30 июня 2014Кино
138

Батальон смерти

Максим Семенов — о будущем любимом фильме Мединского

текст: Максим Семенов
Detailed_picture© ММКФ

В бесконечном окопе стоит бесконечная же вереница женщин. В руках каждая из них держит по зажженной свечке. Каждая обрита по-военному и носит форму времен Первой мировой. Вокруг очень тихо, а потому слышно, что эти женщины молятся. Камера плавно, без склеек скользит над их головами. Кроме голов зритель видит заходящее солнце и поле где-то под Сморгонью.

О фильмах бывает писать очень тяжело. Особенно если ты их не смотрел. «Батальон смерти» режиссера Дмитрия Месхиева, спродюсированный Игорем Угольниковым и созданный при поддержке Военно-исторического общества, Первого канала, Минкульта и, кажется, Газпромбанка, относится именно к таким фильмам. Все, что о нем пока известно, — это два репортажа Первого канала, в которых диктор трогательно рассказывает о забытых героях забытой войны, да несколько сцен, показанных журналистам во время презентации фильма, состоявшейся в рамках XXXVI ММКФ.

Однако показанных нескольких сцен достаточно, чтобы в общих чертах судить о целом фильме. Возможно, эти предположения окажутся ошибочными. Если так — тем лучше.

Показанные сцены немногочисленны. Мы видим, как какой-то герой сходит на вокзал в Петрограде. Вокруг снуют пассажиры, но сцена не кажется слишком многолюдной. Герой нанимает извозчика. После Февральской извозчики стали дороги. Мы видим, как Мария Аронова — актриса с добрым лицом и большим комическим талантом — играет Марию Бочкареву, возглавляющую ударный женский батальон смерти. Она кажется суровой, даже жестокой, но это жестокость Родины-матери. Еще мы видим, как красивым девушкам обривают волосы (актрисы много рассказывали о том, как тяжело им было на это пойти). Потом красивые девушки в истерике бьют друг друга по лицу — им нужно быть готовыми к настоящей битве с врагом. Потом — бесконечные сцены боев под Сморгонью. Сняты они хорошо, смотрятся увлекательно. Кого-то ранят, кто-то начинает громко молиться, враги окружают батальон со всех сторон.

© ММКФ

Этот фильм нам еще не показали, но кажется, что мы его уже видели. Только тогда он назывался «Адмирал», а после шел в виде сериала по Первому каналу. Еще он, кажется, назывался «Чапаев» и тоже шел по этому же каналу. В следующем году он, наверное, будет называться «Деникин». Или «Врангель», или «Миллер», или «Юденич», или «Каппель», или «Унгерн», или «Батька Махно» (в Военно-историческом обществе сообщили, что в общество подано 80 заявок и сценариев, посвященных военным событиям из истории России, так что всем должно хватить места). Простая и человеческая история людей, которые любят свою родину. В самой идее нет ничего плохого, а в реализации — ничего революционного. Реализацию можно не любить, однако другой у нас пока нет.

Все это вполне вписывается в нынешнюю культурную политику, этим никого теперь не удивишь. В рамках этой политики иногда создаются действительно интересные работы — достаточно вспомнить «Брестскую крепость». Может быть, и «Батальон смерти» будет из интересных, судить пока рано. Но уже сейчас в отрывках из «Батальона» привлекают внимание две важные детали, на которых необходимо остановиться.

Хотя все, от министра Мединского до чина из Военно-исторического общества, твердят о забытых героях и неизвестных фактах, ударный батальон смерти уже появлялся в кино. В одной из самых важных картин советского кинематографа — «Октябре» Сергея Эйзенштейна. Эйзенштейн изобразил одну из рот 1-го Петроградского женского батальона, охранявшую Зимний дворец во время события, которое сейчас принято называть «Октябрьским переворотом».

Кадр из фильма «Октябрь», реж. С. ЭйзенштейнКадр из фильма «Октябрь», реж. С. Эйзенштейн

Едва ли Месхиев брался пересматривать «Октябрь» (хотя доподлинно это станет известно только после выхода фильма на экраны), однако, глядя на плавные движения его камеры, на аккуратный традиционный монтаж, невольно ловишь себя на мысли, что фильм этот полностью оппозиционен Эйзенштейну. Эйзенштейн, которого часто упрекали в бесчеловечности, берет в герои массу, Месхиев — рассказывает простую персональную историю на фоне великих событий. Эйзенштейн злоупотребляет карикатурой, Месхиев создает человеческие образы. Эйзенштейн истерически монтирует, превращая свою картину в невероятно насыщенный интеллектуальный комикс, Месхиев дает широкое полотно предреволюционной жизни. Эйзенштейн саркастичен, ироничен, много шутит и комментирует, даже в немом кино слышен его голос, Месхиев полностью принадлежит традиции, он снимает патриотическое кино, а какие к патриотическому кино нужны еще комментарии?

Казалось бы, в плане человеческих интонаций преимущество на стороне Месхиева. Даже имеющихся в нашем распоряжении сцен достаточно, чтобы понять, насколько он не диалектик. Но тут происходит нечто удивительное.

Сквозь диалектические выкладки Эйзенштейна очень часто проступают теплые, человеческие нотки. Его кинематограф должен быть бесчеловечным, но вот ударница прислонилась к «Весне» Родена, и мы видим всю грусть в ее глазах. Ей хочется любви, она устала от военной формы, устала от окружающей бессмыслицы, она человек прежде всего, а уже потом солдат. Или вот несколько ударниц упражняются с ружьями. На заднем фоне скульптура Каменского «Первый шаг». И когда позы ударниц нечаянно совпадают с позой матери со скульптуры, весь ужас, вся неестественность их занятия сразу же бросаются зрителю в глаза.

Ошибкой было бы сказать, что Эйзенштейн снимал классовое кино. Для него наступившая революция является не классовым, но общечеловеческим событием, событием, которое приведет к освобождению каждой личности, а потому он смотрит на юнкеров и ударниц без ненависти, сквозь его иронию часто проступает симпатия. Поскольку в фильме происходит освобождение всех людей, защитники старой власти также станут свободными. Только они этого еще не поняли (речь, разумеется, идет о правде искусства). А потому и интонации Эйзенштейна часто оказываются очень человечными.

© ММКФ

Но что же Месхиев? Во всех фрагментах его фильма сквозь трагические судьбы и человеческие истории проглядывает нечто большое и тревожное, некий огромный заряд бесчеловечного, который содержится везде, несмотря на все молитвы, бабьи вздохи и бабье горе. В каждой схватке, в каждой батальной сцене камера любуется войной. Мы видим радость битвы и восторг сражения, настоящую войну героев, войну, на которой так славно умереть, войну, ради которой мальчишки записываются в добровольцы. Эта война жестока, но также красива, даже соблазнительна. И на это важно обратить внимание.

Хотя Месхиев и Угольников говорят, что сняли патриотическое кино, показанные ими сцены выглядят как апология войны вообще. После них рассказы о 80 сценариях, присланных в Военно-историческое общество, начинают казаться весьма зловещими. Разве мы забыли, что бесчисленные военные парады и продолжительные разговоры о славных битвах предков нужны только обществу, которое готовится к большой, хорошей войне?

Разумеется, нет ничего достойнее возвращения забытых имен и неизвестных героев. Но какой должна быть форма этого возвращения? Первая мировая война была жестокой и бессмысленной бойней, которая уничтожила старый мир. Начавшись грозными речами о долге перед Родиной, верой и цивилизацией, она кончилась всеобщим разочарованием. И едва ли попытка выставить ее в бодром и героическом духе центрального телевидения является наилучшей формой почтения памяти ее участников. Когда-то Гораций написал: «Dulce et decorum est pro patria mori», «Сладка и прекрасна смерть за отечество», — и почти любой военный фильм является иллюстрацией этой строчки. Но драма Первой мировой опровергла Горация. Рассказывая именно об этой войне, Эзра Паунд писал: «Died some pro patria, non dulce non et decor», «И умирали pro patria, ни тебе dulce, ни et decor». Самоубийство цивилизации — таково главное впечатление современников от Соммы и Вердена. Ситуация с показом фрагментов из «Батальона смерти» становится тем нелепее, что через улицу от пресс-центра кинофестиваля, в «Октябре», проходила ретроспектива фильмов, посвященных Первой мировой. В программе — «На Западном фронте без перемен» Майлстоуна, «Западный фронт 1918» Пабста и «Великая иллюзия» Ренуара — фильмы-свидетельства, фильмы-обвинения, демонстрирующие бессмысленность Первой мировой. Все они снимались непосредственными свидетелями и участниками тех событий.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320747
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325864