18 сентября 2013Кино
116

Персона COLTA. Цай Мин Лянь: «Хочу заняться чем-нибудь еще»

Почему лауреат Венецианского фестиваля собирается уйти из кино?

текст: Антон Долин
Detailed_picturemubi.com

В первый день своей новой жизни COLTA.RU решила предоставить слово тем, кто восхищает нас, озадачивает, волнует — и вызывает устойчивый интерес. Семь интервью людей, с которыми нам давно хотелось поговорить: от Роберта Уилсона, Цай Мин Ляня и Марты Рослер — до Леонида Парфенова.

Автор десяти полнометражных фильмов, лауреат призов всех важнейших фестивалей мира, прописавшийся на Тайване малайзиец Цай Мин Лянь — один из самых отважных и необыкновенных режиссеров современного кино. Снимая кино об отчуждении и одиночестве человека XXI века, он наследует Антониони и Трюффо, вместе с тем органично вплетая в свои фильмы элементы поп-культуры. Бесконечно продолжительные и подчас неподвижные планы сменяются виртуозно поставленными музыкально-танцевальными номерами, из Тайбэя герои чудом перемещаются в Париж: восточная философия ненавязчиво сочетается с эстетикой азиатского порно и диалогами, позаимствованными из моцартовской «Волшебной флейты». Новая картина «Бродячие собаки», возможно, станет прощанием Цая с кинематографом. Начав свою карьеру с «Золотого льва», присужденного его картине «Да здравствует любовь!» самим Дэвидом Линчем, он завершает ее в той же Венеции «Бродячими собаками», которым жюри Бернардо Бертолуччи присудило Гран-при.

— Над новым фильмом вы работали непривычно долго — больше четырех лет. С чего он начался и почему занял так много времени?

— Невозможно вспомнить точку отсчета: как и в жизни, в искусстве не существует единого мгновения вдохновения. Что-то тронуло меня, что-то обратило на себя мое внимание, что-то случилось в личной жизни, и вот он — фильм. Только со временем я начинаю понимать, откуда что берется: так, фильм «А там, у вас, который час?» стал итогом осмысления смерти моих родителей, но осознал я это далеко не сразу. «Бродячие собаки», вероятно, берут свое начало в ранних 2000-х, когда Тайвань наводнили так называемые люди-объявления. Странное, даже шокирующее зрелище: живые люди, низведенные до функции подставки под рекламный плакат. Как случилось, что экономическое развитие общества довело нас до такого? Наш социум притворяется, будто купается в роскоши, но многие живут за чертой бедности и не способны заработать иначе… Эта мысль растрогала и взволновала меня. В то же время ко мне обратились представители общественного телевидения с неким проектом, сценарий которого растворился в процессе работы. В итоге я превратил его из сериала в полнометражный фильм. Сюжет ушел, большинство персонажей — тоже. То, что осталось, вы видите на экране.

© William Laxton / Homegreen Films and Jba Production

— В самом ли деле вы потеряли интерес к кинематографу и собираетесь его оставить?

— Это моя естественная реакция на состояние современных механизмов кинодистрибуции. Система построена на абсурде: она отторгает любые поползновения к творческому процессу и признает исключительно продукт, нацеленный на получение коммерческой прибыли. Ценность фильма исчисляется в количестве зрителей, готовых заплатить за билет. В течение двадцати с лишним лет я покорно подстраивался под систему, у меня не было выбора. Но всегда я делал это с чувством полного фиаско: не потому, что мои фильмы плохо продавались или зарабатывали в бокс-офисе сущие копейки, а потому, что никогда я не мог достучаться до большей аудитории. Даже если на твой фильм пришли зрители, на следующий день их может оказаться меньше — и дирекция кинотеатра моментально, за сутки, снимет твою картину с проката. Со мной такое бывало! Сейчас я думаю над тем, что пришло время работать над иными возможностями достижения контакта с публикой. Откровение пришло после фильма «Прощай, «Таверна “У дракона”». Тогда впервые ко мне стали обращаться кураторы выставок и галерей, предлагавшие показывать мои картины в музеях. Возможно, что это лучше подходит тому кинематографу, которым я занимаюсь… Уж точно лучше, чем система коммерческого проката. Надеюсь, это выход для таких, как я. Прокат «Бродячих собак» начнется в Национальном музее; посмотрим, сработает ли это. Если все получится, тем лучше.

— То есть это все-таки не последний фильм?

— Боюсь, что последний. Я слишком устал заниматься этим. Мои фильмы — кустарные объекты, я все в них делаю сам: декорации, костюмы… Даже субтитры. Это невероятно утомительно. Но я верю в судьбу. Каждый из моих фильмов был подарен мне судьбой, а сейчас я прошу ее в ответ: пожалуйста, помоги мне поменять жизнь и заняться чем-нибудь еще!

— Вы говорили о показе фильмов в музеях: в «Бродячих собаках» самый мощный образ — безымянная фреска на стене разрушенного дома, перед которой на долгие минуты замирают персонажи. Выходит, это картина в немалой степени автобиографическая, а бездомный герой и есть художник, изгнанный из естественной среды обитания?

— Я мечтаю о дне, когда каждый разрушенный дом превратится в музей для всех желающих. Что до художника, то его нормальное состояние — борьба с принятой системой ценностей и попытки выбраться за ее пределы. То же самое можно сказать о кинематографе: ему тесно в рамках прокатной схемы, он хочет нарушать законы. Искать новые возможности, пробовать иные пути.

Кадр из фильма «Бродячие собаки»Кадр из фильма «Бродячие собаки»© Homegreen Films

— Ваши кадры все больше похожи на музейные объекты: камера недвижима на протяжении десяти минут, зритель оказывается в положении посетителя выставки, чье внимание насильно приковано к объекту на стене. В данном случае к экрану. Когда вы четко понимаете, что пора сказать: «Стоп, снято»? Когда осознаете, что резать надо именно здесь?

— Мне на руку цифровая техника! Раньше, снимая на 35 мм, мы были ограничены десятью минутами, теперь — снимай не хочу. Тем сложнее принять решение, где и когда остановиться. Мне всегда жалко резать. Единственный раз в жизни я поддался давлению продюсеров в фильме «Лицо». Там есть сцена, в которой героиня Летиции Касты медленно заклеивает окно черной клейкой лентой. Мне начали твердить: «Слишком долго, давай сократим». Я сократил, порезал сцену пополам, и теперь окно заклеено только наполовину. Очень жаль, но фильм уже готов, дело сделано, ничего не изменишь… Как долго может длиться кадр? Ответ на этот вопрос тесно связан с понятием режиссерской свободы, но и с художественной необходимостью тоже. Мой актер Ли Кан Шен стоит перед картиной и смотрит на нее. Как показать, что он стоит бесконечно долго? Никак иначе: камера должна смотреть на него так долго, как только возможно.

— А о публике вы не тревожитесь?

— Действительно, в какой-то момент я заволновался о зрителе, который будет это смотреть в кинотеатре, но потом подумал: зачем мне о нем волноваться? Мне дороже мои актеры, важнее дать свободу им — и дождаться, когда они достигнут необходимого состояния. Я ждал. Где-то за полминуты до конца почувствовал, что это слишком долго, что я больше не способен это терпеть… А потом подумал, что хотел, чтобы зритель разделил со мной это удивительное ощущение невыносимости. Как еще передать бессмысленность жизни? Дело не в длине как таковой, дело в том, что искусство подчиняется особенной логике. Ее часто называют поэзией, но я бы предпочел сравнение с архитектурой. Чтобы построить здание, вы кладете кирпич за кирпичом и не можете пропустить ни один из них, даже если монотонная работа вам надоела: иначе весь дом рухнет. Один образ требует другого, в результате рождается единство времени и пространства. Еще одно важное условие: предельная простота и чистота. Чем проще, тем выразительнее.

— Можно ли считать вашу камеру равноправным персонажем фильма?

— Камера лишь служит режиссеру, который принимает все решения. Но режиссеру необходим инструмент отстранения. Лао-цзы учил, что небеса не видят разницы между человеком, бродячим псом или насекомыми: все они бесконечно малы. Это я и пытаюсь передать, а камера помогает создать необходимую дистанцию.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных, внутренних и внешних, пространствах

14 октября 2024978
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202410706
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202415786
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202421001
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202422686