20 ноября 2020Литература
136

«Над бульваром хрущевское лето…»

Памяти Валентина Хромова: к девятому дню

текст: Марина Щукина
Detailed_pictureВалентин Хромов на вечере памяти Андрея Сергеева в клубе «Улица ОГИ». Москва, 3 февраля 2009 года© Дмитрий Кузьмин

Валентин Хромов (1933–2020) — московский поэт, переводчик, стиховед, мемуарист. В 1950-х годах входил в неподцензурную «группу Черткова». Автор написанной палиндромами пьесы «ПОТОП, или АДА Илиада» (первая редакция — 1956 год).

Тверской бульвар живет в стихах разных времен. И у поэтов оттепели тоже был свой многоликий Тверской бульвар. Идею прогуляться по нему мне отчасти [1] «подсказал» Хромов. Пишу «подсказал» в кавычках, потому что сам он об этом не знал и теперь, увы, уже не узнает: Валентин Хромов скончался в Москве 11 ноября. Но именно его воспоминания — по счастью, опубликованные — подтвердили догадку об актуальности темы.

Цитата из поэмы Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы» (1987), вынесенная в заглавие этой статьи, точно фиксирует время и место, о которых хочется поговорить. На карте Москвы есть точки, тесно связанные с историей оттепели. Площадь Маяковского, Политехнический музей, стадион «Лужники» — наверное, первое, что приходит на ум. Все это площадки для официальных мероприятий, и даже стихийные поэтические сходки у памятника Маяковскому начались с его торжественного открытия и происходили параллельно с утвержденным в законном порядке праздником — Днем поэзии.

Бульвар — более камерное пространство, со своим особым настроением. На площади — демонстрация, на бульваре — прогулка; площадь — декларация, бульвар — подтекст. Типично московский топоним, бульвар в столице социалистического государства оставался оазисом, почти свободным (если не считать газетных стендов) от навязчивого официоза и пропаганды: его дорожки и уютные скамейки во все времена оккупировали влюбленные парочки, бабушки с заигравшимися в песочек внучатами, никуда не спешащие домохозяйки, прогуливающие занятия студенты, никому не подотчетные дружеские компании и, конечно, поэты. Закономерно, что бульвар стал одним из маркеров так называемого нового лиризма, зародившегося в советском искусстве середины 50-х. Если персонажи советских кинофильмов начала пятидесятых стремились на проспекты, то герои оттепельных картин норовили свернуть в какой-нибудь переулочек, на бульвар или в сквер. В противовес городу парадов, всегда любимому официальными советскими поэтами, в оттепельных стихах самых разных поэтов появляется город прогулки.

«...окурки, вечера, прогулки, разговор» — строчка поэта Станислава Красовицкого. В середине 50-хначале 60-х годов прошлого века это имя среди узкого круга знавших его стихи произносилось с придыханием и чтилось наравне с Бродским, если не выше. Как и Валентин Хромов, Красовицкий входил в едва ли не первое неподцензурное московское литобъединение, которое называли «Мансардой» или «группой Черткова». Позднее поэт стал священником и отказался от своих ранних стихов. Тем не менее их запомнили. Стихотворение «Шведский тупик» 1962 года — из самых известных у Красовицкого. Шведский тупик — это улица между Леонтьевским переулком и Тверским бульваром; будем считать, что наша виртуальная поэтическая прогулка по Тверскому начнется оттуда.

Парад не виден в Шведском тупике. 
А то, что видно, — все необычайно. 
То человек повешен на крюке, 
Овеянный какой-то смелой тайной. 

То, забивая бесконечный гол 
В ворота, что стоят на перекрестке, 
По вечерам играют здесь в футбол 
Какие-то огромные подростки. 

Зимой же залит маленький каток. 
И каждый может наблюдать бесплатно, 
Как тусклый лед 
Виденья женских ног 
Ломает непристойно, 
Многократно. 

Снежинки же здесь больше раза в два 
Людей обычных, 
И больших и малых, 
И кажется, что ваша голова 
Так тяжела среди домов усталых, 

Что хочется взглянуть в последний раз 
На небо в нише, белое, немое. 
Как хорошо, что уж не режет глаз 
Ненужное вам небо голубое.

Точка зрения, или оптика этого стихотворения, «названа» в первых двух строчках. Возможна такая их интерпретация: парад поэту не просто неинтересен, а противопоказан — наткнуться на «необычайное» он может именно и только там, где парад не виден.

В связи с Красовицким вспоминается один эпизод на Тверском бульваре, описанный Валентином Хромовым. Он описал свою прогулку с поэтом и журналистом Сергеем Чудаковым:

«Он (Чудаков. — М.Щ.) писал в основном для МК (газеты «Московский комсомолец». — М.Щ.). Мы как-то идем по Тверскому бульвару, там, где Литинститут, дом Герцена. По всему бульвару стояли стенды газетные. Почти дошли до Пушкинской, он от стенда кричит: “Валентин, иди, я тебе покажу!” Я говорю: “Чего смотреть? МК и МК”. “Иди, иди!” Какая-то статья, с самым суконным названием, не пойми о чем… Об образовании, что ли? Подписана Чудаковым. “Ну ты прочти, Валя, прочти!” Хорошо, я читаю: “Учащиеся 9-го класса проявили отличное знание литературы. Они восхищаются великими шедеврами Шекспира и Красовицкого…” То есть шедеврами Стася Красовицкого восхищаются, непечатаемого поэта! Когда цензура ослабла, она в эти детали перестала вникать, особенно в таких скучных статьях. И тут Чудаков развернулся! Он такую контрабанду все время устраивал» [2].

Несколько раньше, в 1956-м, газетные стенды на Тверском бульваре попали в стихотворение самого Хромова. Название «Оттепель», даже если судить по первой мастерской строчке, явно издевательское:

Оттепель — оттаивает падаль.
Слухами бульвары набухают.
Солнце, обласкав расклейку «Правды»,
Смотрит в лужу лысиной Бухарина.
На Тверском встречаются поэты —

Говорят про Кирова и Рыкова.
Я сегодня не был там. Поэтому
Целую эпоху профурыкал.

Комментарий автора многое объясняет: «Слуцкого и его друзей я удивлял <...> сюрпризами, похожими на издевку в “оттепельную” пору. <...> Как-то там же, на бульваре, я привел в замешательство компанию знающих жизнь “кирзятников” документальным рассказом о расстрелах, учиненных Тухачевским. Громко реабилитированным. Додя Самойлов просто опешил» [3].

Шведский тупик находится по одну сторону Тверского бульвара, Большая Бронная — по другую. На Бронной, в квартире поэтессы Галины Андреевой, и собирались участники «Мансарды». Рассказывая о том времени, Валентин Хромов вспоминал:

«Даже на улице друзья продолжали читать стихи. Правда, тогда это было принято. Выйдешь на соседний Тверской бульвар — там частенько кто-то бредет, уставившись в небо, жестикулирует, наталкиваясь на прохожих. Так было до 60-х, когда уличную поэзию заглушили барды-гитаристы, занявшие все скамейки» [4].

Между прочим, не с «Арбатского романса» «барда-гитариста», а с песенки «На Тверском бульваре», сейчас порядком подзабытой, в 1956-м началась «окуджавовская» Москва.

На Тверском бульваре
вы не раз бывали,
но не было, чтоб места не хватило
на той скамье зеленой,
на перенаселенной,
как будто коммунальная квартира.
Та зеленая скамья,
я признаюсь без вранья,
даже в стужу согревала непутевого меня.
А с той скамьи зеленой,
с перенаселенной,
случается, и при любой погоде
одни уходят парами
дорожками бульварными,
другие в одиночестве уходят.
Та зеленая скамья,
я признаюсь без вранья,
для одних — недолгий берег, для других — дымок жилья.

История создания этой песни подробно описана в книге Дмитрия Быкова об Окуджаве (в серии «ЖЗЛ»). Как раз в декабре 56-го в Москву приехал Ив Монтан, французский бард, «просто и по-свойски» певший о Париже. «Песни парижских бульваров» — один из газетных штампов того времени. Прямое влияние Монтана Быков видит в том, что Окуджава в своей первой песне о Москве воспел именно бульвар. Это довольно интимное городское пространство поэт еще более одомашнил, сравнив скамейку с перенаселенной коммуналкой.

А за два года до Окуджавы Геннадий Шпаликов написал стихотворение «Геночка» — о себе и Тверском бульваре. Стихотворение шуточное и грустное, оттепельное, но каким-то образом связанное с дальнейшей судьбой поэта, оборвавшего свою жизнь в застойном 74-м.

Москва, июль печет в разгаре, 
Жар, как рубашка, к зданиям прилип. 
Я у фонтана на Тверском бульваре 
Сижу под жидковатой тенью лип. 

Девчонки рядом с малышом крикливым, 
Малыш ревет, затаскан по рукам, 
А девочки довольны и счастливы 
Столь благодатной ролью юных мам. 

И, вытирая слезы с мокрой рожи, 
Дают ему игрушки и мячи: 
«Ну Геночка, ну перестань, хороший, 
Одну минутку, милый, помолчи». 

Ты помолчи, девчонки будут рады, 
Им не узнать, что, радостью залит, 
Твой тезка на скамейке рядом 
С тобою, мальчуган, сидит. 

И пусть давным-давно он не ребенок, 
Но так приятно, нечего скрывать, 
Что хоть тебя устами тех девчонок 
Сумели милым, Геночкой назвать... 

Как и у Окуджавы, у Шпаликова это стихотворение — одно из ранних. Поэта еще ждали учеба на сценарном факультете ВГИКа, создание сценариев к кинофильмам «Застава Ильича» (там, кстати, можно мельком увидеть московские бульвары) и «Я шагаю по Москве». В «Заставе Ильича» (другое название — «Мне двадцать лет») есть знаменитые кадры, где поэты выступают в Политехническом; в частности, Роберт Рождественский читает стихи о своем поколении, невзлюбившем «показуху высотных шпилей». Один из этого поколения — Шпаликов, вместо парадных од столице писавший такие немножко «дурацкие», дурашливые стихи — «Я шагаю по Москве, как шагают по доске» или совсем не канонического «Геночку».

От твербульной лирики Шпаликова перейдем к твербульной элегии Юрия Смирнова — поэта не сказать, что забытого, а незаслуженно неизвестного. В 1961 году, как будто предвосхищая Окуджаву с его песенкой «Былое нельзя воротить» (1964), Юрий Смирнов пишет вот такое стихотворение:

∗ ∗ ∗

Тени Тверского бульвара
В голых живут стволах.
Тени Тверского бульвара
Скачут во весь опор.
Беззвучно кричит форейтор
И гонит во весь опор.
Над красной широкой харей
Сбился парик набекрень.
Меня продувают шибко
Утренние ветра.
Бульвар занесен, как Шипка.
Снег не убран с утра.
Холодно. Холодно.
Только все равно.
Будто слушаешь Холина
И горькое пьешь вино.
Призрачен и прозрачен
Утром Тверской бульвар.
Сдохли давно те клячи
И те, кто здесь бывал.
Мимо мелькают фары.
Летят лимузины в обгон.
Тени чужих бульваров.
Тени иных времен.

Грусти о прошлом, как это будет у Окуджавы, здесь не чувствуется — «красная широкая харя» не способна вызвать приступ ностальгии. Поэт лишь констатирует, что «тени Тверского бульвара» живы, хотя «сдохли давно те клячи и те, кто здесь бывал». Не жаль прошлого бульвара ничуть, но и на нынешнем Тверском поэту одиноко и холодно, причем чувства эти связываются с его восприятием поэзии другого оттепельного поэта — «лианозовца» Игоря Холина. «Вы не знаете Холина? И не советую знать. Это такая сука, это такая бл∗∗∗…» — писал о себе Игорь Холин. Он действительно прославился строчками, от которых на ветру не согреешься, вроде того что «на днях у “Сокола” дочь мать укокала». Холин и «горькое вино» — тема очевидная, слова «пьянка» и «перегар» для него характерны. Не столь явно у Юрия Смирнова, как мне думается, присутствует еще один поэт — Белла Ахмадулина. Ее стихотворение 1957 года «Жилось мне весело и шибко…» было на слуху, и не самое частотное просторечное наречие «шибко» наверняка использовано Смирновым с расчетом на узнавание. При этом у него речь как раз об обратном: живется ему не шибко весело, судя по настроению стиха. Зато он лучше рифмует: «шибко — Шипка» гораздо точнее, чем «шибко — шипра» у Ахмадулиной, хотя это дело вкуса, к тому же неточная рифма на слух — в тех же Лужниках — могла звучать вполне точной.

Заканчивая небольшую прогулку по бульвару, еще раз вспомним Валентина Хромова. Ему принадлежит замечательная идея поставить на Тверском бронзовую лиру:

«Нужно обозначить пространство, где происходили незабываемые события истории русской литературы. Нужно занести их здесь же на мраморные скрижали. Батюшков описал бульвар в “Прогулке по Москве”. Здесь растет “пушкинский” дуб. С 1880-го до 1950 года на Тверском стоял опекушинский памятник Пушкину. Грандиозным и широко известным событием было его открытие. Ауру места передал Ильин-Осоргин в рассказе “Человек, похожий на Пушкина”. В 1925 году вокруг памятника трижды обнесли гроб с Есениным. Возле Пушкина любили собираться поэты, вернувшиеся с Великой Отечественной. Евгений Винокуров ночи просиживал перед памятником. Об этом у него есть стихи. Да и сам я встречал его здесь за полночь. А рядом на бульваре — “Дом Герцена”, или Литературный институт, на соседних домах мемориальные доски — в них жили Осип Мандельштам и Андрей Платонов. Что ни говорите, Москва обязана воздвигнуть на Тверском бульваре бронзовую лиру!» [5]


[1] В 2018-м был начат историко-филологический проект «Поэтический бум эпохи оттепели», в котором я участвую. Грустный повод моей публикации — уход поэта — позволяет обойтись без лишних слов. Интервьюирование свидетелей эпохи очень важно ускорить! Это можно сделать, поддержав наш проект, который осуществляется на общественных началах. Речь идет не только о финансовой помощи, хотя она очень пригодится для записи и редактирования интервью, копирования документальных источников в архивах. Если среди читателей найдутся те, кто желал бы лично участвовать в проекте, — такая возможность открыта. Записи и фотографии артефактов поэтического бума (например, снимки рукописных девичьих альбомов, билеты в Политехнический и т.д.) можно присылать по адресу: [email protected]. Благодарю тех, кто уже успел помочь!

[2] Цит. по: Владимир Орлов. Чудаков // Знамя. 2014. № 11.

[3] В. Хромов. Вулкан Парнас. Самография // Зеркало. 2017. № 50.

[4] В. Хромов. Вулкан Парнас. Самография // Зеркало. 2016. № 47.

[5] В. Хромов. Вулкан Парнас. Самография // Зеркало. 2017. № 50.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243418
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20244889
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411747
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418324
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422505
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427819
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428485