9 октября 2018Литература
341

Русский роман о нерусской жизни

Элеонора Шафранская и Владимир Панкратов о романе Павла Зальцмана «Средняя Азия в Средние века»

текст: Владимир Панкратов, Элеонора Шафранская
Detailed_pictureПавел Зальцман. Ленинград. 1926—1927© pavelzaltsman.org

Публикация в течение последних 15 лет текстов художника и писателя Павла Яковлевича Зальцмана (1912—1985) становится настоящим «возрождением» его имени. Романы, много десятилетий назад написанные заведомо «в стол», только сейчас начинают выходить в свет. Но таких имен, к сожалению, немало, и только что изданная книга с романом «Средняя Азия в Средние века», а также сказками и дневниковыми записями Зальцмана — кроме прочего, еще и повод вспомнить о творчестве множества других русских деятелей искусств, вдохновленных посещением Туркестанского региона. Корпус литературных текстов и живописных работ, созданных с середины XIX по середину XX века и посвященных Средней Азии, неспешно входит в современную культуру, и имя Зальцмана хорошо вписывается в этот процесс.

До XXI века много имен художников и писателей оставалось известным только узкому кругу специалистов — по разным причинам. Так, известный своим современникам художник второй половины XIX века Николай Каразин был еще и плодовитым прозаиком, собственно, и открывшим русскому читателю Среднюю Азию, написав как минимум двадцать томов прозы. Стараниями же советской власти это имя почти предано забвению — объективные картины экспансии Российской империи в Среднюю Азию, воссозданные Каразиным, не вписывались в советскую парадигму «дружбы народов», в чей хоровод якобы добровольно входили иные, нерусские, народы. Однако тем, кто родился до революции, имя Каразина было настолько известно, что символизировало собственно Русский Восток: «Каразин! Азия!» — воскликнул художник Виктор Уфимцев, стоя на крыше вагона, въезжавшего из Сибири на территорию Средней Азии в 1920-е. (Ныне готовится к изданию том с двумя романами Каразина в серии «Литературные памятники».)

© Ad Marginem, 2018

Итак, первый русский десант в Среднюю Азию был связан с начальными фазами колонизации — об этих событиях оставили свои воспоминания многочисленные путешественники и военные востоковеды.

Второй десант — первые десятилетия советской власти: в Среднюю Азию хлынул поток русских художников. Ехали за светом, солнцем, вдохновением. Самарканд стал своеобразной «русской Италией». Для потомков большое везение, когда художник оказывался еще и писателем: мы с любопытством читаем среднеазиатские впечатления в «Самаркандии» Петрова-Водкина (1921), в воспоминаниях Виктора Уфимцева и Макса Бирштейна, в дневниках Климента Редько…

Несогласным творить под диктовку советской власти, оболганным и сломанным ею, репрессированным, уничтоженным художникам 1920—1940-х годов посвятила огромный том искусствовед Ольга Ройтенберг, назвав его «Неужели кто-то вспомнил, что мы были…» (2008). Так началось возрождение русского андеграунда первой трети и середины ХХ века, продолженное прошедшими выставками: в Музее Востока в Москве («Туркестанский авангард» (2010), «В защиту радуги. Порфирий Фальбов» (2017), «От голубой розы к золотому гранату» (2018)), в Галеев-галерее («“Самаркандия” Виктора Уфимцева» (2009), «Венок Савицкому» (2011)), в ГМИИ им. Пушкина («Сокровища Нукуса» (2017)) и др.

И очередной десант — сороковые, время эвакуации.

Многие художники и писатели той поры — в большей или меньшей степени — были надолго забыты, официальная власть выдавливала их из художественной жизни, клеймила ярлыком «формалисты». Среди их широкого круга затерялось и имя Павла Зальцмана.

Средняя Азия стала мощной питательной средой для всех, кто туда попал — добровольно или принудительно: одни остались там надолго, другие — навсегда, третьи — на короткий срок, но их раз от разу тянуло назад — возможно, вступала в силу магия места, genius loci. Да и само творчество многих из тех, кто побывал в Средней Азии (или остался там), провоцирует на магические и экзальтированные дефиниции: очарованные, околдованные, ушибленные и проч.

Такой вектор (удивления чужой, восточной культурой) в искусстве и литературе традиционно называют ориентализмом. Однако в нетрадиционном дискурсе (начиная с последней трети ХХ века) быть ориенталистом не комильфо (новейшими исследованиями в ориентализм привнесен привкус расизма). Отсюда сегодняшняя рецепция в оценке произведений искусства прошлого: например, Василий Верещагин — классический ориенталист: он был удивлен, восхищен Средней Азией, но и не менее возмущен ее «дикостью» и «варварством». А его современник Николай Каразин — ориенталист другого разлива: он воспринял новые для него культуру и быт с пониманием и уважением, не разделяя интенций своих соплеменников на «цивилизаторство» терра инкогнита. (К Каразину немало отсылок в публикации Зальцмана: он знал Каразина, читал его, цитировал в своих рукописях. Да и предметно-знаковый мир Средней Азии воссоздан не без влияния Каразина, впервые в русской литературе описавшего такие детали туркестанского текста культуры, как дервиш, поза «на корточках», курт, бача и т.д., ставшие сюжетообразующими у Зальцмана.)

Ташкент. Апрель 1939 г. Зальцман — слеваТашкент. Апрель 1939 г. Зальцман — слева© pavelzaltsman.org

Выход в свет никогда не публиковавшегося незаконченного романа Павла Зальцмана «Средняя Азия в Средние века (или Средние века в Средней Азии)» (задуман в 1930-х, написан в 1940-х), заглавие которого, с одной стороны, совершенно прозрачно, с другой — интригует своей вариативностью, преподносит в какой-то мере неожиданный ракурс среднеазиатской темы русской литературы.

В чем неожиданность? Тексты Зальцмана — это не столкновение двух цивилизаций (что, как правило, характерно, для ориенталистской литературы), не травелог с этнографической акцентуацией (к слову, комментариев к роману чрезмерно много, порой избыточно, но они не авторские, а публикаторские). Повествователь как бы растворен в культуре, которую изображает, он — ее плоть: он думает и чувствует мыслями своих персонажей — настолько, что исчезает элементарная логика повествования, зато включается художественный алогизм: я субъекта повествования без переходов и пунктуационных разграничителей перетекает в я персонажей.

Вот именно что как бы: русский язык, которым рассказывается о нерусской жизни и нерусских героях, «выдает» повествователя. Рационально читатель все же понимает, что это игра в «своего»: это тот вид ориентализма, который исключает диалогичность, автор сливается с чужой культурой, он настолько ушиблен ею, что воспринимает ее не столько рассудочно, сколько иррационально. Не потому, что другая культура каким-то образом насыщена магией, а потому, что ее, другую, он так видит.

Кажется, что автору страшных «Щенков» (первый роман Зальцмана (1930-е)), написанных будто под гипнозом либо рукой больного шизофренией, среднеазиатский антураж, повергающий в состояние полусна, пришелся как нельзя кстати. Хотя, повторимся, автор не только реалистично передает невиданную ранее атмосферу, но и создает, если хотите, целый замешенный на магическом реализме триллер. Читатель, априори настроенный на привычные причинно-следственные реакции и ожидания, цепенеет от неожиданного разрешения сюжетных коллизий. Так, один из персонажей, Кора, во время неудачного грабительского набега на соседа попадает в западню и, чтобы не быть опознанным, просит... отрубить ему голову — а соплеменники при всей неожиданности просьбы исполняют ее. Сюжетная линия другого персонажа, Турдэ, развивается вокруг ее красоты — и вдруг: «Над черными щеками блестят два страшных глаза красного цвета в набухших веках. Оскаленный красный рот, с углов которого стекают две мутные капли, обнажает длинные красные зубы. Это лицо наклоняется над Илляшем, и видно, как обвисшие вокруг него длинные черные волосы, несмотря на полное безветрие, тихо и непрерывно шевелятся. Это существо выпростало из-под паранджи обе руки».

Подобные превращения отсылают к мифологическим архетипам, к древности (возможно, этим оправдана отсылка в заглавии к Средним векам) — с одной стороны; с другой — именно так, в иррациональной стилистике, воспринята автором инонациональная картина мира. Таким образом, несмотря на будто бы органическое слияние с иной культурой, перед нами все же род остранения, видение чужого мира — странного и опасного, непонятного и чарующего.

Понятно, что публикация книги с текстами П. Зальцмана и сегодня оказывается «ко времени»: в органике мифологического повествования всегда присутствует намек на вневременность происходящего, да и представление о Средней Азии с тех пор не сильно поменялось.

Павел Зальцман. Средняя Азия в Средние века. — М.: Ad Marginem, 2018. 472 с.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243898
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20245396
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202412173
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418692
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422844
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428150
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428788