Николай Рындин: «Из любой школы совриска выходят бледные копии преподавателей»

Автор канала «Артобстрел» — о символизме разрухи, художественных стереотипах, божках и прихлебателях

текст: Анна Борисова
Detailed_picture 

На сером небосклоне институционального застоя современного российского искусства все же периодически вспыхивают отдельные светила и созвездия. Попадаются и кометы. Одной из них редакция раздела «Искусство» считает YouTube-канал «Артобстрел», который с сентября 2019 года ведет блогер и художник Николай Рындин. В дисклеймере Рындин называет свой влог первым независимым каналом о российском изобразительном искусстве и уточняет, что независим он «от стиля, школы, времени, тусовки, политического строя и религиозных предпочтений». Чтобы выяснить, насколько эта редкая позиция соответствует действительности, на Кольту после долгого перерыва возвращается сама Анна Борисова.

— Ты берешь интервью у знаковых персонажей нашего арт-мира, делаешь репортажи с выставок, а также записываешь различные образовательные видео. Думаю, ты не обидишься, если я скажу, что большей части своей аудитории ты известен, скорее, как остроумный, веселый арт-блогер, нежели как художник. Расскажи, как и зачем ты решил заняться этим крайне энергозатратным, некоммерческим делом, крадущим время, которое ты мог бы потратить, допустим, на создание работ, участие в выставках и т.д. Или это стратегия и ты пиаришь себя через свой канал, чтобы потом продвигать и свое искусство?

— В данный момент я не особо пиарю себя как художника на канале. Изначально целью было создать такой контент об искусстве, который отличался бы от всего того, что мы в основном видим на просторах русскоязычного YouTube. Все эти обучающие видео из разряда «как нарисовать сирень», псевдоистория искусства с объяснениями, что такое Мона Лиза и почему Ван Гог отрезал себе ухо, — это ни о чем. Мне захотелось делать живые, нестандартные материалы об актуальной художественной жизни, освещать выставки, показывать современных российских художников, а также какие-то видео, где я или другие художники одновременно рисуем, делимся опытом и беседуем на различные темы, связанные с искусством. Аудитория, для которой я работаю, — это либо люди, которые не связаны с искусством вообще, но хоть немного интересуются, либо, например, те ребята, что учатся в художественных школах, институтах, но далеки от всех актуальных процессов. Мне хотелось представить художественный мир легко и по возможности весело, донести мысль о том, что современное искусство ближе и понятнее, чем кажется, но при этом показать, насколько нынешняя арт-сцена противоречива, насколько полярны взгляды. Это важно, так как, на мой взгляд, наш художественный мир довольно закрыт, никто почему-то не думает о зрителе (самая частая позиция — «если ты хочешь понять мое искусство, то почитай книжки»), и вот я решил в каком-то смысле «отдуваться за всех», просвещать, быть неким связующим звеном между арт-миром и всем остальным. Если художник делает искусство для двадцати своих друзей, критиков и меценатов, а иных зрителей в этой цепочке не предполагается, тогда вопросов нет, но если он хочет как-то взаимодействовать с окружающим миром и быть зеркалом времени, в котором он работает, то нужно как-то менять свое снобистское отношение.

— Ты начал брать интервью у художников близкого тебе круга (академического или околоакадемического). Такой контент не отпугивал представителей противоположного крыла, когда ты предлагал им записать беседу? Вообще насколько контактны наши художники, кураторы, критики, искусствоведы и сильны ли предубеждения?

— Я старался и стараюсь брать максимально полярных персонажей, чтобы наглядно предъявить эти позиции острого неприятия и абсурдность этого. Например, академики считают, что только они занимаются настоящим искусством, а ребята, условно говоря, с «Винзавода» уверены, что именно они держат руку на пульсе, а академикам давно в гроб пора. Можно найти и другие подобные примеры («правые» и «левые», допустим). На мой взгляд, многие из них просто не понимают, что находятся в одной «комнате» и процессы, протекающие в искусстве, гораздо более многогранны и сложны. Что касается контактности, то у меня были случаи отказов: например, Алиса Йоффе не захотела давать интервью — видимо, после того как увидела ролик с Иваном Лубенниковым и меня в ватнике на заставке. А с другой стороны, и профессора, преподаватели монументальной мастерской из Суриковского института, заявляли: «А зачем нам это, а что, а куда?..» (однако с ними все же удалось договориться). Поначалу мне было неприятно, но затем я понял, что большая часть людей в арт-мире все же готова к диалогу.

— По твоим вопросам в различных интервью я поняла, что как выпускник академического художественного института ты остро чувствуешь и переживаешь тот раскол, который у нас существует в сфере образования (например, между Суриковским и «Базой» или школой Родченко лежит пропасть), при этом выпускники неакадемических институций явно чувствуют себя гораздо более уверенно. Напротив, ребята, получившие академическое образование, после чаще всего идут учиться в современные институции, потому что понимают, что за шесть лет им не дали необходимых современному художнику базы знаний, кругозора, а также у них часто нет соответствующего круга общения, пространства для диалога и т.д. То есть очевиден кризис академического образования. Как ты думаешь, эта ситуация как-то изменится?

— Я думаю, что у нас кризис не только в академическом образовании, но и в школах современного искусства, потому что в первом случае упор идет только на классическое наследие, а во втором — в основном только на конец XIX, XX и XXI века. Но я считаю, что ищущий да обрящет. Если у тебя есть интернет и ты умеешь читать, то совершенно не обязательно идти учиться в какую-то школу совриска. В принципе, окончив институт, адекватные люди понимают, что в нынешнем контексте самообразованием все равно придется заниматься всю жизнь. Большинство же ребят думает, что эти институции откроют им дивный новый мир, дадут связи, пропустят в тусовку и они наконец обретут то, чего им не хватало в академическом институте.

— А ты не считаешь, что в академических институтах не хватает диалога? Диалога студентов друг с другом, диалога с преподавателями, обмена мнениями и, соответственно, умения говорить о своих работах, анализировать и т.д.?

— Я думаю, что тут дело в самих студентах. Я ни единой минуты не сожалел, что окончил институт, потому что я делал там абсолютно все, что хотел, и никто мне не запрещал. Другой вопрос, что я многого не знал, но после того, как окончил «Сурок», постарался наверстать. Понимаешь, академическое образование на то и академическое — оно должно быть в хорошем смысле консервативным, и я в этом ничего плохого не вижу. Тем более что и в школах совриска все зачастую тоже довольно авторитарно, но на иной лад. В этом плане эти полюса достойны друг друга. В основном из любой мастерской института или школы совриска выходят бледные копии преподавателей. Но дело не в преподавателях, а в самих студентах. Они чаще всего сами не хотят диалога и не хотят думать, отстаивать свои взгляды, если таковые вообще имеются.

— А академизм, по-твоему, жив? Академическая живопись высокого уровня у нас еще существует? Мне-то кажется, что она со второй половины XX века заметно деградировала и продолжает деградировать.

— Да, есть такое, но кризис общий — и для академизма, и для contemporary.

— Каких современных российских художников ты считаешь наиболее значимыми?

— Нестора Энгельке, Павла Отдельнова, Марию Сафронову, Рината Волигамси, Александру Железнову, Алексея Гинтовта, Дмитрия Гутова, Антона Кузнецова, Дениса Ичитовкина, Ладу Учаеву… Некоторые из них появлялись у меня на «Артобстреле», и это, конечно, не случайно. При этом как-то так получается, что после интервью у меня возникает к ним еще масса важных вопросов, будто это было только репетицией. В общем, это даже довольно обидно. Но на самом деле, конечно, причина в том, что я совершенно искренне задаю довольно простые вопросы, ответы на которые интересуют и меня, и широкую аудиторию.

— У тебя в инстаграме в информации о себе на первой строчке написано «художник в пятом поколении», а на второй — «член МСХ, РСХ, ТСХР». На контрасте с твоей антипафосной, пацански-хипстерской манерой подачи материала это выглядит как стеб. Так и есть или все это для тебя реально имеет значение?

— Просто инстаграм-аккаунт смотрят не только те несколько десятков человек из художественного сообщества, которые якобы могут как-то влиять на твою судьбу, но и те люди, которым по этим пунктам легче понять, кого они слушают/смотрят, кто я такой. У меня написано, что я художник в пятом поколении, и это действительно в каком-то смысле стеб. Но, с другой стороны, мне кажется, что это интересный, прикольный факт — так или иначе, я с детства варюсь во всем этом.

Насчет членства в союзах — многие считают, что они вообще никому не нужны и это гнилое болото, но я не согласен. Они нуждаются в реформировании и современных подходах к работе, но опять-таки те ребята, которые вступают в них после окончания института, спустя время констатируют факт: «здесь все тухло», мастерской не видать — и, разочарованные, на все забивают, а нужно что-то делать, потому что ресурсы там есть. Неважно, где ты — в союзе, на «Винзаводе» в «Открытых студиях», в мастерских «Гаража»: важно, для чего конкретно ты туда пришел и чего хочешь. Везде есть свои божки и свои прихлебатели, есть бессмысленные бонусы и активности, которые создают иллюзию роста социального капитала в своем узком, зашоренном мирке (с позицией «вон те все придурки, а мы-то тру-художники»), и в этом смысле все одинаково.

— Судя по количеству подписчиков, просмотров, комментариев и росту этого всего — как ты оцениваешь интерес к современному искусству в нашей стране? Какие настроения ты улавливаешь?

— Я вижу, что людям это интересно, но у нас мало кто берется объяснять это все доступным языком. За что я люблю Гутова, так это за то, что он просто и наглядно пытается донести до людей, почему искусство значимо и требует изучения. То же самое могу сказать про лекции Ирины Кулик. Это все очень важно — налаживать связь с аудиторией, далекой от искусства. Потом эти люди, в свою очередь, будут говорить своим знакомым: «Да ты не понимаешь, это важно и интересно, послушай вот это и почитай вот то…» Я вижу, что молодые люди тянутся к пониманию искусства, и они не спрашивают: «А что это за фигня?» — чтобы не слушать ответ, заранее выразив пренебрежение: наоборот, по вопросам понятно, что они очень хотят вникнуть и прочувствовать. Я веду стримы в рамках «Артобстрела», и мне буквально сыплются вопросы о разных современных художниках от людей, которые живут в далекой провинции и смотрят стрим в три часа ночи. А у них там почти ничего нет, кроме каких-то художественных школ и кружков, где чаще всего преподают вернувшиеся домой разочарованные выпускники какого-нибудь столичного академического института, осознавшие, что больше ничего не могут, и преподающие так, что только ломают судьбы ребятам, которые тянутся к искусству и хотят знаний.

— Дмитрий Гутов в интервью тебе сказал, что в нашей стране присутствует «гигантская ненависть к культуре». Ты с этим согласен?

— Мне кажется, что Гутов сказал про определенную прослойку людей, которые, например, закрывают выставку «Осень пахана», собираются посадить художницу Юлию Цветкову и т.д. А так я бы сказал, что порой прослеживается не ненависть, а, скорее, лирическая индифферентность. Мне видится в этом какой-то дзен в русском изводе, когда стоит деревня и там разваливается старинный храм, а люди просто с этим сосуществуют, как будто ценность для них не в объектах и они не боятся вот этого процесса утраты, будто он самоценен и важен. Может, я совсем конченый, но нахожу в этой разрухе нечто прекрасное и глубоко символичное, какой-то философский взгляд на жизнь. В этом смысле мне кажется очень знаковой группа «Эстетика е∗∗ней» «ВКонтакте», в материалах которой можно увидеть не только критический взгляд и иронию, но и очевидную уже красоту, что-то глубоко трогающее, значимое, что уже стало частью нашей визуальной ДНК, если можно так сказать.

Николай Рындин. Деисус. 2020. 194х504 смНиколай Рындин. Деисус. 2020. 194х504 см

— Как блог повлиял на твои работы? Заметно, что ты вырос как художник спустя некоторое время существования «Артобстрела». Речь, конечно, не об известности, но об идейной глубине работ, их качестве и масштабе. Такое ощущение, что ты избавился от давления школы, стереотипов и осознал, о чем именно тебе интересно говорить (я, прежде всего, имею в виду твои работы на темы памяти и религии — особенно «Деисус», для создания которого ты собирал старинные двери, а затем сверлил в них образы).

— Для меня «Артобстрел» — это, помимо всего прочего, моя личная школа современного искусства. Как уже говорилось выше, общаясь с художниками, я задавал вопросы совершенно искренне, исходя из того, что мне непонятно и что волнует меня самого. Во многом я заполнял брешь в образовании. Вообще мне не стыдно признаться, что я уже после окончания института прошел через абсолютнейшее невежество в том, что касается искусства XX и XXI веков, но я все же хотел разобраться.

— Расскажи, чем тебе интересна проблематика современного религиозного искусства. Она у тебя явно преобладает.

— Искусство, связанное с верой, — это попытка разобраться в том, что все это для меня значит, учитывая исторические обстоятельства, положение веры в современной России и т.д. До этого я просто писал какие-то картинки, не вкладывая в них никакого особого смысла и значения, и искренне удивлялся, почему это никому не нужно. Затем я начал искать противоречия и интересующие меня вопросы в самом себе. Мне хотелось опознать в себе что-то мое, настоящее, беспокоящее. Я перечислял, например, что я люблю: свою страну, деревню, избы. Я понимаю, что это звучит так же поверхностно и обобщенно, как фраза «я тебя люблю», но тем не менее за словами кроется большее. В общем, мне было сложно, тем более что я в большей степени был подкован именно на ремесло.

Николай Рындин. Иоанн Златоуст. 150х75 смНиколай Рындин. Иоанн Златоуст. 150х75 см

— У тебя уже целая серия этих просверленных работ. Ты уже выставлял ее где-то помимо соцсетей?

— Пока нет. К тому же я еще хочу дополнить ее.

— Последний вопрос — как будет развиваться «Артобстрел»?

— Я надеюсь, что будет развиваться стремительно. У нас сейчас почти десять тысяч подписчиков, что для YouTube-канала подобного формата значительно. Буквально на днях мы отсняли большой блок качественных обучающих роликов. Поскольку мы говорим о визуальном искусстве, я считаю, что снято все должно быть на высоком уровне. Репортажи с выставок и интервью также будут, причем я хочу больше внимания уделять молодым авторам.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319748
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325162