17 декабря 2013Литература
193

Книга живых

О. Сергей Круглов и Ксения Лученко о впервые изданной книге о. Александра Шмемана «Литургия смерти»

текст: Ксения Лученко, Сергей Круглов
Detailed_pictureо. Александр Шмеманpravmir.ru
Сергей Круглов

Наш во всех отношениях мульти- и поли- мир полон систем ценностей. У каждого государства, этноса, у каждого поколения, у каждой религии, партии, общины, у каждого человека система ценностей — своя. Их, повторяю, много, они торчат и возвышаются, они образуют огромные колонии сталагмитов, ряды и цепи, частоколы и стены. Да, по слову святого, эти перегородки до неба не доходят — но в нашем земном существовании разделяют нас почти наглухо. Однако есть камень, который лежит в основании всякого вавилонского столпа, отношение к нему в той или иной системе ценностей определяет всю систему, камень, который пытается сдвинуть с места всякий человек, рожденный в мир, — и не получается ни у кого: смерть.

Отношение к смерти определяет отношение к жизни. Стили жизни людей, один из которых полагает смерть неизбежным концом всего и мечтает только на возможно долгий срок оттянуть этот конец с помощью медицинских технологий, а другой — лишь переходом в жизнь вечную, различны, как стили бега спринтера и марафонца. Стиль жизни общества спринтеров, условно именуемого «обществом потребления», — стиль и сегодняшней России: смерть в самых разных ее видах, от смакования терактов и катастроф до репортажей из жизни хосписов, стала разве что медиаповодом для обсуждений в Фейсбуке, смерть в виде расчлененки на телеэкране требует не сопереживания, но всего лишь стакана с попкорном, смертью вроде бы никого не удивишь — но вместе с тем современный россиянин предпочитает не задаваться важнейшим вопросом «како мне помирать будет» и смерть своих близких отодвигает, прячет от себя, отдает ее на откуп похоронной индустрии (частью которой нередко становится в наши дни, увы, и православная церковно-приходская практика поминовения усопших…). С оскудением глубины отношения человека к смерти скудеет и его жизнь.

В этом контексте совершенно своевременным, или, как говорят христиане, промыслительным, мне видится событие, происшедшее в октябре этого года, — выход в свет в московском издательстве «Гранат» книги «Литургия смерти и современная культура». Со дня кончины ее автора, видного пастыря русского зарубежья, апологета, богослова православной церкви протопресвитера Александра Шмемана (1921—1983) прошло тридцать лет, но его книги продолжают быть востребованы в России читателем не только церковным, но и светским — «Исторический путь Православия», «Евхаристия. Таинство Царства», «Святая святым», «Водою и духом», изданные посмертно «Дневники» и другие работы о. Александра пронизаны тем особым духом трагического, но радостного христианства, которое строится вокруг великого события воскресения Христа, Его победы над адом и смертью. Богословская мысль Шмемана привлекает предельной честностью, отсутствием конфессиональной косности и высоким пророческим градусом, а его язык, язык Шмелева, Зайцева, Бунина, — образец прекрасной русской словесности, которую сам Шмеман хорошо знал и любил.

Поместный собор свободной Русской церкви дал два побега: эмигрантский выжил и принес интеллектуальный плод, а российский погиб и явил подвиг святости.

«Литургия смерти» — книжка, небольшая по объему, но чрезвычайно емкая по содержанию. Она родилась из цикла лекций, прочитанных о. Александром Шмеманом в 1979 году в Свято-Владимирской семинарии в США, прочитанных по-английски, записанных на магнитофон одним из студентов и впоследствии расшифрованных. Тема этих лекций была важным предметом раздумий самого о. Александра — как отмечает переводчица Елена Дорман, он собирался написать книгу о христианском отношении к смерти, его отражении (и искажении) в богослужебной практике Церкви и взгляде на смерть секулярного общества, но не успел. И тем более замечателен нынешний выход перевода этих сохранившихся лекций, что в нем бережно сохранены живой голос пастыря, его образная, часто страстная речь, основной — пасхальный — посыл всей его литургической мысли.

В четырех главах — четырех лекциях: «Развитие христианских погребальных обрядов», «Похороны: обряды и обычаи», «Молитвы за усопших», «Литургия смерти и современная культура» — Шмеман показывает, как с течением веков из церковного сознания постепенно уходил дух парусии, как языческий страх перед смертью и тоскливая зацикленность на «загробном», проникающие в литургическую практику поминовения усопших, вытесняли основную суть Благой Вести — радость о воскресшем Христе и уверенность христиан, следующих за Воскресшим, в воскресении собственном. Вытесняли — но не могли вытеснить окончательно, пасхальный смысл жив в Церкви, хотя и затемнен искажениями (автор методично разбирает на конкретных примерах православных заупокойных служб и молитвословий, как и почему это происходило), и перед христианами стоит творческая задача устранения этих темнот. Однако — и здесь речь автора становится сопоставимой с речью израильских пророков и великих русских сатириков ХIХ века — эти темноты послужили причиной измельчания отношения к смерти и вне церковной ограды. Как отмечает в предисловии к книге Сергей Чапнин, «говоря о секуляристском обществе, отец Александр определяет его через отношение к смерти — это в первую очередь “мировоззрение, жизненный опыт, способ видеть и, главное, проживать жизнь так, как будто она не имеет никакого отношения к смерти”». Утрата вертикали бытия, девальвация смысла жизни, расчеловечивание человека, обезбожившего Божественное, — Шмеман приводит в своих лекциях примеры из американской действительности 70-х годов ХХ века, но актуальны они и для нас, россиян века ХХI. Горькие слова о. Александра: «Когда вы пойдете к исповеди, попытайтесь, начиная прямо сейчас, тратить меньше времени на свои “нечистые мысли” — они просто затопили исповедь! — и исповедоваться так: “Исповедуюсь Тебе, Господь мой и Бог мой, в том, что и я способствовал тому, что этот мир превратился в ад потребительства и богоотступничества”» как нельзя более применимы к тем, кто сегодня в России именует себя «верующими»…

о. Александр Шмемано. Александр Шмеманpravmir.ru

Слухом, как известно, земля полнится, книгу «Литургия смерти и современная культура» с нетерпением ждали задолго до ее выхода в свет, и изрядная часть тиража сразу же разошлась по рукам. На мой взгляд, это хороший знак — как бы себя конфессионально ни позиционировали думающие и неравнодушные люди в России, с какой бы критикой ни подходили к церковным реалиям и событиям, но к слову православной церкви они прислушиваются внимательно. И слово о. Александра Шмемана как раз и есть такое слово, которого ждут от Церкви. Слово о борьбе и победе — но не над ближними своими, как зачастую декларируется с тех или иных трибун и амвонов, а о победе над главным врагом человечества — смертью, победе Христовой, разделить которую призваны и мы с вами.

Ксения Лученко

Книге протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти», впервые опубликованной спустя 30 лет после смерти автора, дважды отказали в присвоении грифа Издательского совета Русской православной церкви. Это означает, что церковные цензоры не рекомендуют продавать ее в книжных лавках при храмах. Храмы, которые все же продают ее, а таких в Москве несколько, рискуют, если нагрянет проверка, нажить неприятности.

В те же дни, когда книгу Шмемана не одобрили в Издательском совете, на официальном сайте Московской патриархии был опубликован текст председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерея Всеволода Чаплина, в котором он призывает «преодолеть “парижское пленение” русского богословия» и пишет, что в «православном интеллектуальном слое слишком многие полностью предали себя в руки наследников богословия диаспоры, которое во второй половине XX века попыталось объявить себя мейнстримом и продолжает эти попытки до сих пор. Да, христианские мыслители рассеяния сделали очень многое для сохранения веры среди своих пасомых. Однако, по определению, диаспора — это явление достаточно маргинальное в контексте жизни свободных православных народов».

Здесь нет никакого сговора: протоиерей Всеволод не влияет на работу Издательского совета. Нет и прямой отсылки именно к Шмеману: «маргинальная диаспора» — это десятки богословов, относившихся к разным церковным юрисдикциям. Но тем не менее это совпадение говорит о тенденции. О стремлении ограничить значение трудов православных проповедников Европы и Америки прикладным сохранением веры среди эмигрантов (при том что эти проповедники привлекали в свои общины жителей тех стран, в которых оказывались, — англичан, французов, американцев). Стремлении отказаться от их опыта и мыслей как от незначимых для тех стран, где православие объявлено религией большинства.

Шмеман смотрит на современное отношение к смерти, умирающему и умершему человеку через призму полных уверенности в воскресении раннехристианских текстов.

Протопресвитер Александр Шмеман — один из самых ярких наследников той самой «парижской школы» русского богословия. Он учился в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, где преподавали многие пассажиры «философского парохода». Сам Шмеман принадлежит ко второму поколению эмигрантов, родившемуся вне России и России никогда не видевшему.

В своем тексте протоиерей Всеволод Чаплин противопоставляет богословов-эмигрантов новомученикам — православным священникам и мирянам, оставшимся в России и погибшим в первые десятилетия советской власти, многие из которых канонизированы. На самом деле это два ростка из одного корня. Во время революции, в 1917—1918 годах, в епархиальном доме в Лиховом переулке в Москве работал Поместный собор Православной российской церкви. Это было первое свободное от государственного давления церковное собрание за несколько столетий. Уже были расстреляны несколько архиереев, уже вовсю реквизировали церковное имущество и рушили храмы, а несколько сотен человек спорили о русификации богослужебных текстов, участии священников в политике, переходе на григорианский календарь, привлечении женщин к церковной работе, реформе церковного управления, новом переводе Библии на русский язык. Впоследствии около трехсот участников Собора прошли через лагеря или были расстреляны, а несколько десятков оказались в эмиграции, и среди них — те, кто основал Свято-Сергиевский институт в Париже: митрополит Евлогий (Георгиевский), последний обер-прокурор Синода историк Антон Карташев. Никакое развитие богословия и нормальной церковной жизни в СССР было невозможно. Поместный собор свободной Русской церкви дал два побега: эмигрантский выжил и принес интеллектуальный плод, а российский погиб и явил подвиг святости.

Соборяне пытались решить, как устраивать жизнь церковной общины без опоры на государство и без ограничений, налагаемых статусом официальной религии, как вновь научиться быть просто Церковью Христовой. Протопресвитер Александр Шмеман и другие священники-эмигранты (протоиерей Иоанн Мейендорф, протоиерей Георгий Флоровский) реализовали это в Америке, где несколько русских епархий, ведущих свое начало с XVIII века, объединились в Американскую православную церковь, ставшую юридически независимой в 1970 году. Шмеман уехал в Америку, где стал преподавать в Свято-Владимирской семинарии и нескольких американских колледжах, вел религиозные передачи на «Радио Свобода», потому что жизнь в родном Париже, среди русской диаспоры стала для него тесной. Как пишет в своих воспоминаниях его вдова Ульяна Шмеман (в девичестве Осоргина), отец Александр страдал оттого, что среди русской парижской профессуры «большинство принимало за истину лишь то, что раньше было в России и, по их мнению, должно было оставаться таким же и в настоящем, и в будущем». Шмеман же был человеком XX века, остро переживающим все его вызовы, русским по культуре и европейцем по судьбе.

© Издательство «Гранат»

Американское православие было дистанцировано от России, не зависело от нее политически и экономически, при этом не было полностью инкорпорировано и в американское общество, принимая в себя его членов. Американская церковь (OCA — Orthodox Church in America) никогда не мыслилась как церковь диаспоры: туда входили и входят и румыны, и американцы, и греки, службы идут на разных языках. Церковью диаспоры в полной мере оставалась Русская православная церковь заграницей (РПЦЗ), основой самоидентификации которой были верность старой России и сохранение русского благочестия.

Богословие отца Александра Шмемана неотделимо от этого уникального опыта «просто православия», когда в центре церковной жизни остается только литургия — живое богообщение, вокруг которого собрана община верных.

Шмеман был не только церковным ученым и действующим апологетом, но и одним из русских писателей XX века, по какому-то недоразумению не вписанным в историю литературы. Его «Дневники», изданные в России в 2006 году, — это философская исповедальная проза, с одной стороны — очень характерная для эпохи и среды, заземленная актуальными для 1970-х годов вопросами и событиями, с другой — восходящая к лучшим образцам христианской литературы, «Исповеди» блаженного Августина, «Pro vita sua» кардинала Ньюмана и другим. Шмеман как автор «Дневников» — это христианин, оставшийся один на один с современным миром, без амортизирующей идеологии и готовых схем. Он сомневается, ошибается, испытывает страх и разочарование, но и в тревоге не забывает о Боге.

Новая книга «Литургия смерти и современная культура» отличается от ранее опубликованных книг отца Александра тем, что он сам не писал ее. В «Дневниках» написано лишь о намерении собрать книгу с таким названием, реализовать которое до своей смерти в декабре 1983 года Шмеман не успел. Готовясь к циклу лекций «Liturgy of Death», которые читал как курс по выбору в конце 70-х, он лишь набрасывал тезисы и цитаты. Один из студентов, канадский православный священник Роберт Хатчен, записал лекции на диктофон и расшифровал. Лишь в 2008 году переводчик и редактор всех текстов отца Александра, вышедших по-русски, Елена Дорман узнала, что эти записи сохранились. Вышедшая книга — это устная речь Шмемана, переведенная с английского человеком, который много лет слышал автора говорящим на обоих языках, то есть — переведенная максимально бережно. В «Дневниках» есть свидетельство работы Шмемана над этими лекциями: «Понедельник, 9 сентября 1974. Вчера начал работать над новым курсом: Liturgy of Death”. И снова поражаюсь: как никто этим не занимался, никто не заметил чудовищного перерождения религии воскресения в похоронное самоуслаждение (с оттенком зловещего мазохизма; все эти “плачу и рыдаю…”). Роковое значение Византии на пути Православия!».

Святой Иоанн Златоуст в «Огласительном слове», которое читается во всех православных церквях в пасхальную ночь, восклицает: «Смерть, где твое жало?! Ад, где твоя победа? <…> Воскрес Христос — и никто не мертв во гробе!». Это и есть самая суть христианской веры, которую вековые наслоения сделали менее пронзительной и очевидной и которую отец Александр напоминал своим слушателям, а теперь — и читателям. В его книге нет присущей Златоусту эмоциональности. Шмеман верен себе, спокоен и разумен, даже грустен. Он анализирует современные практики отношения к смерти и погребению — философские, медицинские, психологические и ритуальные, религиозные. Говорит о том, как смерть становится «асептической», как ее прячут, пытаются «приручить», а она все равно берет свое. Отец Александр не поучает, не навязывает веру в воскресение и спасение через Христа. Он сам проходит с читателем весь путь рассуждений о смерти, о том, что без смерти — страшной и неизбежной — судьба человека не состоится в своей полноте. Шмеман смотрит на современное отношение к смерти, умирающему и умершему человеку через призму полных уверенности в воскресении раннехристианских текстов. Это вовсе не значит, что отец Александр предлагает искусственным образом вернуться в состояние человека первых веков нашей эры. Он лишь меняет оптику, пытается преодолеть инерцию горя и экзистенциального отчаяния, глубоко понимая внутреннее устроение современных людей, будучи одним из них.

«Она жива!» — приводит в своей книге отец Александр надпись на могиле молодой девушки в христианских катакомбах Рима. «Есть люди, которые спустя много лет после смерти воспринимаются как живые», — написал на «стене» Фейсбука московский священник Дмитрий Агеев спустя 30 лет после кончины Шмемана. Наверное, отец Александр что-то понял о смерти, если он до сих пор жив.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246705
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413273
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417948
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423160
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424804