18 февраля 2015Кино
84

Лежа в тумане

Инна Денисова — о новом фильме Алексея Германа-младшего. Герман-младший — о нашем времени и о своих обидах

текст: Инна Денисова

«Под электрическими облаками» открывается голосом нарратора, Валерия Филонова, неотличимым от голоса Юматова, читавшего заходной текст в «Трудно быть богом»: «Мы жили в разные времена… Эти эпохи вбирали в себя часть нашей жизни. Но во все времена были люди, которых называли “людьми лишними”. А сейчас и вовсе принято называть статистической погрешностью. <…> Но ведь как-то так устроено, что ничего в мире без этих людей и не происходит. Это повесть о них, о статистической погрешности. О нас».

Под серым небом тут же начинает толпами бродить «статистическая погрешность»: пока один читает «Онегина», а другой затевает спор об искусстве, девушка догоняет эмигранта и отдает ему пальто. Души прекрасным порывам тут будет место еще не раз: киргиз, не говорящий по-русски, накажет обидчика умирающей женщины. Кандидат наук в мундире-доломане (Мераб Нинидзе) защитит исторический памятник. Умственно отсталый наркоман Валя (Чулпан Хаматова) бросится спасать похищенную девочку. В главной сюжетообразующей истории наследница знаменитого скульптора не позволит продать дом и приделать к нему то ли шпиль, то ли купол. Подвиг, наконец, совершит режиссер Алексей Герман-младший — снимет про все это многофигурный фильм, труднодоступный массовому зрителю.

Героизм усиливается обстоятельствами места — мрачнейшего пустыря у какой-то большой воды (за этот «русский морок» фильм понравился иностранным критикам). Пустыря, где любую живую искру гасят метеоусловия: то снег, то град бесконечно падает с неба пятидесяти оттенков серого. Тут из-за тумана не увидишь пальцев вытянутой руки, не то что будущего. Тут одни умирают просто, а другие — с тоски: «я помню коридор моей старой квартиры — я маленький, а впереди новый мир. А теперь этой квартиры нет. И ничего нет».

Все жалуются. Скучают по 90-м. В одной из самых красивых сцен герой едет в автобусе и слушает ламбаду, загипнотизированный мерцанием цветных окон; окна вдруг заиграют радостную цветомузыку, и голос Горбачева объявит о развале СССР.

Не пройдет и двадцати лет — и мерцание (на Берлинале операторов фильма заслуженно наградили за вклад в киноискусство) снова канет в снежную беспросветность. Семь новелл фильма — это даже не семь историй, но семь неразобранных чувств режиссера, отождествляющего себя с поколением заблудившихся в тумане. Он ощущает себя маленьким и закомплексованным («Я уменьшился до молекулы»; «Ваш папа был почти богом — а теперь другое время, другие боги»), проговаривает чувства вслух, будто на приеме у психотерапевта в надежде на профессиональный анализ.

В одной из первых новелл героиня рыдает над умирающим конем — а в седьмой уже волочит по берегу лошадь-инсталляцию, собранную из металлических прутьев. Фильм «Под электрическими облаками» — это попытка режиссера оживить собственную лошадь и протащить ее в вечность, волнуясь вслух, поскачет она или так и останется пустой металлической оболочкой.

Алексей ГерманАлексей Герман© Berlinale

Сразу после премьеры в Берлине Инна Денисова расспросила Алексея Германа-младшего о том, как ему удалось предугадать дух 2015-го, и о причинах его встревоженной настороженности.

— Вы сейчас первый раз свой фильм смотрели?

— Я его еще вообще не смотрел. Это вы, журналисты, встали с утра. А я спал. Мы только закончили картину и пытаемся выспаться.

— А почему действие происходит в 2017 году? В фантастических фильмах его переносят лет на пятьдесят-сто. А тут на два года.

— По многим причинам. Когда мы хотели закончить фильм в 2013 году, в сценарии был прописан 2015 год. Когда поняли, что закончим в 2015-м, — поменялся на 17-й. Для изображения времени, особенно такого, как наше, которое меняется каждую неделю с разной степенью трагичности, нужна дистанция. Время надо обогнать и подождать. И — либо угадать его, либо нет. В «Бумажном солдате» мы его угадали. Когда фильм вышел в 2008-м, только ленивый не пинал меня за то, что в нем слишком много разговоров о роли интеллигенции в обществе, о том, кто мы и куда идем. А через два года все разговаривали словами из моего фильма. Я об этом сейчас всем говорю потому, что мне очень обидно. Многие забыли. А я напомнить хочу.

— А про что именно разговаривали?

— Например, про степень ответственности интеллигенции за происходящее.

— То есть, по-вашему, на осмысление времени требуется два года?

— Ну да. Восемнадцатый уже далеко. Шестнадцатый близко. Семнадцатый — как раз то самое устоявшееся время. Холодная война, ощущение большой войны. Не той, которая идет сейчас, — мировой. Возвращение русских вопросов с их проблематикой. Вообще моя картина — про время в России. Где оно не течет от одной точки до другой, но течет вперед, назад, налево, направо. Замирает и ускоряется.

— Ваш фильм — разговор интеллигенции с собой?

— Наш фильм — попытка в поэтической форме уловить образ времени, образ эпохи, уловить ощущения моего поколения, мысли. Проговорить важные вещи. Там что-то специально проговорено. Это, кстати, тоже многих будет раздражать. А мне кажется, что какие-то вещи должны проговариваться вслух. Про людей, которые чего-то хотят, про людей сложных надо говорить прямо. Потому что есть ощущение, что нас мало и про нас фильмы не снимают. А вот теперь сняли.

— У героя, которого играет Чулпан Хаматова, родителей убили на Украине. Когда фраза об этом появилась в сценарии?

— Ближе к завершению фильма, но до всех событий. В 12-м году, когда мы начинали, у нас даже была военная новелла, но потом она ушла — по разным причинам, главным образом потому, что не нашли денег. Однако тема близкой войны возникла еще в 10-м году. Реплику про Украину мы вставили год назад, когда я понял, к чему все идет. Мы уже второй раз так попадаем. В 2008-м мы приехали в Венецию с «Бумажным солдатом», у нас главный герой — грузин, говорил по-грузински — нас тут же обвинили в антироссийской позиции. Что мы специально все устроили. И здесь наверняка будут обвинять в чем-нибудь.

— Каких обвинений вы ждете и в чем?

— Да во всем! Прежде всего, забудут, что наш русско-украинско-польский проект начался много лет назад. Поверьте, будут рассказывать про деньги кровавой хунты. Скажут, что мы устроили диверсию. Вот вы сейчас видели фильм, видели, что Луи Франк ходит в ватнике. А это было давно, мы не закладывали в этот образ никакого особенного смысла, вообще не знали, что ватник станет символом. Но у нас же много подозрительных дегенератов, психопатов и истериков. Они же будут что-то искать. Время же истерическое.

— На Берлинале приехали ваши украинские и польские коллеги?

— Вот сидит Петя, известный польский актер. Вон польский продюсер, вон украинский. Вот Луи Франк, бельгиец, который очень много лет прожил на Украине. В Польше будет премьера в июне. На Украине — не знаю, там странная история. Мне пока не позвонил ни один украинский журналист. Никаких предложений о телеправах. Ну да, война, а чего мы хотели. Хотя надеюсь, что на Украине фильм все же покажут. Мне кажется, они сами не понимают, что делать. И у нас не понимают: русско-украинско-польский фильм — и что ты с этим сделаешь? Все как-то аккуратно очень относятся по понятной причине. Но мы ничего не скрываем. Мне кажется правильным говорить, что это совместный проект. Это хорошо, благородно, разумно. А что, повторяю, будет злобная истерика у кого-то — злобнейшая! — ну так она будет у многих, поверьте мне. Одни будут нас обвинять в том, что мы радикальные. Другие — в том, что мы нерадикальные, потому что у нас не ругаются матом. Вот эта вся ерунда будет. У меня многие спрашивают так подозрительно: «А у тебя матом ругаются?» Я говорю: «У меня никогда не ругались, ни в одном моем фильме». И так на меня смотрят, типа я прогнулся под кого-то. Маразм какой-то. Ну не ругаются. А что, должны ругаться? Даже не знаю, может, вставить мат какой-то специальный, чтобы потом его запикать?

— Вы так сразу защищаетесь, готовясь к нападениям, которых еще нет — но вы их уже ждете.

— Ну да, я абсолютно сознательно ради фильма пытаюсь купировать злобно-истерические последствия, которые будут, когда он выйдет. Потому что время, к сожалению, очень болезненное, очень злое. Мне плевать, что будут писать обо мне. Но не о фильме. Хотелось бы, чтобы фильм воспринимали как историю о людях. И очень не хочется, чтобы нас разбирали по теме связей с «хунтой». Что, конечно, будут делать. Посмотрите интернет, сами же знаете, что происходит, какое ожесточение сейчас с разных сторон. Это вообще проблема интернет-общества, проблема плотных информационных потоков — интернет стал идеальной площадкой для бессмысленных поступков. Вот я читал одного режиссера — про то, как он не будет давать интервью каким-то там русским газетам. Ну не давай. Если это твоя гражданская позиция — не давай. Просто говори им об этом, но зачем это объявлять на весь мир?

— По-моему, я знаю этого режиссера, он мне на Каннском фестивале интервью не дал.

— Да не тот. Вам интервью не дал Сережа Лозница, мой друг близкий. Я про другого рассказывал. Поступки, на мой взгляд, не то же самое, что декорация поступков. Зачем все время заниматься компьютерным онанизмом? Не понимаю. Время у нас такое нехорошее.

— Весь фильм герои бродят в тумане, их заметает снегом. Где вы нашли это удивительное снежное место?

— Часть фильма снималась на Украине, часть под Питером. Просто в сезон такой попали снежный, везло с погодой. В начале съемки каждой важной сцены начинал идти снег.

— То есть вы этого и хотели: мрачной, суровой, хмурой погоды?

— Хотелось погоды переходной. Какие-то вещи мы должны были снимать безо льда, но получилось так, что все заледенело. Так вот странным образом фильм сам зажил. Он очень быстро смонтировался — за 50 дней. Когда фильм так быстро монтируется, это значит, что у него есть свое дыхание, значит, он может быть только таким и никаким другим.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246704
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413272
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417948
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423160
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424804