11 октября 2016Литература
175

Не-книга Ролана Барта

Яна Бражникова о переведенном ею курсе лекций Ролана Барта

текст: Яна Бражникова
Detailed_picture© La Règle du jeu

Два с половиной года назад я познакомилась с первым курсом лекций, который Ролан Барт прочел в Коллеж де Франс, — и с тех пор мы живем вместе.

Курс лекций Барта 1976—1977 годов доступен в аудиозаписи: мы можем слышать оригинальное звучание его голоса и полностью прослушать все — за исключением последнего (4 мая) — занятия курса «Comment vivre ensemble: simulations romanesques de quelques espaces quotidiens». В 2002 году Editions du Seuil издает конспекты, по которым Барт читал этот курс: «…Notes de cours et séminaires au Collège de France (1976—1977)». Предисловия Клода Коста и Эрика Марти, а также научный аппарат книги позволяют оценить продуманное издательское решение: опубликованный текст представляет собой не-книгу, так как точно воспроизводит то, что не задумывалось как книга, не создавалось как «публикуемый текст».

Сегодня, благодаря Ad Marginem и их совместной программе с музеем «Гараж», эти конспекты курса существуют на русском языке. Здесь также сохранено решение французских издателей: воспроизводятся их предисловия, примечания и сам формат «не-книги».

Итак, «не-книга». При том что Ролана Барта знают именно как «человека книги».

В 2004 году в моем переводе вышла «Империя знаков» Ролана Барта (М.: Праксис). «Империю знаков» можно назвать «совершенной» или «идеальной» книгой: в ней письмо разворачивается вместе с самим путешествием (в Японию). Кажется, что путешествия в Империю могло и не быть, оно совершилось как книга, как знаки. Автор (а вместе с ним и переводчик) должен был лишь быть готовым отправиться в путь (сборы также требуют сил, внимания, времени); далее все происходило само. Сам Барт считал эту книгу лучшим своим текстом.

© Музей современного искусства «Гараж»

Текст конспектов «Как жить вместе» по форме решительно противоположен «Империи знаков», «Camera lucida» и даже «Фрагментам влюбленной речи», с которыми он совпадает по времени подготовки и написания. Это очень концентрированный поликонтекстный материал, полный эллипсов и «недосказанностей», — заготовка для десятка возможных книг и графический чертеж для целого ряда научных (визуальных, поэтических, музыкальных…) проектов, где лектор призывает слушателей включать собственные «графы», собственные источники — как концептуальные, так и романические. Наличие аудиозаписи курса в данном случае мало может помочь пониманию: текст конспектов почти дословно озвучивается Бартом в лекции. Любые расхождения между устным воспроизведением материала и подготовительными «карточками» отражены в печатном издании наряду со ссылками, поправками и уточнением источников. Таким образом, именно это издание воссоздает эффект соучастия в курсе, как он был задуман и как случился. Дословная расшифровка речи Барта не создала бы той непрерывной «авторской речи», которая делает текст книгой. Известно, впрочем, что сам голос «Учителя» побуждал его учеников — в частности, Юлию Кристеву — к концептуальной активности… Однако представленный текст конспектов вводит нас в более близкий контакт с замыслом и целями курса — контакт, избавленный от «эзотеризмов» ученичества.

В этом материале поражает его очевидная бесконечная потенциальность, а также то, что «странный» профессор (о негарантированном академическом статусе Барта читайте в предисловии К. Коста, воспроизведенном и в русском издании) коснулся в этом курсе практически всех — на первый взгляд, разнородных — вопросов, которые сегодня составляют ткань социально-политической, антропологической и философской рефлексии. Он отправляется от «вопросов метода» и границы зоопредметной социальности, доходя до практик и форм социально-политического высказывания, в том числе позднефукианской темы «парессии», к которой Барт обратился, как мы можем видеть, раньше Фуко — в курсе 1976—1977 годов. Удивляет сам факт: Барт обращается к ключевому вопросу континентальной рефлексии XX столетия — вопросу о сообществе, о том, «что есть социальное», — и предлагает во многом исчерпывающий, ни на что не похожий ход в истории этого долгого вопрошания. При том что в списке ключевых текстов по теме, как правило, мы не встречаем упоминания этого курса лекций и этого издания. Это была «не его» тема, отмечают французские составитель и издатель, ведущие специалисты по бартезианскому наследию. В центре рассмотрения Барта оказался «слишком банальный» вопрос; этот поиск был обречен на неудачу.

«Как жить вместе?» — кажется, что этот вопрос приносит одни разочарования…

В самом деле: в списке «проклятых вопросов», разработкой которых не гнушаются только философы, этот вопрос должен занимать почетное нулевое место. Он дважды проклят — и теми, кто проклял философов, и самими философами. Академический разум и философская рефлексия в своем предельном вопрошании о запредельном ограничены чем-то банальным, незначащим, неинтересным и пошлым — вынужденным непрестижным измерением, обусловливающим по необходимости всякое исследование, всякого исследователя.

Это измерение Барт называет Жизнью-вместе — и само это имя выводит его из давних споров о природе социального, о сути Сообщества, радикально упрощает даже те допустимые концептуальные компромиссы, на которые отваживалась рефлексия в поисках «феноменологии социального», «бытия-с-другими» и форм «трансцендентальной апперцепции».

«Как жить вместе?» — банальный вопрос, интересный каждому. На самом деле уже начиная с «Мифологий» мы видим, что интерес Барта направлен именно на коллективные, разделяемые всеми и каждым, репрезентации. Можно говорить о переходе от структурного «развенчания» коллективных мифологий в раннем творчестве Барта к бережному культивированию коллективного фантазма — точнее, конкретного — личного и все же открытого для всех соучастников — фантазма совместной жизни, которому Барт посвящает этот курс.

Кроме того, поворот к банальному — не случайный (и уж тем менее «ошибочный») ход. Эту линию он находит у Жида и Брехта; к банальности он апеллирует в колонке «Chronique», которую ведет в Nouvel Observateur; наконец, вульгарное интересно тому Ролану Барту, о котором пишет книгу Ролан Барт («Ролан Барт о Ролане Барте» — одно из лучших, на мой взгляд, изданий Барта на русском языке). То, что современники и ближайшие коллеги Барта оценили как «недостаток» и «риск», мне представляется самым ценным ходом, открывающим для нас рефлексию банального. И главным риском здесь, пожалуй, остается привычка «ученых-и-философов» (как выражался Паскаль) «дебанализировать» вульгарное, превращать его в удобный объект препарирования.

Сама постановка ключевого вопроса курса — по ту сторону как выхолащивающей систематизации (Барт предупреждает, что не предложит рассмотрения всех возможных форм общежития), так и автобиографической исповедальности (Барт ставит в центр курса «личную» утопию — фантазм идиорритмического сообщества, однако он расположен «по ту сторону интимного/коллективного») — является событием в истории Социального. Его значение, на мой взгляд, шире таких сфер интересов, как «интеллектуальная культура Франции» и даже «творчество Ролана Барта». Барт обосновывает культуру обращения — с мечтой, фантазией, желанием, предметом интереса, с симптомом, продуктом питания, объектом обожествления, — что дает доступ к совершенно различным пространствам: от онтологии Единого (Бога) до проблем коммунального общежития и отбросов, от вопросов экклезиологии до обсценной речи и каритатизмов женской рекламной прессы. Собственно, концептуальное и повседневное — такие далекие друг от друга — здесь обнаруживают свою гомологию, структурную близость. Одно является расширением другого. Они соединяются в романическом. Остается лишь удивляться тому, что проблематика этого курса в целом, а также его ключевые понятия — идиорритмия, клаустрофилия и многие другие — очень мало представлены в современных исследованиях, поисках, дискуссиях и повседневной речи. В современном (постсовременном, если говорить точнее) романе, наконец. Тем более что актуальная повестка общественных дискуссий, словно заколдованная, вращается вокруг сюжетов, вскрываемых Бартом.

И все же наиболее поразительным свойством этого исследовательского проекта Жизни-вместе (Барт неоднократно подчеркивает: «Это Исследование, а не Урок») является не его поликонтекстный материал, взывающий к разработке, словно богатое ископаемыми месторождение, — но сама форма, структура общения лектора и аудитории, которая яснее предстает в печатном издании — а не в аудиозаписи лекций.

Здесь, в заметках к курсу, которые Барт делает «для себя», не для публикации, — «работает» все, даже графемы типа «->». (Признаться, я уже много лет использую этот знак в любого типа публикациях и была очень рада внезапно обнаружить его в инструментарии Барта.) Курс был задуман Бартом как совместное макетирование формы утопии (формы, но не схемы): сама коммуникация со слушателями могла стать идиорритмической Жизнью-вместе в течение тринадцати занятий.

Структура исследования опирается на «графы» (traits — в русском издании этот термин переводится как «фигуры», что сопровождается соответствующим пояснением), расположенные в произвольном (алфавитном) порядке. Их количество и порядок расположения подразумевали возможность и необходимость пополнения со стороны слушателей. В том, что этой утопии не суждено было реализоваться, современники, собственно, и усматривают определенный «провал» проекта. Жить-вместе — по ту сторону Власти и подчинения — оказывается невозможным замыслом даже в схоластическом пространстве досуга, в академическом пространстве. Даже когда лектор отказывается от места Власти, когда отпускает «послушников» в идиорритмию — они все равно продолжают ждать от него «епископского благословения», они благоговеют перед речью Говорящего. Как в «Повелителе мух» Голдинга — этот эпизод комментируется Бартом в курсе: «По-моему, чтобы решать, сначала надо выбрать главного… Главным могу быть я, — без обиняков сказал Джек, — потому что я староста и я запеваю в церкви и до-диез могу взять» (см. с. 122).

Такой «провал» дорогого стоит. Особенно если Говорящий сознательно воздерживается от проговаривания до конца того, что сам он подготовил к высказыванию. Курс «Как жить вместе» похож на связку ключей, ни одним из которых не пользуется тот, кто их изготавливает. Они принципиально предназначены для использования другими, оставлены для Жизни-вместе. Полагаю, читатель не раз обнаружит, что лектор прорабатывает для осуществления текста определенный участок пространства — и покидает его, как только все готово и остается лишь «снять урожай». Он НЕ снимает урожай; разработанный участок остается недренированным им лично, он оставлен другому. Сам Барт, впрочем, сравнивает себя с изготовителем деревянных деталей пазла, который предстоит сложить слушателю (см. заключительную лекцию курса).

Современники видели в этом курсе неудавшуюся попытку написать роман. Кстати, во Франции Барт известен прежде всего как литератор (а также семиолог, но никак не философ). Подготовкой к написанию романа («Приготовление романа» — так называется последний из трех курсов в Коллеж де Франс) предстает его жизнь и в новейшей объемной биографии, написанной Tiphaine Samoyault к столетию Ролана Барта.

В «Романических симуляциях» я склонна видеть скорее отказ от написания романа. Отказ от превращения поиска в речь автора, отказ «держать речь». Решение дать речь другому. Курс больше похож на работу с карточками, фрагментами. Известна романтическая традиция фрагмента, известны современные Барту поиски литераторов-концептуалистов, также читающих вслух карточки и прерывающих речь вместе с границей бумажного листа. Во Франции культура фрагмента — мышления во фрагменте — восходит к Паскалю; «Апологию христианской религии», которую мы знаем как «Мысли», он писал на отдельных листках, и этот «порядок беспорядка» был принципиален для того, о чем он собирался сказать.

И последнее. Мне кажется знаменательным тот факт, что российский читатель знакомится с «Как жить вместе» Ролана Барта одновременно с другим текстом, который также писался не как книга, как «непубличное высказывание». Речь идет о «Черных тетрадях» Хайдеггера. Оба этих «проекта» являются политическими высказываниями. Однако если в случае с Хайдеггером мы имеем дело с эзотерическим посланием, приковавшим внимание многих читателей именно в силу «приоткрытия ранее сокрытого», то политическое послание Барта решительно экзотерично, лично-публично и заведомо обращено к максимальному вмешательству слушателей и читателей. На фоне хайдеггеровских блокнотов записи Барта — вызывающе белые.

Утопическая модель, озвученная Бартом, — «светлый эпизод», как отмечают комментаторы, предваряющий череду последовавших событий, последним из которых становится его уход из жизни. В следующем академическом году после курса «Как жить вместе» — 25 октября 1977 года — умирает мать Ролана Барта. Ее болезнь и уход за ней, их Жизнь-вместе в болезни, также нашли отражение в курсе, однако понять это можно, лишь сопоставив его с биографией и с «Journal du deuil», написанным после ее ухода. С этого времени Барт также начнет готовиться к уходу, отдельными моментами которого (но не причиной!) станут сбивший его при переходе через улицу по пути в Коллеж де Франс 25 февраля 1980 года бельгийский фургон и последовавшая за этим госпитализация. Как уточняет его биограф, «смерть наступит в больнице de la Pitié-Salpetrière лишь через месяц и “по причинам, не обусловленным напрямую автокатастрофой”».

Курс «Как жить вместе» был последним утопическим проектом Ролана Барта, предложившего разделить с ним политический «фантазм» идиорритмии. Банальность смерти (не путать с «банальностью зла»), о которой он писал в своей колонке «Chronique», не отменяет возможности жить в пространстве этого фантазма. Банально жить им.

Ролан Барт. Как жить вместе: Романические симуляции некоторых пространств повседневности. Перевод с фр., указатели, библиография, перевод предисловий, примечания Я.Г. Бражниковой под ред. С.Н. Зенкина. — М.: Ad Marginem, 2016. 272 с.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20247351
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413995
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418528
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423713
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202425314