18 марта 2021Кино
197

Три дня капрала Шеметки

Историк Олег Бэйда — о «Естественном свете» Денеша Надя, победившего в Берлине с сумрачной зарисовкой венгерской оккупации СССР

текст: Олег Бэйда
Detailed_picture© Tamás Dobos

В седом тумане весны по реке тихо сплавляются крестьяне на плоту. Коренастые мужички только что добыли лося, и теперь им будет чем накормить свои семьи. С берега раздается команда на непонятном языке. Группа людей в зеленых шинелях встречает плот, со знанием дела свежует тушу, пакует и забирает чужой трофей. Огорошенным крестьянам остается только молчать и довольствоваться рожками да ножками — буквально.

Такова завязка дебютного фильма Денеша Надя «Естественный свет» («Természetes fény»), взявшего приз за лучшую режиссерскую работу на Берлинале-2021. «Свет» посвящен почти забытой теме венгерской оккупации СССР. Как рассказывает сам режиссер, его дед участвовал в походе на Восток; однажды деду приказали расстрелять партизана, но приказ выполнять не пришлось. Память о Второй мировой всегда присутствовала в семье, но Надь так и не смог добиться от деда рассказа о том, как воспринималась и понималась обычным венгром эта война в лесах, как он мыслил в те годы. Эта безвестность в том числе и сподвигла его на съемки фильма.

Тема Второй мировой до сих пор остается очевидно неудобной для Восточной Европы. В попытках нащупать новую-старую самобытность в последние два десятилетия некоторые правительства уперли свой взор в прошлое. Иные государства даже законодательно огородили его от избыточных трактовок историков, шагающих не в ногу. Венгрия также вовлечена в этот конфликт памяти. Преамбула к конституции 2011 года постулирует, что с оккупацией 19 марта 1944 года страна утратила независимость, вновь обретя ее только 2 мая 1990 года. Преступления национал-социалистов и коммунистов открыто осуждаются, но в преамбуле не сказано ничего об ответственности Миклоша Хорти, регента с 1920 года, и его диктатуры. Именно при этом режиме венгры поучаствовали в войне на стороне Оси.

© Tamás Dobos

К солдатам Королевской венгерской армии (Мадяр кирайи хонведшег) на оккупированной советской территории намертво приклеились два слова — «хуже немцев». Если из военных поражений (2-я венгерская армия была разгромлена на Дону в январе 1943 года) при большом желании можно вытесать статный миф, то вот из тылового сюжета слепить блестящее сказание уже сложнее. В послевоенные десятилетия такие вопросы поднимали редко, чтобы не нарушить хрупкой дружбы народов и не натыкаться на тему коллаборационизма. Так второе слагаемое венгерской войны ушло куда-то в туман. В 2015 году известный специалист Криштиан Унгвари выпустил работу про участие венгров в оккупации СССР. Книга вызвала оживленную дискуссию. Венгерское общество открыло для себя, что бойцы хонведшега участвовали в Холокосте, сжигали деревни, а большинство убитых ими при зачистках были не вооруженными партизанами и их помощниками, но мирными крестьянами. О жестоком контроле тыла хонведшегом у того же автора есть и более ранние материалы.

Из-за такой специфики памяти реакция на «Естественный свет» мало удивляет. Картина еще не вышла в прокат, а в соцсетях достаточное количество венгров уже сочло, что режиссер-очернитель плюнул в предков и прививает наследникам проигравших комплекс вины. Чуть позже пошли рецензии журналистов. Здесь мнения более вменяемы, но кинокритики тоже признают, что вряд ли многие, желавшие увидеть венгерский фильм на большом экране, будут в восторге от него.

© Tamás Dobos

Надь вдохновлялся романом Пала Завады, обшив каркас сценария историями из дневников, хранящихся в Военном архиве. Помогал ему все тот же Унгвари, даже поучаствовавший в пикировках с некоторыми скептиками в соцсетях. К 1943 году 90 тысяч солдат хонведшега при поддержке сотен тысяч местных полицейских и вооруженных крестьян пытались удержать территорию в полмиллиона квадратных километров — в пять раз больше Венгрии после Трианонского договора. Как пишет Унгвари, венгры были посредственно обмундированы, нередко носили штопаную униформу, а снабжение было слабым. После катастрофы на Дону высшие политические круги Венгрии больше интересовались перестановками в Будапеште, а не проблемами своих войск. Про армию, можно сказать, позабыли.

Если в книге Завады история одной семьи разворачивается на протяжении десятилетий, то в фильме намеренно выбраны три дня из жизни главного героя, капрала Иштвана Шеметки. Предыстория отсутствует: нас рывком приглашают посмотреть на зарисовку из весны 1943 года. Шеметка служит в «охотничьей команде» и со своим отрядом, усиленным парой местных полицаев-проводников, в поисках «народных мстителей» прочесывает леса где-то на границе Белоруссии и Брянской области. Сюжет незаметен, но он же и вечен; неизведанные земли и военный поход — тема, почтенная еще со времен Ксенофонта.

Режиссер сразу добывает для зрителя сырую породу анабасиса венгров по СССР. Только что солдаты помогали выбившимся из сил лошадям тянуть повозки, все барахтались в непролазной грязи. Теперь время для другой грязи. Команда врывается в деревню и начинает зачистку. Крики, удары, мольбы о пощаде, проклятия. Никакого перехода или подготовки, насилие — часть обреченного мира и начинается естественно и скоро. Так же быстро оно прекращается. Эти беспричинность и неупорядоченность — стержень повествования, они же его суть. Почему люди на войне ведут себя вот так? Да нипочему, отвечает Надь.

© Tamás Dobos

В фильме большой упор сделан на звуковую палитру: все время раздаются шорохи, шепот, поскрипывания, слышны птицы или эхо, трещат деревья. Природа — тоже отдельный персонаж, меланхоличный наблюдатель. Озерцо сероватой жижи на дороге затягивается и, словно ожившая ловушка, остается спокойно ждать, будто и не тонули в нем только что люди и звери. Ухо трупа облюбовали насекомые, ведущие борьбу на руинах чужого тела. Холодный взгляд молчащей природы как единственная константа и обещание, что она одинаково безразлично поглотит и правых, и виноватых, и все их следы.

Камера редко теряет из виду самого Шеметку, поэтому многое остается вне поля нашего зрения. Это и не обязательно, так как понятно, что делают с человеком в соседней комнате, если оттуда доносятся удары и вопли. Между собой герои нередко общаются с помощью молчания невысказанных слов, которые красноречивее длинных диалогов. Пусть Шеметка немного понимает русский, в этом молчании виден знак беды и отчуждения оккупации. Надь не утомляет своего зрителя высокодуховными монологами протагониста. Его сослуживцы тоже не обсуждают тонкие материи, а в походе по большей части злобно матерятся и просят соратников пошевелиться. Часто и много персонажи играют глазами. Общее в их взглядах — чудовищная усталость. Нюансы — страх, злоба, у кого-то просто пустота. Сам Шеметка застыл где-то на границе между выгоранием, скованностью своей ролью, от которой не может скрыться, и абсолютной неуверенностью в том, что он делает. Последняя подчеркнута безъязыкостью мира вокруг.

Все актеры в фильме — непрофессионалы. Натуру для хонведшега подбирали на фермах в самой Венгрии, а русско-украинских крестьян играют селяне из латвийского приграничья. Одни только натруженные руки венгров и русских, крючковатые пальцы, выхваченные камерой, сразу говорят о многом. В перерывах между съемками обе группы мало общались друг с другом из-за языкового барьера — эта взаимная отчужденность хорошо передается и зрителю. Сомнение, жестокость и усталость вычерчены на лицах морщинами и губными складками.

© Tamás Dobos

В памятном «Иди и смотри» Элема Климова была протяженная сцена сожжения деревенских жителей в амбаре. Аналогичный эпизод есть и у Надя, но его Шеметка — это свидетель, наблюдающий кошмарную развязку, однако не участвующий сам в военном преступлении. У Климова разноязыкие каратели гоготали над своими жертвами — венгры же молча, отчужденно смотрят на пламя. Обыденность, профессиональная привычность совершаемого зла. Старший офицер в Навле не просит Шеметку завершить рапорт рассказом о том, что же стало с жителями деревни. Он и так это знает.

Большое и малое насилие раскидано по фильму, и переход между передышкой в нем и новой главой неявен. Один из персонажей, майор, рассказывает историю из своей жизни о том, как на него напал медведь, а сам он оцепенел от ужаса. В такой ситуации сразу и не скажешь, кто друг, а кто враг, и даже кричать не удается. «Грех ждет у порога», — завершает он, то есть если ты застыл как вкопанный, то возможно, что следующий твой поступок будет результатом этого страха и может быть недопустимым. В реальности фильма это вполне верно. Война в тылу, смертельная борьба ускользающих сущностей, создает мир со стертыми границами, где царит неуверенность. Из-за нее здесь побеждает зло. И единственное, что остается, — убежать, чтобы не видеть.

Где-то далеко у Шеметки есть другая жизнь, семья и сын — этот далекий мир вдруг на секунду явится в сцене встречи капрала со старым знакомым по мирной жизни. Но в здешних лесах, где солдат — лишь приложение к своей униформе и винтовке, все это имеет ничтожно малое значение. Персонаж без решимости и решенности, он — типичный человек, попавший в водоворот коллективной судьбы и личной слабости, а потому, скорее, соучастник во зле.

Фильм до самого конца намеренно держит зрителя в сонном оцепенении, читаемом на лице Шеметки. Финал выдержан в этом же угрюмо-молчаливом стиле, и вопрос «С чем же ты остался, Иштван?» растворяется в пламенеющем русском закате. Он ли — тот естественный свет, что вынесен в название? Или речь о свете, который погасил в себе человек с ружьем?

Ответа нет. Неуверенность вновь побеждает.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20247353
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413997
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418530
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423715
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202425316