24 января 2017Литература
187

О Василии Кирилловиче Кондратьеве. Послесловие

Екатерина Андреева о текстах из своего архива и их авторе

текст: Екатерина Андреева
Detailed_picture 

Найденный объект — карликовую перламутровую ложечку подарил мне Вася в 1997-м, вероятно, встретив ее в Удельной, на барахолке. Две ракушки соединяет оловянный позвоночник с готическим узором из крестоцвета. Чем не лжица? Я и употребила ее ритуально: когда стало ясно, что книга Васина, собранная Вл. Эрлем, не выходит и не выходит, положила я ложечку на видное место и, касаясь ее взглядом, всякий раз просила, чтоб книжку напечатали. И вот есть «Ценитель пустыни», осуществленный тщанием Александра Скидана и Кирилла Корчагина. Подарок к семнадцатилетию Васиной с Миленой дочери Лики.

Прежде всего надо сказать, что семнадцать лет назад, ночью 25 сентября 1999 года Вася не думал умирать, потому что на другой день, в воскресенье утром он собирался ко мне на Институтский проспект завтракать. Он мне позвонил в субботу днем и предложил выпить чаю и показать Лике Васильичу парк Лесотехнической академии, потому что Удельный они уже весь обгуляли.

Угол обзора у Лики Васильича, гулявшего, лежа в коляске, был тогда еще совсем невелик, но бескраен: пустое небо. Образ-событие рождается в год этого напряженного всматривания из коляски вверх — самолет, птица, на периферии кроны деревьев или редкая башня. Вася иронично прищурился, узнав, что в мое поле зрения на окраинах парка Лесопилки в 1961-м врезалась стрела башенного крана и первое сказанное мной слово было не «мама», а «кран». В этом, конечно, я вижу теперь знак футуризма, пафос будущих строек, оттепельный импульс, воспринятый моим поколением.

Вася родился шестью годами позднее, на излете космических 1960-х, и ему это все было уже совершенно чуждо. Кроме того, воспитание, осуществлявшееся его матерью Ларисой Георгиевной, было бдительно настроено на искоренение любых советизмов. Чтобы сузить поле советского, Л.Г. дома разговаривала с Васей по-английски и по-французски. Старорежимное слово «псише», означающее зеркало, естественно имплантировано в Васин стих, где едва ли встретишь «универсам» или «жилконтору».

Рядом с Васей я всегда чувствовала себя немного деревенщиной и была ему сердечно благодарна за дружбу и снисхождение. Наша «деревня» — Комарово, или Келломяки отличалась, по словам Васи, «дремучим комфортом». Прочитав мою бесхитростную повесть о детстве «Рассказы про Джериньку», Л.Г. умилилась и передала мне через Васю свои записки о его дошкольной жизни в Комарово: ксероксы фотографий и рисунков с подробными описаниями (Вася в это время точно также начал иллюстрировать свои тексты картинками, сделанными на компьютере, и распечатки его сочинений выглядели элегантными модернизированными «хрониками»). В январе 2000 года Л.Г. подарила мне в память о Васе послесловие к этим запискам: ксерокопию римских портретов, срисованных Васей из «старинного французского "Плутарха"», преподнесенного ей в 1960-61 годах Никитой Шебалиным и моим отцом. Неудивительно, что воспоминание о детстве у читателя французского «Плутарха» изощренное, не органическое, как мое, а синтетическое: в рассказе «Зеленая книжка», написанном году в 1997-м, Вася легко соединил «Пиковую даму» с «Исповедью англичанина, любителя опиума» в декорациях комаровского дремучего либерти. Особенно же любопытно он придумал перенести завершение повествования в сноску, таким образом волшебный текст будто на глазах уменьшается и утекает куда-то вниз, в подпол-подполье, в инобытие, где и «существует жизнь, которой не может быть».

Василий Кондратьев был пассеистом в той мере, в какой нашим уделом до середины 1980-х мнились «Мир искусства», «Аполлон» и «Старые годы». В том же 1997-м я попросила Васю написать небольшой текст о поездках в Ораниенбаум и Мартышкино (как и «Зеленая книжка», он должен был войти в коллекцию историй о прогулках по пригородам, предполагалось также, что его опубликуют в не изданном из-за кризиса 1998 года сборнике о Петербурге). В этом фрагменте без названия говорится о Бенуа и Сомове, попытках строить по ним жизнь вместе с Юлией Демиденко, несложившемся пасьянсе, карточных мастях «мартышек» и «померанцев» и о «ехидной нежности» местной топонимики. Я бы и теперь не отказалась от нашей общей любви к Сомову и Добужинскому, Кузмину и Вагинову. Отказаться от нее невозможно, ведь мир Петербурга и Ленинграда пока хотя бы частями живет в их образной фазе, покуда хоть станции железной дороги не переименованы. Благодаря магии географических названий мы, пусть лишь в мечтах, в юности бывали в Европе. Николай Павлович Акимов изобразил Ларису Георгиевну Кондратьеву на фоне каких-то черепичных крыш, башенок, реки или залива с островами: на фоне кузминской-петербургской фантазии о Европе, где ей впоследствии, в начале 1980-х, действительно довелось некоторое время прожить в драматической разлуке с Васей.

Что значило быть ленинградским европейцем, то есть ленинградским интеллигентом? Ответ прост: знать языки и любить язык Страны литературных героев (так называлась чудесная радиопередача нашего детства). Для Васи, одаренного художника, историка искусства по образованию, литература не делилась на регионы и времена, социальные группы, на неофициальную и официальную. В его ранних стихах главное - не этот конфликт двух культур, но традиционное внимание к местам и временам молчаливого российского пейзажа: бунинская «окалина озера» и цветаевский «грубый помол пашни». Собственно, ленинградское «эстетическое инакомыслие» (Т.Л.Никольская) и заключалось в том, чтобы жить так, словно разрыва в ткани петербургской культуры, возникшего в 1917 году, не было. Я бы сказала, что Вася был писателем последней трети ХХ века, потому что самое важное — это то, как в его стихах и прозе высвечен в нюансах и обобщен век, от мечты о либерти в начале до переживания всех утрат в конце. И в этом смысле особенно интересен второй вариант «Жизни Андрея Николева», датированный маем 1999 года. От него есть только первая часть «Испытанное постоянство». Здесь Вася заново описывает жизнь своего любимого автора, основываясь не на воспоминаниях матери, а уже на своем собственном опыте. Понять мытарства ссыльного А. Н. Егунова дает ему шанс армейская служба в «военно-строительном отряде, производившем заготовку и обработку леса». Вася не был «конченым поэтом», по выражению Олега Котельникова. Подлинные проза и стихи наделены даром предвидения, который помог Васе сформулировать эффект «испытанного постоянства» в 1999-м, когда все еще воспринималось турбулентным. Среди признаков настоящей литературы дар предвидения — один из самых надежных.

Текст Василия Кондратьева Из архива Екатерины АндреевойТекст Василия Кондратьева Из архива Екатерины Андреевой

В Петрозаводске в 1988 он написал стихотворение «Памяти Андрея Николева», где, кажется, сказал и о своей смерти, которую судьба с редкой определенностью приурочила-притачала к памяти о другом его любимом поэте - о Михаиле Кузмине. Понять его отношение к жизни и смерти позволяет эротическое стихотворение, присланное мне в письме из путешествия на Кавказ. В июне 1997 года поехал он сначала в Москву, а потом оттуда на поезде под Туапсе. И мне пришли два длиннейшие письма с фантастическими приключениями этой поездки, которые я дешифровала, расследуя все петельки филиграни Васиного почерка, мельчайше четкого. Разбирая слово за словом стих, сочиненный в «пустое время» бессонницы, я поразилась тому, как это у Васи совмещены пороги: «Вот бы мне с кем прилечь / И стать надгробием». Позднее он подарил это стихотворение Глебу Мореву как «валентинку» с рисунком, напоминающим дворянские гербы у надгробий в ренессансных и барочных церквях. «Эка невидаль», - скажет читатель З.Фрейда, искушенный в спаривании Эроса с Танатосом. И все же я поражаюсь этим трем мгновенным инверсиям — переходам из жизни в смерть и обратно «ветерком» в жизнь.

Текст Василия Кондратьева из архива Глеба МореваТекст Василия Кондратьева из архива Глеба Морева

В 1990-е Вася часто развертывал слова в строках стихотворений словно бы спереди назад, как если бы прокручивал вспять кинопленку. Возможно, этот его особый «хронотоп» работает в моем сознании до сих пор, побуждая всегда помнить, что Вася погиб, а потом собирался ко мне на завтрак.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202372347
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202343259