее обладатели если и давали читать, то самым надежным друзьям. У себя дома. Чуть ли не из рук. Знали: в сравнении со сталинскими нравы Степаниды в 70-х были «вегетарианские». Но у нее имелись острые, охочие до мяса зубы.

А номера «Юности» и книги с текстами Гладилина, уходившие от щедрых хозяев в кухонные советские ночи, возвращались (если, конечно, везло) зачитанными до прорех.

Нашлась прореха и в советской системе. Стали выпускать евреев в Израиль. Друзья — академик Андрей Сахаров и Елена Боннэр — не советовали. А он: «Если б был хоть шанс на то, что здесь что-то изменится, я бы остался. Но это государство — безумно крепкое. И будет стоять еще двести лет...» И Андрей Дмитриевич, по словам Гладилина, согласился: «Да, бороться с чумой невозможно, и задача интеллигенции — выжить… просто выжить физически — как генофонд для будущих поколений».

Ну а коллеги — советские прозаики — просто изгнали из рядов. По ходу дела вышел конфуз: в парткоме, где шла процедура, настроение было до того мрачное, что «отщепенец» спросил: зачем, мол, эти похороны? Жизнь длинна. Может, еще увидимся. И тут старый товарищ, с которым и выпито было без меры, побагровел и вскочил, крича: «Вы слышите, что говорит Гладилин? “Мы еще увидимся”! Значит, он думает, что советской власти не будет? Вы понимаете, что это речь врага!»

«Но я, — вспоминает автор, — не обиделся. Я ко всему был готов…»

Да уж, и советское, и русское житье велит быть готовым ко всему. Впрочем, очевидно, не всем и не каждому…

4.

И вот — Шереметьево. Отлет. Таможенники объясняют: книги с дарственными надписями — нельзя. Что делать? Везти их в Москву. Либо — брать бритвочку и вырезать страницы с автографами. Есть у вас бритвочка? Дать вам?

И Гладилин под внимательными взорами стражей нерушимых советских границ собственноручно вырезает слова друзей (авторы старшего поколения — Эренбург, Катаев и другие — внимания не привлекают). Но вот безрадостный труд закончен, и ему любезно помогают все упаковать.

А конверт с изъятыми страницами он отдает провожающим — диссидентам. Те заверяют: пришлем их первой же «голубиной почтой» — с кем-то из западных дипломатов или журналистов.

И Гладилин уверен: слово свое они держат — отправляют. А дальше — загадка. Автографов он не получает. А книги — пожалуйста! Через полгода они в Париже.

И вот — Франция. «Радио Свобода». Новые книги. За границей, а потом и в России выходят «Репетиция в пятницу», «Концерт для трубы с оркестром», «Запорожец», «Парижская ярмарка», «Каким я был тогда», «Большой беговой день», «Французская советская социалистическая республика», «Меня убил скотина Пелл», «Тень всадника», «Жулики, добро пожаловать в Париж», «Лодочник», «Тигрушка»…

Впрочем, еще до «Лодочника» и «Тигрушки» мои собеседники, не стесняясь, давали его парижский номер. А встретились мы в Москве. На Брестской улице, в квартире близ Дома кино. Там писатель часто жил, приезжая в город, где в 1935-м явился на свет.

Конечно, визиты корифея «Радио Свобода», деятеля эмиграции, недавно и не раз обруганного в советской печати, стали возможны, только когда коммунистические химеры слетелись в пространстве мифов, а товарищи офицеры занялись иными вопросами.

5.

О своих непростых отношениях с российской действительностью Гладилин говорил не раз. Как и о первом «возвращении». Скажем — так: «1991 год. Все мои товарищи-писатели-эмигранты уже побывали в Москве… И их встречали триумфально. А мне… визы не дают… Клеймо “Свободы”. И только после 21 августа [1] раздался звонок из посольства, и предельно любезный голос сказал: “Анатолий Тихонович, у вас были какие-то проблемы с визой? Ради бога, в любое время”.

В конце ноября мы с Машей, моей женой, прилетели в Шереметьево. На следующий день раскрываем “Известия”, а там большая статья-рецензия на мою только что вышедшую книгу “Меня убил скотина Пелл”. И началось, закрутилось. Каждый день интервью на радио, на телевидении, в газетах. Про меня делают большой телефильм, мой вечер в большом зале ЦДЛ, который ведут Окуджава, Вознесенский, Арканов, Веня Смехов. Радость встреч со старыми друзьями. В Москве у всех эйфория — перестройка победила, наступило новое время.

Когда через месяц мы вернулись в Париж, я сказал Маше, что такой счастливой поездки в Москву больше не будет. <…> Потом мы… сошлись на том, что из всех радостных событий самое сильное впечатление на нас произвело знакомство с Игорем Голембиовским. Если такие люди, как Голембиовский, сейчас занимают руководящие посты, то все будет в порядке в России» [2].

Но уж вскоре легендарный главный редактор «Известий» покидает свой пост. Газета меняет собственников. А сейчас о ее героическом прошлом осталась лишь память. Покинули «руководящие посты» и другие деятели, выдвинутые демократизацией. Прямо по Аксенову — как в «Ожоге»: «наших профессоров понижали, наших режиссеров вышибали, наши кафе закрывали. Режим… гаечки подкручивал, жилочки подвязывал, яички подрезал». Ситуация менялась. В последние годы реже стали и визиты Гладилина. Но книги его и рассказы продолжали выходить.

6.

В беседах со мной и в интервью он жалел, что участвует в российском культурном процессе куда меньше, чем хотел бы. Сравнивал себя с гостем, сидящим в почетной ложе. А в зале — в первых рядах и на сцене — «звезды». Людей его поколения почти нет. Мало и следующего. Телевидение снимает. Все тараторят без умолку. Его же иногда просят что-то прокомментировать, о чем-то рассказать… И он рассказывает.

Без тени кокетства (оно не было ему присуще вовсе) он говорил, что знает: в эту ложу его привели биография и то, что он звал «бегом времени». А бежит оно туда, где, возможно, скоро люди из зала скажут: «Дядя. Сходи. Мы поаплодируем тебе. И ты уйдешь, как ушли… твои товарищи».

В этих словах много горечи. Но уход Гладилина и его товарищей — Аксенова, Ахмадулиной, Владимова, Войновича, Вознесенского, Галича, Максимова, Некрасова, Окуджавы — какими бы ни были в разные времена их отношения — триумфален.

Сбылась мечта многих из них: увидеть крах той — прежней — системы несвободы. Отвергшей их. И отвергнутой ими. Для распада которой они немало сделали. А те, кто, как Галич и Некрасов, не увидел победы, — пали в бою.

Новая система проводила их маршами и речами. С гибелью Гладилина теперь уже все шестидесятники ушли туда, где не нашими мерками меряют. А «комиссары в пыльных шлемах склонились молча…» И вновь взялись за шашки.

7.

О его уходе поведала сеть. Интернет, которым он не пользовался. Его электронную переписку вела жена — Мария Яковлевна. В последние два года, когда Анатолий Тихонович взялся за новую версию мемуаров — впрочем, очень не спеша, — в письмах мы часто обсуждали этот проект. В его весточках, часто подробных, нет жалоб на невыносимый недуг, который привел его к концу. А если и есть слова о здоровье, то, скорее, ироничные, чем тревожные.

Анатолий Тихонович от души радовался, когда в последний месяц жизни увидел изданными под одной обложкой свои тексты, которые любил и ценил: «Евангелие от Робеспьера» и «Репетицию в пятницу» — горькое обличение и сатирическое развенчание несвободы. Они вышли в ЭКСМО. И я горд, что помог устроить это издание.

Как и тем, что в 2011-м сумел издать на Дальнем Востоке повесть «Песни золотого прииска», прежде выходившую только в журнале «Молодая гвардия» в 1960-м. Поймите меня верно: я не хвастаюсь. Я радуюсь.

Радуюсь, что вижу на бумаге эти слова Гладилина: «Я рубил слюду под Тобольском и сидел без сухарей в разведке. Я шел Охотским морем, дрался на ножах в Ягодном, водил “МАЗ” на Омсукчан, пил одеколон на Южном… Я занял у Васьки последнюю пятерку в Певеке и пропил десять тысяч в скором поезде Москва — Владивосток. Я имел пять баб в Хабаровске. Я видел Тихий, купался в Байкале, ходил на медведя в Приморье и ел скользкого, как мыло, омуля в ярангах у чукчей. Я столько пережил, что тебе, братишка, и не приснится» [3].


[1] Имеется в виду 21 августа 1991 года — попытка переворота ГКЧП, его поражение и начало демонтажа КПСС и советских структур.

[2] Фрагмент предисловия Анатолия Гладилина к книге Анны Голембиовской «Наше “кругосветное путешествие” с Игорем» (М.: Художественная литература, 2011).

[3] Фрагмент повести «Песни золотого прииска» («Ритм Петропавловска», № 7, 2012).


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246924
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413489
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418135
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423342
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424976