17 июня 2014Литература
388

Песня о Холине

Алексей Конаков к 15-летию смерти поэта

текст: Алексей Конаков
Detailed_picture© Colta.ru
1.

Положение, в котором находится ныне поэзия Игоря Холина, кажется созданным специально для демонстрации старинной эзотерической максимы — о том, что предметы способны инфицировать владельцев своими свойствами и своей судьбой. Поэт, в годы брежневского застоя зарабатывавший на жизнь скупкой и продажей антиквариата, спустя десятилетия сам превратился в некое его подобие — ценную, красивую, довольно увесистую, мало кому нужную вещь. Пыль с нее стирают покамест регулярно, но на выставки уже не берут. Востребованные публикой литераторы, публично признавая всю важность холинского проекта — реверансы и дифирамбы, клятвы и заверения, — пытаются возможно скорее удрать на перспективные просторы концептуализма, метаметафоризма, московской ноты, гудзонского времени и проч. и проч., оставляя в итоге свадебного генерала с бритой головой одиноко вещать из заповедного лианозовского гетто — скучно жителям барака. Скука, впрочем, никогда не являлась помехой для аналитического суждения — вот и из всего множества рецензий и отзывов о творчестве Холина самым лучшим является самый монотонный. Это давняя статья Евгения Лобкова, напечатанная в журнале «Зеркало» и подкупающая своей конгениальностью — таким же, как в холинских стихах, радикальным отказом от внешних эффектов и от неоправданных обобщений, таким же тотальным дескриптивизмом: «Эпитафии — наиболее мрачные стихи, редчайший жанр в литературе ХХ века. Холин — мастер эпитафии. Охотно убивает и хоронит своих героев». Проблема, однако, в том, что воспроизводимый в ней (как и во множестве других текстов) образ Холина — неутомимого конкретистского борца с «красивостями», своеобразного рыцаря люстрации, методично очищающего язык от пошлых клише и штампов, — является образом именно антикварным, музейным, имеющим мало отношения к реальному положению вещей. И, быть может, стоит задать вопрос: насколько вообще продуктивна устоявшаяся традиция чтения, исподволь подверстывающая поэзию Холина к афоризмам о невозможности литературы после трагедий двадцатого века?

Пожалуй, для того чтобы не повторять бессмысленных разговоров про холинскую «нелитературность», достаточно вспомнить пример из давнего текста Ильи Кукулина — стихотворение о перловом супе, написанное в форме классического триолета: «В диетической столовой / Продают дешевый суп. / Хорошо тому, кто скуп. / В диетической столовой / Суп протертый, суп перловый, / Выбор каш из разных круп. / В диетической столовой / Продают дешевый суп». Выразительные средства поэзии Холиным не изгонялись, но скорее перераспределялись: метонимии отдавалось предпочтение перед метафорой, сдержанной инструментовке — перед густой аллитерацией и проч. Установка же на отказ от романтических излишеств, на скромность и простоту вообще была магистральным трендом советской послевоенной поэзии в диапазоне от Б. Пастернака до М. Исаковского. Холин, однако, сумел четко понять таящуюся здесь опасность: постепенное и повсеместное сползание этой простоты в песенность — модус, как правило, резко ограничивающий свободу авторского высказывания и подменяющий его рядом стандартных схем. Собственно, знаменитую отрывочность, фрагментарность, лаконичность холинских стихов, их ритмические перебои и шероховатости («Пришел домой выпивши. / Угрюм. / Хотел достать / Из гардероба костюм») можно трактовать именно в качестве перманентной профилактики такого неосознанного «сползания». На этих же путях обнаруживается и другое поэтическое достижение Холина: первым из отечественных авторов он радикально переосмыслил рефрен. Как известно, рефрен является рудиментом припева, и большинство поэтических «твердых форм» с рефренами, вроде рондо и триолета, берут свое начало в народной песне; сейчас повторяющаяся строка может нагружаться функцией заговаривания, причитания, воспоминания, мольбы, но, по большому счету, главный ее смысл — рецидив все той же песенности в тексте. Рефрены (и вообще повторы слов) у Холина резко выбиваются из рамок этой традиции, предлагая совершенно другое использование старинного приема.

2.

Перечитаем несколько отрывков из различных холинских вещей: «Вот в киоске авторучка, / Пешеход! / Вот кафе, зайди с получки, / Пешеход! / Выпей водки, съешь сосиски, / Пешеход! / На заем идет подписка, / Пешеход!»; «Инженеры / Не пейте сырой воды / Изуверы / Не пейте сырой воды / Шалопаи / Не пейте сырой воды / И трамваи / Не пейте сырой воды»; «Красота на свете / Существует / Простота на свете / Существует / Благородство тоже / Существует / И уродство тоже / Существует». Кажется, навязчивое повторение строчек типа «не пейте сырой воды» напоминает уже не работу заговаривания или причитания, но, скорее, строго расчисленную кинематическую схему, бесстрастное и безжалостное возвращение элементов механизма по заранее установленной траектории. Можно ли предположить, что рефрен переинтерпретируется Холиным в качестве характерной приметы новейшего времени — не пасторальной песни, но бесконечных индустриальных циклов; что он осознан как стилистический прием, наиболее адекватный эпохе машинного производства, заводского труда с его монотонными повторениями операций у конвейера или станка? Кажется, такое понимание повтора вызревало в текстах поэта постепенно, начинаясь с незатейливых инверсий в «Жителях барака» («В пивной галдеж и едкий / Махорки вьется дым. / В пивной на табуретке / Сапожник Галкин Клим. / В пивной на табуретке / Уснул сапожник Клим. / Галдеж в пивной и едкий / Махорки вьется дым»), полностью оформляясь в «Воинриде» («Зачем ты служишь / Скажи дурак / И с кем ты дружишь / Скажи дурак / Зачем ты ищешь / Везде дурак / И что ты ищешь / В говне дурак») и тотально торжествуя в знаменитой поэме «Умер Земной Шар» («Чтобы любить женщину / Необходим пропуск / Чтобы получить имя / Необходим пропуск / Чтобы умереть / Необходим пропуск / Чтобы служить Богу / Необходим пропуск / Земной Шар / Имел пропуск»). Цитируемые тексты Холина более всего похожи на автоматы, на машины, выполняющие однообразную, циклическую работу переноса и преобразования энергии: ременную передачу, зубчатые колеса, кривошипно-шатунный механизм.

Соблазнительным кажется толкование Холина в качестве певца индустриальной социалистической эротики, сумевшего иронично описать советского пролетария как отчужденную секс-машину.

Мир тяжелой индустрии, разумеется, проявлен у Холина не только на уровне поэтической техники: стоит вспомнить его стихи о жизни роботов, о несчастных случаях на производстве, о скудном барачном быте рабочего человека и проч. Говоря иначе — стоит вспомнить о главном историческом субъекте эпохи: отчужденном от самого себя пролетариате. Этот субъект рисуется Холиным широкими, красочными мазками — в виде бахтинского всенародного тела, обнаруживаемого меж страшных заводских трущоб только-только канувшего сталинизма. Принципиальная недифференцированность пролетарской массы, как кажется, находит свое выражение и в целом ряде особенностей поэтики Холина. Постоянные повторы («Над женой имел он власть»), разнообразные инверсии («Пролетела осень, / Наступило лето»), тавтологические рифмы («Был болен раком. / От боли ползал раком»), неразличимость имен («Любимую звали Риммой, / Нелюбимую Симой»), вообще повсеместная созвучность любых вещей и явлений («Села Феня к Сене на колени, / На коленях хорошо у Сени. / Только Сеня предлагает Фене / На минутку удалиться в сени. / Вышли в сени. А в сенях на сене» и т.д.) — все это исподволь работает на создание картины телесного единства, в котором пребывают живописуемые Холиным обитатели бараков. И даже плотная череда некрологов («Работал машинистом портального крана. / Свалился на дно котлована», «Наступил невзначай на конец / Обнаженного кабеля», «Был кочегаром. / Упал в пасть / Раскаленного котла. / Сгорел дотла») оказывается здесь к месту — ибо каждая частная гибель лишь подчеркивает бессмертие и непобедимость коллективного пролетарского тела. Весьма характерно, что Холин (в отличие от М.М. Бахтина) склонен рассматривать получившуюся картину в мрачных тонах; многочисленные эксцессы, эффекты и отправления всенародного тела скорее пугают и злят поэта, нежели вселяют веру в преобразующую мощь класса. Огромный corpus обитателей барака, по Холину, не меняет человеческой истории, но ведет простое животное существование: ест, пьет, спит, испражняется.

3.

И здесь мы опять возвращаемся к отмеченной выше цикличности холинских стихов, к ключевой для них фигуре рефрена. Описанный поэтом индустриальный мир передает свою безжалостную расчисленность и повторяемость миру биологическому: все жизненные и социальные циклы в нем настолько однообразны, что невольно напоминают читателю о механическом производстве. Подъем на работу, возвращение домой, аванс, получка, попойка, похмелье, драки, болезни, смерти здесь тотально автоматизированы и отчуждены, и методично бьющие по ушам холинские повторы («Сегодня суббота, / Сегодня зарплата, / Сегодня напьются / В бараках ребята») дополнительно подчеркивают превращение человека в машину, функционирующую по тому или иному циклу до первой поломки. Однако цикл, повтор, возвращение — это всегда еще и эротика. Сугубо механическая, кривошипно-шатунная связь между круговой (как у рефрена в рондо) и возвратно-поступательной (как в сексе) кинематиками установлена давно; достаточно вспомнить хрестоматийное: «Два главных движения — это движение вращательное и движение сексуальное, их комбинация находит свое выражение в локомотиве, состоящем из колес и поршней. Эти два движения взаимно преобразуются одно в другое. И тогда замечаешь, что, вращаясь, Земля понуждает совокупляться животных и людей и (так как вытекающее — причина не в меньшей степени, чем то, что его вызывает) что животные и люди, совокупляясь, заставляют Землю вращаться». О, коллективное тело постоянно полнится сексуальными эксцессами, пропитано ими насквозь («Прокатился слух в квартире, / Будто Фирсов ходит к Ире»; «Счетовод Петров Никита / Ходит к Ниночке открыто»; «А сосед сидит на стуле, / Неспроста пришел он к Юле») — но нужно понимать, что все это не биология, а индустрия. И крайне соблазнительным кажется толкование Холина в качестве певца индустриальной социалистической эротики, сумевшего иронично описать советского пролетария как отчужденную секс-машину, производящую бесконечные циклические движения по законам кривошипа и триолета.

4.

А теперь озвучим заведомо провокационный вопрос: не наводит ли на определенные ассоциации сам образ эротики, наложенной на индустриальное, машинное производство? Вспоминается де Сад, мысливший групповую оргию в качестве выверенного механизма и мечтавший об идеальной, неубиваемой жертве (какой, заметим мы, способно стать не единичное, но только коллективное тело). Но помимо де Сада и тандем Делез & Гваттари эпохи «Анти-Эдипа» — с машинным производством желания, циркуляцией молекулярных цепей, перекодируемыми повсеместно потоками. Интерпретация стихов И. Холина в качестве конгломерата желающих машин, расположенных на всенародном теле без органов, может быть полезной, если вспомнить о важном различии: у французских авторов таким телом был капитал, в то время как у Холина им является реальный социализм. Известно, что изданный в 1972 году «Анти-Эдип» был расценен общественностью как поспешно подхваченное знамя парижской революции 1968-го, как ее теоретическая апология и присяга на верность ее идеалам. Это воистину радостная и романтическая книга, дерзко мечтающая о совершенно новом способе счастливого человеческого общежития вне капитализма. Но ведь ровно о том же самом пишет в своих стихах Холин. Что же мы видим: машинные метафоры оборачиваются изматывающим трудом, свободное производство желания — перманентной похотью, социалистический коллективизм — грязью и ужасом барачного существования, а перекодирование потоков происходит преимущественно в пивной. Смена базиса ведет к ужасающей мутации надстройки, и, перечитывая сейчас «Жителей барака», хочется спросить: а не умудрился ли Холин в середине пятидесятых создать язвительную утопию о мае 68-го, о новой жизни Парижа, в котором победили студенты и ситуационисты? Не имеем ли мы дело с грандиозной антиципацией, благодаря которой нынешний Холин так же структурно отнесен к движению 68-го, как Дж. Оруэлл — к тоталитарным изводам социализма, а О. Хаксли — к циническому либерализму?

5.

Интересно отметить, что само слово «май», столь важное для социалистической историографии, довольно часто находится у Холина в рифменной позиции. С чем же оно рифмуется? Вот ряд примеров: «Это дело было в мае. / Во втором бараке Рая / Удавилася в сарае. / Почему? Никто не знает…»; «Двое спорят у сарая, / А один уж лезет в драку… / Выходной. Начало мая. / Скучно жителям барака»; «Стоял на дворе ослепительный май. / Народ окружил злополучный сарай». В этом саркастическом сопряжении «мая» с «сараем» присутствует, кажется, нечто большее, нежели простой пессимизм Холина относительно социалистического проекта. Возможно, речь следует вести о том, что левая политическая повестка в целом была сильно скомпрометирована практикой сталинизма, или, перефразируя Андрея Белого: победа социализма в России привела к исчезновению в ней любых социалистов. В коллективном теле пролетарских трущоб можно было бы при желании увидеть обещание всеобщей апокалипсической стачки в духе Ф. Сореля или, по крайней мере, радостную надежду на преодоление смерти, как у Бахтина, однако интенция Холина направлена совершенно иначе. Ассоциации роботизированных людей в холинских стихах способны производить лишь ссоры, драки, скандалы, преступления и похоть. Но не выявляет ли такая позиция довольно правое мировоззрение поэта? Собственно, наш волюнтаристский пассаж о «Жителях барака» как утопии Парижа-68 был призван продемонстрировать именно это измерение холинских текстов: консервативный идеологический посыл, отлитый в весьма авангардных формах. И, кажется, данный вопрос имеет отношение не только к Холину. Декларируемая многими аполитичность советского андеграунда скрывала под собой широкий репертуар правых убеждений, и эта констелляция во многом продолжает воспроизводиться в современной российской литературе. Кто знает — быть может, именно рудименты реакционных идеологий, унаследованные от титанов «второй культуры», составляют причину явного кризиса, в котором пребывает ныне отечественная словесность?


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242335
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243261
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202410899
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417471
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202421649
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202426987
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427880