21 сентября 2021Литература
242

Ситуация вызова

Александр Чанцев о книге Вольфрама Айленбергера «Время магов»

текст: Александр Чанцев
Detailed_picture© Penguin Press

Если в своей во многом знаковой книге «Утро магов» Жак Бержье и Луи Повель в свое время демонстрировали, что цивилизация наша, вполне возможно, не то что зиждется на других, не рассматриваемых традиционной наукой, основаниях, но многообразие ее отнюдь не полностью объясняется общепринятым рационализирующим подходом, то Вольфрам Айленбергер в своем «Времени магов» делает примерно то же самое. Он показывает эпоху слома парадигм и тех, кто формировал не только новую философию, но и кардинально новый взгляд на многие вещи, выходящие за узкое определение философии, создавал, по сути, основы нового мышления. Его герои, не попавшие в название, — это Мартин Хайдеггер, Вальтер Беньямин, Людвиг Витгенштейн и, возможно, менее востребованный современной отечественной мыслью Эрнст Кассирер.

Что же с ними делает Айленбергер, сам философ, публицист, основатель и главный редактор журнала Philosophie Magazin, как ему удалось уловить в один невод таких, конечно, исторически и институционально близких, но подчас антиподных (впрочем, не всегда, доказывает автор) мыслителей, как те же Беньямин и Хайдеггер? Здесь автор лих не только в том плане, что удвоил и перевыполнил план Плутарха в том, что касается двойных жизнеописаний, но и — скажу сразу, к первой где-то сотне страниц нужно отнестись с известной долей понимания и даже терпения. Потому что акцент в них Айленбергер делает на биографию, а в ней на такие моменты, скажем так, как если бы Хайдеггера описывал таблоид The Sun. Витгенштейн ищет случайный однополый секс в венском Пратере, Хайдеггер носит рога, режется в карты и только изредка восклицает что-нибудь про Гегеля «дрожащим голосом», Беньямин запутался даже не в треугольнике, а в более сложной геометрической фигуре из отношений с женой, любовницами и обитательницами публичных домов, кидает кредиторов, зато закидывается наркотиками... В общем, «человеческое, слишком человеческое» слишком же подчеркивается — высказывая зачатки своих сумасбродных идей, бедняги-философы откалывают гэги как в лихой комедии с пикантным уклоном и возрастным рейтингом.

© Ad Marginem

К мысли расстаться на этом этапе с книгой склоняет и столь же прогрессивный перевод — и(ли) его редакторы-корректоры. Переводчица использует модные феминитивы («режиссерка Ася Лацис»), англицизмы («рустикальный») и прочие не до конца переведенные конструкции и обороты, но при этом часто можно встретить корявости вроде «к осени примыкают эпизоды» и неслыханности вроде запятой между подлежащим и сказуемым или, наоборот, отсутствия выделения оной причастного оборота (см. стр. 29, 56, 105).

Все это — кроме запятых! — можно даже понять. Такой научпоп, автор хочет заинтересовать, расширить аудиторию, сделав заумных мыслителей «ближе к народу». Но подобный подход можно и оспорить — скажем, какое-нибудь кликбейтовое название приведет из «Яндекс.Дзена» на сайт по современной антропологии, но не закроет ли этот сайт неподготовленный читатель через пару минут, плюясь и проклиная? Да и, положа руку на сердце, в идеях и жизнях авторов «Логико-философского трактата», «Бытия и времени» и «Происхождения немецкой барочной драмы» было изрядно интересного даже и без описания того, как Беньямин украдкой целовался в Москве с Лацис за спиной ее гражданского мужа, ночевавшего и работавшего по причине «жилищного вопроса» в гостиничном номере самого Беньямина. Тем более что, заметим в скобках, информацию эту никак не назвать эксклюзивной — на русском вполне доступно описание всех этих страстей в откровенном «Московском дневнике» Беньямина, приглаженных воспоминаниях Лацис, а ближе к истине, как то и водится, можно прочесть изложение эпизода в выходившей недавно весьма дельной и фундированной биографии Беньямина.

Слава богу, ровно на рубеже второй сотни страниц что-то одновременно происходит и с автором, и с переводчиком, и книга становится вполне достойна рассматриваемых имен. Вольфрам Айленбергер действительно сплетает биографический очерк с изложением основных идей четырех авторов, находит рифмы в их жизнях, соответствия в эпохе. И пусть иногда это выглядит чуть притянуто, в духе «пока Витгенштейн в австрийском селе медитировал о своем призвании… Беньямину на Капри тоже было несладко…», но в целом позволяет сделать целый ряд любопытных наблюдений и даже находок.

В конце концов, в пределе ими всеми (Кассирером все же меньше — в силу его старшинства и более классического характера его философствования, так сказать) двигало одно стремление — «ситуацию вызова, в которой находились молодые философы 1919 года, можно сформулировать и так: необходимо обосновать для себя и своего поколения жизненный проект, который движется по ту сторону детерминирующего “каркаса” (Gestell) “судьбы и характера”. Конкретно биографически это означает: дерзнуть вырваться из прежде направляющих структур (семьи, религии, нации, капитализма). А во-вторых, найти модель экзистенции, которая позволит переработать интенсивность военного опыта и перевести его в область мышления и повседневного существования». Разочарование в прежних гуманистических (научных и так далее) мыслительных идеалах, постигшее тех, кто прошел через бойню Первой мировой войны, которая и стала возможна несмотря на все эти идеалы, реализовывалось диаметральным — и в чем-то сходным образом: «Беньямин намерен осуществить это обновление романтическими средствами всединамизирующей критики. Цель Витгенштейна — на продолжительный срок установить в повседневности то совершенно мистическое успокоение и примирение с миром, которое он испытывал в мгновения величайшего страха смерти». Беньямин (с оговорками) склоняется — под влиянием того же Шолема и без — к иудейской мистике, Витгенштейн, сочетая выверенную математическую логику и глубину темных афоризмов, тоже говорит — правда, с еще большими оговорками — о высшем начале, «прыжок Хайдеггера решительно отрекается от всякой формы потустороннего, трансцендентности, а тем самым и религии», но, сделав скидку на вольный стиль автора (и(ли) переводчика — как именно прыжок может отрекаться?), можно суммировать: все поименованные искали новые основания для мышления и обоснования (для) бытия, торили ему радикально непривычные дороги.

Кроме генерализирующих наблюдений, будет в книге и довольно много удачных характеристик. Поиск и мысль Беньямина локализованы в «изобилующих напряжением периферийных областях бытия и мышления». «Прогресс — вот слово, которое, согласно Витгенштейну, более другого ослепляет и ведет нашу культуру по неверному пути». Тогда как язык становится для Кассирера — да и всей четверки — «не одной из множества символических форм, но важнейшей из всех и первоначальной».

Уделено значительное аналитическое внимание и отдельным, но важным «кейсам» — во «Времени магов» можно найти удачный разбор очень во многом основополагающих до сих пор характеристик человека эпохи Возрождения у Кассирера, работы Беньямина о Гёте, понятия свободы у Витгенштейна или, скажем, более забавного — как Хайдеггер и Беньямин с помощью почти идентичной риторики «мочили» своих научных конкурентов.

Забавностей и оригинальностей тоже будет, как и в начале, изрядно, но автор нашел баланс тона — или же мы к нему успели привыкнуть? — и ловко сочетает различные регистры. То, работая вместе с читателем с текстами Хайдеггера, задается философскими вопросами — «разве различение субъекта и объекта уже не предполагало тот самый опыт изначальной разомкнутости, которому оно по мере осуществления кантовского проекта якобы собиралось установить очерченные границы?» А то описывает публичную дискуссию между патриархом Кассирером и молодым и дерзким Хайдеггером в Давосе как напряженный боксерский поединок — «перевести дух. Озадаченность. Напряженное ожидание. Как отреагирует Хайдеггер? …Тезисы как кулаки. Тишина. Как все это подытожить? Куда склонится приговор?»

Касательно книги? Безусловно, читать. Если не боитесь того нешаблонного, подчас вызывающего и в чем-то прорывного посыла, ярчайшим примером которого и была философия тех послевоенных европейских лет.

Вольфрам Айленбергер. Время магов. Великое десятилетие философии. 1919–1929 гг. / Пер. с нем. Нины Федоровой. — М.: Ад Маргинем Пресс; музей современного искусства «Гараж», 2021. 400 с.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319760
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325173