27 июля 2016Кино
241

«Есть ли смысл играть, когда сам мир вокруг делает это лучше?»

Дени Лаван — о работе с Коте и Караксом, о Селине и о своем великом стоянии у Цай Минляна

текст: Людмила Погодина
Detailed_picture 

— Вы говорите по-русски?! Как так получилось?

— Я учил его в школе, это мой первый иностранный язык. Но это было много лет назад.

— Вы снимаетесь у режиссеров-экспериментаторов, причем очень разных: Каракс, Цай Минлян, вот сейчас — Дени Коте. Любите рисковать?

— Само занятие актерской игрой — уже риск. Я такая морская свинка, лабораторное животное, потому что люди, персонажи — как у Шекспира — это всегда территория для экспериментов. И мне нравится ее исследовать.

— Я заметила, что вы часто в своих интервью ссылаетесь на Шекспира. Да и ваша манера игры очень экспрессивная, театральная. Вам специально предлагают такие роли или вы сами разрабатываете пластику и экспрессию своих персонажей, осуществляя интервенцию театра в кино?

— Загадочный человек в фильме «Борис без Беатрис» был таким сразу, по сценарию. Правда, сперва я думал, что мой персонаж будет тихим, хорошо одетым человеком пенсионного возраста. После обсуждения с Коте мы решили, что я буду носить этот эксцентричный индийский костюм.

— Всевидящий незнакомец из «Бориса без Беатрис» довольно разговорчив, в отличие от многих ваших героев...

— Да, я, скорее, актер физического театра. Сперва я вообще был танцором, и главным способом выражения для меня были не слова, а собственное тело. Но фильм Коте — не единственный, где я много говорю. Недавно же вышел «Луи-Фердинанд Селин» Эммануэля Бурдьё, где я играю Селина. Сейчас мои слова танцуют лучше, чем мое тело, — возраст...

Кадр из фильма «Луи-Фердинанд Селин»Кадр из фильма «Луи-Фердинанд Селин»

— Фигура Селина до сих пор остается довольно противоречивой — и фильм тоже вызвал полярные мнения. Почему вы взялись за эту роль — великого писателя, но и не менее великого мизантропа?

— Фильм Бурдьё иллюстрирует классическую проблему человека — недостаток общения. Я был знаком с материалом достаточно хорошо, потому что уже играл Селина в театре. И все равно я очень долго колебался — соглашаться на роль или нет. Но это вообще-то не портрет Селина, а история трио, состоящего из Люсетт — жены писателя, танцовщицы, Хиндуса — американского еврея, который хочет написать книгу о Селине, и самого Селина. Дело происходит в Дании, во время ссылки Селина. Он только что вышел из тюрьмы и очень нервничает, потому что боится, что его застрелят коммунисты за жесткий памфлет о Сталине. Он потерян. Фильм хорошо передает невозможность человеческих взаимоотношений, они тут просто не работают. И такое нередко происходит в жизни.

— Вы всегда выбираете экстремальных персонажей, которые доминируют в фильме, даже если занимают при этом очень маленькую его часть.

— Я выбираю экстремальных персонажей потому, что именно на их территории хоть что-то происходит. Не думаю, что я способен сыграть роль, в которой не было бы этого драматического напряжения.

— А как же «Путешествие на Запад» Цай Минляна? Вы же там первые 10 минут вовсе не двигаетесь.

— Если ты не двигаешься, это еще не значит, что нет действия. Это просто другой способ выражения чувств и игры. Я не двигался снаружи, но много всего происходило в этот момент у меня внутри. Это стояние было настоящим приключением. Например, было довольно опасно стоять среди толпы на рынке. Но когда ты находишься в своем собственном пузыре, ты... не то что забываешь обо всем, что происходит вокруг, но полностью сконцентрирован на том, что творится у тебя внутри. А это вызывает в людях уважение, и тогда извне не поступает никакой агрессии. Я сталкивался с этим феноменом, когда был молодым актером и выступал на городских улицах. Или вот в 2003 году мы делали акцию против урезания бюджета на пособия по безработице, которое коснулось актеров театра и кино; она тоже проходила в формате уличного перформанса. А вообще Минлян сказал мне, объясняя роль, что в фильме я как бы символизирую дракона из китайской мифологии. Я и подумал: «Дракон — это хорошо, никогда еще не играл дракона».

Кадр из фильма «Токио!»Кадр из фильма «Токио!»

— В фильме «Токио!» вы тоже своего рода дракон, только из канализации.

— Да-да, месье Дерьмо (заливается смехом)!

— Расскажите про месье Дерьмо; кто он?

— Этот персонаж был моей детской мечтой. Играть роль Дерьма было легко и просто, как будто он жил внутри меня уже очень давно, с самого начала моей актерской карьеры. То, что он ведет себя плохо, асоциально, то, что он говорит на каком-то неведомом языке, — это все вернуло меня в детские фантазии. Я всегда любил бурлеск, Марселя Марсо и Чарли Чаплина, его первые короткометражки — такое же хулиганское поведение, грубость и провокация. Естественность, но не в насильственном, а в анархическом смысле. Простое отсутствие манер.

— Вы анархист?

— Ну, я не принадлежу ни к какой политической партии, я не из таких людей. Но я выступаю за свободу слова, против авторитета власти, за знания и жажду знаний, которые формируют авторитет человека в глазах других.

— Каким вы видите современный мир?

(Издает вой.) Тревожным. Небезнадежным. Сегодня нужно держать глаза открытыми, быть осторожным и внимательно наблюдать за происходящим. Мир сейчас находится в экстремальной ситуации. Иногда задумываешься, стоит ли вообще браться за роль, когда везде и повсюду, на каждом шагу происходят драматически-кинематографические или театрально-драматические ситуации. Есть ли смысл играть, когда сам мир вокруг делает это лучше меня?

— Леос Каракс и вы неоднократно утверждали, что не общаетесь вне съемочной площадки. Получаете ли вы от него какие-нибудь весточки?

— Нет, от него не было вестей со времен «Святых моторов». Но наши отношения за годы знакомства стали… более человечными, я бы так это назвал. Когда он снимает фильм, а я в нем играю, возникает особенная страсть, и это нормально. Но в реальной жизни мы смущаем друг друга, стесняемся самих себя, мы даже не знаем, о чем нам говорить. Я знаю, что он недавно еще работал над мюзиклом с группой Sparks...

— А вы, кстати, какую музыку любите?

— Ну, в моей жизни не так много музыки, которую я слушаю регулярно. Зато на протяжении всей карьеры я время от времени встречаю музыкантов и общаюсь с ними. А так мне ближе акустическая музыка с вокалом. Например, Владимир Высоцкий! Мне нравится его энергия, хотя я не понимаю многих слов. Нравится цыганская музыка, фламенко. Рэп. А еще я люблю играть музыку. Я в этом деле любитель, но ценю любую возможность сыграть на флейте или аккордеоне (неожиданно извлекает откуда-то флейту и начинает на ней играть).

Кадр из фильма «Святые моторы»Кадр из фильма «Святые моторы»

— Возвращаясь к Караксу: ваша работа над «Святыми моторами» была серьезным испытанием? Вы же до этого долго не виделись с Леосом…

— Я бы не сказал, что это было испытанием. Скорее, примирением. У нас с Леосом было два рабочих периода. Один — в 80-е. Фильмы «Парень встречает девушку», «Дурная кровь», «Любовники с Нового моста». Следующий период — это «Токио!». Что же касается «Святых моторов», то я волновался, пока не оказался на съемочной площадке. У нас сложились такие отношения, о которых другие актеры и режиссеры могут только мечтать. Я бы сказал, что самый первый период нашей совместной работы был связан с методом Станиславского, когда тебе как человеку нужно отказаться от определенных вещей, чтобы иметь возможность перенести их на экран как актеру. Второй период был посвящен, скорее, совершенствованию актерской техники, где соблюдается дистанция между актером и персонажем, который не имеет ничего общего с реальной жизнью актера. При этом все время мы колебались между двумя этими режимами. В фильме «Святые моторы» я чувствовал, что по-настоящему осваиваю движения и образы, на которые способен. Это не значит, что во всем этом не было эмоций, но в каком-то смысле этот фильм стал примирением между доктором Джекилом и мистером Хайдом, создателем и порожденным им существом.

— Что вы помните о съемках «Любовников с Нового моста»?

— Я помню ВСЕ. Я даже начал писать историю этого фильма. А, есть одна сцена, которую я совершенно не помню. Когда Жюльет Бинош усыпляет меня с помощью снотворного, чтобы сбежать с моста, — мы использовали для этого настоящее снотворное (хохочет).


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320812
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325933