Солидный бутик для рафинированной клиентуры

«Аида» в постановке Петера Штайна, только что выпущенная в театре Станиславского и Немировича-Данченко, — в некотором смысле симметричный ответ Большому театру с его прошлогодним «Князем Игорем» Юрия Любимова. Еще один запоздалый оперный дебют в России. Еще одно громкое имя сокрушителя театрального спокойствия из далекой эпохи, которое специально представлять не надо. Одно оно — залог повышенного интереса. Оно же — залог добротной работы и очень спокойной режиссуры, от которых опасных выпадов уже давно никто не ждет. Особенно когда мэтр берется за оперу (а делает он это довольно часто). И если с Любимовым была напряженка по поводу волюнтаризма с партитурой, то тут и с этим все максимально спокойно — купирован только один незначительный танцевальный эпизод.

© Олег Черноус / Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко

«Аида» Штайна, затеянная Владимиром Уриным еще до перехода его в Большой, — очередной амбициозный рывок, удачное приобретение театра, на сей раз представляющее качественный традиционализм. Никаких отклонений от канонического либретто, никаких подводных течений и вторых смыслов. Но видна рука мастера, линии четкие, пространство сцены не замусорено, массовые процессии культурно выстроены. Однако главное — любовный треугольник, в котором больше всего достается Аиде: ее то соперница пинает ногами, то папаша кидает оземь. Это, собственно, единственные вольности в спектакле.

Перемен декораций много, глаз не скучает в течение нескольких часов на какой-нибудь одной депрессивной конструкции, никто не спорит с тем, что опера, тем более «Аида», — это зрелище. А чтобы, когда занавес закрыт, зрители не разбегались по буфетам, титры доходчиво сообщают, что идет подготовка к сцене «Храм Вулкана» или «Берег Нила».

© Михаил Логвинов / Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко

При этом туристические картинки вовсе не имеются в виду, все строго, почти абстрактно, почти камерно, с хорошим вкусом, без слонов, пирамид и прочей залепухи, а лишь с дизайнерскими аллюзиями (сценограф Фердинанд Вёгербауэр) и роскошной затейливой одежкой без вампучной оперной красы (художница по костюмам Нана Чекки). Все вместе — этакий солидный бутик для рафинированной клиентуры. Пожалуй, такой изысканной цветовой партитуры на российской оперной сцене больше и не найдешь — как ни странно звучит этот комплимент в музыкальном театре.

Впервые оказавшись в русской оперной компании, Штайн столкнулся с новым для себя явлением под названием «репертуарный театр». Это значит, что надо работать, во-первых, со штатными певцами, во-вторых, не с одним составом. Он хмыкнул, но смирился — как рассказал сам режиссер на пресс-конференции.

© Олег Черноус / Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко

Составов пока два. Однако тот, что пел в первый премьерный день, радовал прежде всего исключением из правила — приглашенной из Большого театра звонкой Анной Нечаевой в заглавной роли. У Ларисы Андреевой не хватало насыщенных красок для парии Амнерис — все-таки опера Верди, в которой музыкальный руководитель постановки и главный дирижер театра Феликс Коробов задался целью отыскать и озвучить все piano и pianissimo, как ни крути, остается ареной для больших оперных голосов. Молодой, подающий надежды тенор Нажмиддин Мавлянов иллюстрировал горькую прописную истину, что легче петь громко, чем тихо. Из местных первачей безукоризненнее всего басил Дмитрий Ульянов (Рамфис). Антон Зараев (Амонасро) добавил огня в бурной сцене тайного свидания Аиды с Радамесом, где оба влюбленных мечутся между чувствами и долгом. Эта же сцена стала самой убедительной, цельной и вердиевской и в дирижерской работе, которая в иных случаях разочаровывала статичностью и прерывистым дыханием.