25 марта 2016Кино
316

«Держитесь до конца, и мы вас расцелуем»

Анатолий Карась, автор кинохроники шахтерских бунтов в Донбассе 1990-х, — о том, как это было

текст: Олександр Телюк, Катерина Яковленко
Detailed_picture© Валерий Милосердов

На этой неделе в Киеве начинается документальный кинофестиваль Docudays UA. В ретроспективной части его программы можно будет увидеть дилогию «Июльские грозы» о забастовках шахтеров Донбасса в начале 1990-х. Фильмы «Страйк» (1989) и «Выброс» (1991) режиссеров студии «Укркинохроника» Анатолия Карася и Виктора Шкурина — едва ли не единственные кинодокументы о стотысячных пикетах донецких горняков. Стачка началась в июле 1989 года перед зданием областной администрации. С перерывами эта забастовка продолжалась последующие два года, фактически до распада СССР. Причинами протестов были нечеловеческие условия труда и существования шахтеров: ветхое жилье, отсутствие отопления и централизованной подачи воды.

Тема шахтерского движения была одной из самых актуальных в конце 1980-х и, естественно, активно эксплуатировалась в политической игре. В 90-х в украинское правительство пришли люди, непосредственно связанные с угольной промышленностью Донбасса (позже они войдут в Партию регионов), обещавшие шахтерам реформы, которые так и не состоялись. Горняки, эти «брошенные люди» (так назывался «шахтерский» проект украинского фотодокументалиста Валерия Милосердова), снова остались ни с чем.

О подробностях съемок протестов 89—91-го, атмосфере заката СССР и сегодняшней роли шахтеров в урегулировании процессов в Донбассе рассказывает соавтор «Июльских гроз» Анатолий Карась.

Анатолий КарасьАнатолий Карась

— Как вы оказались в Донецке летом 1989 года?

— Вы знаете, в 1989 году люди были очень запуганы. Поэтому слово «забастовка» было настолько нетипичным, что никто просто не мог предположить, что подобное может произойти в Советском Союзе. Все наше воспитание, весь наш опыт говорили нам, что в СССР такого явления, как митинг или забастовка, просто не может возникнуть априори.

И тут вдруг в Донецкой области начинают бастовать горняки. И мы подумали: «Укркинохроника» должна откликнуться, мы должны откликнуться. Но руководители студии хотели покоя и не хотели, чтобы мы лезли туда, куда не нужно. Так же было, когда мы снимали чернобыльскую эпопею, — сначала «Укркинохроника» не хотела вмешиваться и только потом начала снимать.

Страйк шахтеров решили снимать как небольшой черно-белый сюжет для киножурнала «Советская Украина», думали, что забастовка скоро завершится. Так мы, несколько энтузиастов, поехали на съемку — я, режиссер Виктор Шкурин, кинооператор Виктор Крипченко. Также мы надеялись на наш корпункт в Донецке и на местного кинооператора Сергея Тимофеева.

Когда мы приехали в Донецк, нас никто не ждал: что это за группа, кто дал разрешение на съемку? В Донецке уже на вокзале только и слышали разговоры о забастовке. И мы сразу же отправились на место событий, на площадь возле здания бывшей Донецкой областной администрации. Там мы увидели массу людей — горняки заняли оборону, ночевали под открытым небом, прямо на асфальте. Крипченко сразу же начал снимать.

— А вы помните, какой день забастовки это был?

— Второй. Причем мы так и не доехали до нашего отеля, ночевали с бастующими горняками.

— В 90-е в предисловии к фильму вы и Шкурин описывали протестующих теми же словами, которыми характеризовали людей на Майдане в 2014-м: свободные, решительные, красивые. Это действительно было так?

— Да, тот народ, который там собрался, был организован и настроен на победу. Они тогда действительно почувствовали свою силу и свой голос. Я помню, когда мы начали снимать, кто-то из горняков обратил на нас внимание, мол, значит, разрешили, но подполковник милиции, находившийся в то время на площади, громко это отрицал: «Советских корреспондентов здесь нет. Еще раз повторяю: советских корреспондентов здесь нет». Но мы снимали и искали эпизоды, которые могли раскрыть суть шахтерского труда.

Горняки за свою каторжную работу не получали положенного. Это проиллюстрировано различными эпизодами фильма. К примеру, мать одного горняка рассказывала о руководителе райкома партии, который жил по соседству. На работу его каждый раз забирала машина, он хорошо питался и ни в чем себе не отказывал (одним из требований горняков было увеличить норму выдачи мыла до 800 гр. в месяц на одного человека. — Прим. авт.).

Мать говорит: «А разве мы не люди? Разве мы не имеем права нормально есть?» И действительно, шахтеры вышли не против кого-то, они вышли за свои элементарные права.

— Но эти протесты продолжились и дальше, в 90-х годах...

— Мы тогда еще никак не могли понять, что эта шахтерская забастовка станет началом развала Советского Союза — империи зла. Это видно во второй серии фильма. Ведь тогда горняков фактически обманули. Они подписали с премьер-министром СССР Рыжковым постановление о выполнении всех требований бастующих.

Но на самом деле ничего не изменилось. Хотя мыло им, конечно, дали (улыбается), одним словом — подачки. И горняки продолжали борьбу до роспуска и закрытия Донецкого обкома партии.

В начале 1990 года мы начали снимать продолжение — фильм «Выброс». В этой картине есть эпизод, когда один горняк замечает: «Что такое шахтер? О нас никто не говорит, ни телевидение, ни центральная пресса. Зато когда проходит акция иностранных горняков, все об этом говорят».

Закончили съемки мы в 1991 году. Помню, как-то утром я должен был брать интервью у первого секретаря Донецкого обкома партии, но где-то в шесть часов услышал знакомую музыку «Лебединого озера». Я не понял, почему это происходит. Вскочил, и оказалось, что произошел путч. В обкоме мне перенесли встречу, приезжай, мол, позже. Но я дождался главы обкома, и тот сообщил: «Что я вам скажу: Горбачев не сумел провести те реформы, которые задумал, страна рассыпалась, партию отстранили, а замену им не нашли».

Горняки радовались. Донбасс был против ГКЧП.

Кадр из «Июльских гроз»Кадр из «Июльских гроз»

— Насколько сильной была тогда поддержка забастовки в Донбассе на остальной территории Украины, насколько там были осведомлены о ситуации?

— В Донецкой области бастовало более 90 шахт (из 121. — Прим. авт.), около 100 тысяч горняков. Затем остановились все шахты Львовского объединения, шахты Павлограда — поддержка была со всей Украины, шахтерская солидарность сильно проявилась.

В фильме есть эпизод, где после возвращения делегации шахтеров из Москвы председатель стачкома Болдырев (в будущем депутат Партии регионов. — Прим. авт.) предложил 29 июля считать Днем шахтера, а площадь, где была забастовка, переименовать в площадь Шахтерской Солидарности. Но и этого не произошло.

Также страйк поддерживали металлургические заводы, они фактически остановились вместе с забастовкой горняков. И была такая мысль: пусть все завалится, но забастовка не будет окончена до тех пор, пока не будут выполнены все требования.

— В фильме есть ряд эпизодов с известными политиками, а также обсуждение шахтерского вопроса на заседании Совета министров в Москве. Насколько я понимаю, туда было довольно трудно попасть…

— Это совещание проводил Рыжков. Конечно, нас никто не приглашал, мы приехали в Москву по своей воле. Подговорили горняков из Караганды, чтобы те провели нас с собой на заседание. И те заявили: «Кинохроника — наша». Так мы и прошли без пропусков на закрытое совещание.

Был другой скандальный эпизод с нашим главным киевским коммунистом Петром Симоненко. На совещании представители стачкома требовали от него отправить секретариат партии в отставку. Конечно, они тогда ни до чего не договорились, и горняки начали голодовку прямо у обкома.

— Из фильма складывается ощущение (возможно, ошибочное), что в то время у шахтеров не было единого лидера, как и не было в начале Майдана в 2014-м.

— Это правда, и это минус шахтерской забастовки. Потому что лидеры появились потом, и их было много, но одного сильного и умного лидера так и не нашлось.

— А участвовали ли женщины-шахтеры в тех забастовках?

— Женщины в то время уже не работали в самих шахтах, но они работали на поверхности: обслуживали бани, столовые, другие участки. Несмотря на это, у них все равно шел шахтерский стаж.

Во время стачки женщины, как и мужчины, ночевали на улице возле здания обкома партии и настаивали на выполнении всех требований. Был такой эпизод, когда нам принесли письмо, в котором якобы жены горняков просили шахтеров вернуться на работу. Однако это была абсолютная провокация, ведь жены, наоборот, говорили: «Держитесь до конца, и мы вас за это расцелуем».

Кадр из «Июльских гроз»Кадр из «Июльских гроз»

— В фильме горняки подчеркивают, что в их действиях изначально не было никакой политики, только экономика.

— Это вначале, а потом они начали говорить: долой обком, в отставку. Никто из шахтеров не сумел подняться до политического лидера. В политическом смысле они были неуклюжи. Я думаю, что это в первую очередь произошло из-за недостатка образования и опыта. Те лидеры, которые тогда занимались стачкомом, отошли от работы на шахте и начали заниматься общественными делами.

Николай Волынко, например, стал председателем Независимого профсоюза горняков. Алексей Болдырев, один из руководителей стачкома, стал депутатом в Донецке, а затем стал народным депутатом и занял пророссийскую позицию.

— Фактически параллельно с вами фильм о шахтерской забастовке Донбасса «Перестройка снизу» снимали американские исследователи Даниэль Валковиц и Барбара Арбаш. Вы видели эту съемочную группу, общались с ними? Каким вообще было внимание со стороны иностранных кинодокументалистов и журналистов?

— Нет, с этой группой я незнаком. В то время забастовку в Донецке снимала группа телеканала CNN. Они были единственными свидетелями этой шахтерской забастовки. Их заключительная передача шла в прямом эфире с места событий. Больше никого не было, очевидно, их не допускали к съемкам, а может быть, они и сами не желали ехать в Донбасс.

— Были ли в то время попытки цензурировать фильм или мешать съемкам?

— Были, скажем так. Виктор Шкурин вспоминает, как ему позвонил начальник УВД Донецкой области генерал-майор Недрыгайло и спросил, сколько стоит фильм. Тот сказал, что полнометражный фильм стоит 100 тысяч рублей по тем ценам. И тот предложил купить все пленки, чтобы закрыть вопрос фильма. Конечно, мы не согласились на это. Были попытки следить за нами, причем до самого Киева, но в контакт с нами не вступали.

И руководство студии сначала очень негативно реагировало, но потом, когда увидели наши кадры, когда Горбачев заговорил о Донецке, вектор поменялся кардинально.

— Как у вас строилась работа с вашим соавтором, уроженцем Донбасса Виктором Шкуриным? Ведь в то время редко случалось, что у фильма сразу два режиссера.

— Наша команда сложилась стихийно, но работали мы дружно. Мы с Крипченко были инициаторами фильма, а затем к нам присоединился Виктор Григорьевич Шкурин.

Очень сильной была помощь донецкого оператора Сергея Тимофеева. Мы до сих пор жалеем, что не включили его в список на получение Шевченковской премии (высшая госпремия на Украине в области искусства, Карась, Шкурин и Крипченко получили ее за «Июльские грозы» в 1993 году. — Прим. авт.). Он нам очень помог, в частности, пленкой. Съемки на аварийной шахте делал также он.

Я помню один из самых ярких эпизодов, когда целый день с утра и до ночи мы провели на четвереньках в шахте. Мы снимали все. Я помню, что, до конца не выдержав всего этого, я на обратном пути сбросил с себя спасатель и оставил его в шахте. Но мастер на поверхности меня выругал — он же денег стоит! (Улыбается.)

С монтажом у нас были большие трудности, ведь было очень много материала. Стоял вопрос о приглашении диктора к фильму, но в конце концов решили этого не делать. Но недавно просматривал кино и понял, что, видимо, зря отказались, во второй части фильма можно было и начитать текст.

— В фильме вы используете песни «Марш шахтеров» и «Спят курганы темные», написанную когда-то для фильма «Большая жизнь» (1939), а также архивные кадры. Откуда они?

— Это кадры разных лет, начиная от зарождения стахановского движения, то есть фактически с 30-х годов.

— А кадры из «Симфонии Донбасса» Дзиги Вертова вы принципиально не брали?

— Принципиально. Я не очень люблю этот фильм.

— Слишком модернистский?

— Да.

— Но у вас в фильме есть эпизод с той же шахтой со звездой, которая снята Вертовым в «Энтузиазме».

(Улыбается.) Но это снято случайно.

Кадрами хроники мы хотели проиллюстрировать те песни, которые всегда создавали этот счастливый шахтерский образ: ведь в кино горнякам всегда было хорошо и богато. Но никто не говорил, каким именно трудом они приобретали это добро.

В тех кадрах не отражено то, сколько девушек из украинских сел было завербовано в Донбасс. А их именно вербовали. Они не хотели ехать ни по доброй воле, ни с добрым сердцем. На каждое село тогда приходила разнарядка, сколько девушек должно поехать в Донбасс, и они ехали на восстановление шахт. Они работали в шахтах, под землей.

Кадр из «Июльских гроз»Кадр из «Июльских гроз»

— Помните ли вы премьеру фильма, когда это было, как реагировала публика?

— Премьера фильма состоялась в Доме кино в Москве. Это было большое событие, ведь обычно в Москве премьеры фильмов «Укркинохроники» не проходили. Мы приехали всей группой. С нами был и глава стачкома Болдырев, он представлял фильм. Когда фильм закончился, зал взорвался аплодисментами. На фильм пришли сознательные деятели культуры. Это был 1990 год, еще были СССР и «конкретная партийная обстановка».

Вторую часть мы уже не показывали в Москве. Премьера была в киевском Доме кино, а также на центральном телевидении.

— У вас нет ощущения, что тот шанс, который был дан обществу — а особенно Донбассу — во время обретения Украиной независимости, был потерян? Ведь на самом деле тогда, в 90-е, очень много людей из самого Донбасса пришли к власти. К примеру, Ефим Звягильский, который перед этим возглавлял шахту, а впоследствии оказался в министерском кресле.

— Звягильский был директором шахты Засядько. Он постоянно находился на площади рядом с бастующими шахтерами и обещал горнякам по куску мыла, лишь бы эту забастовку прекратили, но он был балаболом и штрейкбрехером.

— Вы возвращались в Донецк в 90-е, но уже после этих событий?

— Да, возвращался. Но все стихло, остались только наши кадры. Мы сняли, как рассыпался СССР. А рассыпался он потому, что совсем забыл о том, что человек является величайшим благом.

— Когда-то вы говорили, что этот страйк 1989 года был недооценен. А сейчас, из сегодняшней перспективы, что вы можете сказать?

— Этот страйк недооценен и как политическое явление, и как фильм. Ведь он стал началом конца Советского Союза. Я вам скажу, что все познается в сравнении, и если говорить о сегодняшнем Донбассе, то мне жалко смотреть на происходящее. Российская агрессия принесла столько горя этому региону. И я не понимаю одного: шахтеры, которые тогда были главной движущей силой, сейчас оказались в тени. Они не проявили себя так, как тогда, в 1989 году. А они смогли бы прекратить агрессию, могли бы прекратить войну…

— Как сценарист и режиссер, вы работали на «Укркинохронике» с 1970-х годов. Что это была за студия? Не чувствовали ли вы себя в тени других киевских студий — «Киевнаучфильма» и Киностудии имени Довженко?

— Скорее наоборот — мы всегда были в центре политических событий. Тогда телевидение не имело тех возможностей, которыми обладали мы. Нас привлекали к любой съемке с руководителями партии, например, к приезду Индиры Ганди. Был также вариант съемок за границей, планирование которых проводилось через Совинфильм. Но Украине доставались съемки, например, в Лаосе, а Прага, Берлин — это все не нам.

А Донбасс мы часто снимали, потому что у нас там был один из девяти корпунктов и работал режиссер Косинов, который знал эту тему и как там живут люди.

Я же очень много сделал фильмов с Александром Ковалем, и все наше творчество пронизывал взгляд на человека, на его жизнь и заботы. Мы хотели документально показать, как и чем живет обычный человек.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243573
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20245080
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411876
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418458
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422616
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427940
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428596