25 мая 2017Кино
155

Пустоши

Илья Данишевский — о фильме Гранта Джи «Терпение (по Зебальду)»

текст: Илья Данишевский
Detailed_picture© Illuminations Films

Продолжаем рассказывать об избранных фильмах из программы Beat Film Festival. Илья Данишевский исследует тусклые пейзажи видеоэссе Гранта Джи, идущего по следам пеших прогулок В.Г. Зебальда в попытке соединить все аллюзии и референсы «Колец Сатурна».

Документалист Грант Джи повторяет путь В.Г. Зебальда через графство Саффолк, чтобы, может быть, определить ширину зазора между автором «Колец Сатурна» и голосом его рассказчика. С таким же успехом можно повторять пеший маршрут любовной истории и рассматривать маркеры, оказавшиеся случайными свидетелями, но не проживать ее заново, а лишь придумывать. Речь Зебальда при первом впечатлении прозрачная, тотальна, и поэтому ее экранизация (а «Терпение» — это в том числе экранизация или попытка визуализации) упирается в невозможность интерпретации и становится расследованием.

Герой Зебальда отправляется в путешествие, «чтобы избавиться от охватившего [его] чувства пустоты», — его путь проходит через пустоту или то, что видится ему пустым: зернистое изображение, бесконечная пустошь, скрывающая за своей тишиной сотни лет кровавой истории, серый край горизонта не отделяет от Зебальда военные шрамы недавнего прошлого, но, скорее, намекает на их повсеместную близость. Ошеломляющий эффект «Колец Сатурна» — не в предостережении о возможном повторении катастрофы, но в ее присутствии — на структурном уровне — внутри визуально безмятежного настоящего. Грант Джи использует соразмерный внутреннему и внешнему пейзажу Зебальда язык, примерно такой, какой мы могли представить, воображая вересковые поля и старые мельницы, проворачивающие время, — то, что не разрушается под внешним вмешательством, но рассыпается от старости. Между А (когда Зебальд видит исходную точку, подталкивающую его память к действию) и Б (когда она попадает в объектив) проходит достаточно времени, залатать действие которого невозможно, — и акцент на интервале между Зебальдом и следующим за ним режиссером наполняет «Терпение» конгениальной «Кольцам» меланхолией.

Говоря о Зебальде, говоря об экранизации Зебальда, мы автоматически оказываемся в узком коридоре. Написать о нем можно исключительно продиктованным самим Зебальдом языком (или будем вынуждены пересказывать и конспектировать) — или же, отдавшись собственной памяти, иллюстрировать, как маленький провинциальный город моего детства рассыпается — вместе с воспоминаниями — под экспансией новостроек. Зебальд не отсекает последнюю возможность, потому что жертвы истории, память о которых он сохраняет, не названы поименно, они включают в свой реестр и тех, чья катастрофа — в будущем — предсказана прошлым. Нас в том числе — и потому есть соблазн повторить путешествие «Колец» не буквально, а через собственный опыт, но в столь же нейтрально-серых декорациях, с одной стороны, убаюкивающих привычностью, с другой — вызывающих тревогу.

© Illuminations Films

Образ пустоши (образованной далеким взрывом реновации, которая пытается разрушить координаты нашей памяти и затруднить пеший маршрут по любовной истории вчерашнего дня) очень хорошо укладывается в русский читательский опыт: пустырь не только заполняет собой место потери, он — самобытное пространство, недоступное для обустройства в будущем. «Терпение», отказывающее себе в динамике и изысканном монтаже, не пытается быть функциональным, его поиск — в попытке расшифровать структуру «Колец», нарисовать карту взаимодействия героев и топонимов книги, и эта попытка может рассматриваться исходя из двух, скорее, взаимоисключающих (но способных продуктивно дополнить друг друга) предположений о мотивах режиссера. Первое: Зебальд для Джи является выдающимся писателем — субъектом, занимающим «статусную», отделенную от других, позицию, тем, против кого и велось «сражение» Зебальда — в пользу всех ущемленных и лишенных голоса [различными] авторитарными вертикалями. Второе: пускаясь в свои герменевтические опыты, Джи, напротив, следует интенциям Зебальда. Его вторжение — это часть работы по расшифровке памяти каждого, кто позволил своей памяти фиксировать, стать свидетельством (но должны ли / можем ли мы узнать что-то еще помимо того, что выбрано к фиксации?).

Поэтика Зебальда — просторное описание горизонта (внешнего и внутреннего), видимого сквозь призму памяти, работа которой может напоминать технику блэкаутов ([поэтическая] техника, при которой из текста удаляются (закрашиваются) фрагменты, а оставшиеся формируют в контакте друг с другом новые смыслы. — Ред.) — несмотря на то что «Кольца Сатурна» можно прочитать как цельное произведение, очевидно, что оно составлено из зон умолчания и фрагментов памяти, которые Зебальд отделяет от своего героя.

Вложенные в книгу фотографии должны не только служить подтверждением реальности повествования, но и, в конечном счете, доказывать невозможность исключительно рационального прочтения собственной жизни или чужого прошлого, оказывающего влияние на твою жизнь. Попытка режиссера рационально осмыслить систему взаимосвязей в книге, физически отреставрировать путешествие через Саффолк, напрямую сталкивается с этой даже не позицией, но исходной для речи Зебальда точкой. Попытка потрогать, а не увидеть во сне или выдумать может показаться странной в реальности «Колец», где воображение или память является важнейшим инструментом коммуникации, равно как и источником угрозы (память о катастрофах и воображение еще не случившейся катастрофы вызывают сходный по силе аффект). Зебальд, решивший покинуть Германию еще в школе, сразу после того, как он узнал о концлагерях, как бы сообщает нам, что все преступления, которые мы можем придумать, когда-то уже были совершены — и все они оказывают на нас влияние; там, где мы можем представить пустошь, когда-то была — или будет — пустошь. Так города перестраивают для удобства и красоты, уничтожая координаты памятных кому-то историй.

«Терпение» — по-своему идеальная экранизация, такая же, как «Сияние» Кубрика (которое не понравилось Кингу): именно так, следуя подобным паттернам и образам, происходит зыбкая, призрачная визуализация «Колец» в воображении читателя — тусклый, монохромный видеоряд фильма кажется очевидным решением, но все же он оставляет ряд вопросов. Стоит ли для восприятия книги расшифровывать ее символическую систему? Добавляет ли «Терпение» что-то к самому Зебальду — или же остается попыткой пересказать его?


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202410456
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202415618
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202420811
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202422534