Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242299В связи с делом Петра Павленского и Оксаны Шалыгиной COLTA.RU решила собрать их высказывания о насилии и на смежные темы.
Я хочу, чтобы мои акции, прежде всего, отсылали к той ситуации, в которой находятся люди, испытывающие на себе действия власти как аппарата насилия.
<...>
Я никогда не говорю, что мне больно или что я испытываю страшные мучения, когда осуществляю то или иное действие. Моя задача — объяснить, что страдает общество, и для этого я показываю механизм взаимодействия между властью и обществом.
Петр Павленский. Из манифеста «Зачем нужен акционизм» (2013)
* * *
Люди погибают не из-за участия в практиках коллективного освобождения. Они гибнут вследствие применения боевого оружия. Это оружие применяет власть, отстаивая свое право монополии на насилие.
Петр Павленский. Из статьи-манифеста «Бюрократическая судорога и новая экономика политического искусства» (входит в книгу «О русском акционизме», 2016)
* * *
Люди, которые поднялись на борьбу с полицейским террором, — это «приморские партизаны». Их поступок был жестом отчаяния. И мы все должны понять степень полицейского террора, если шесть повстанцев из народа, не имея никакой поддержки, были вынуждены выйти на открытую войну против полицейского террора в Приморье. «Приморские партизаны» — это инсургенты. А инсургенты — это те, кто встает на борьбу, чтобы защитить мирное общество от любого террора.
<…>
Полицейский террор мы должны называть полицейским террором. Пособников полицейского террора мы должны называть пособниками. Террористов мы должны называть террористами. А инсургентов мы должны называть инсургентами.
Петр Павленский. Из статьи «Единомыслие» (2016)
* * *
Мы все до копейки отдадим «приморским партизанам» за их смелость.
Оксана Шалыгина. Из интервью Вере Юрченко (2016)
* * *
У Петра в тюрьме как раз происходило давление при помощи инструмента потребления. Это делала администрация, надеясь, что он станет послушным и начнет бездумно подчиняться режиму: их хату лишили телевизора из-за него.
Сокамерники могли бы стать недовольными в том смысле, что не должны из-за его поведения страдать: телевизор там многим просто необходим, чтобы с ума от безделья не сойти. Это вот как раз дрессировка потребностями: их пробовали стравить таким образом, но не получилось. Петр объяснил свою позицию, и его поняли, он потом писал мне: тюрьма реальная не очень-то отличается от тюрьмы повседневности, в которой мы все живем. Только там власть не скрывает себя, и поэтому тюрьма реальная честнее.
Оксана Шалыгина. Из интервью Михаилу Бондареву (2016)
* * *
Когда у тебя внутри горит огонь идеи, даже если с человеком что-то случается, ты понимаешь, что это часть пути. Я знаю, чем мы занимаемся. Я знаю, на что мы оба готовы. Мы готовы идти до конца.
Оксана Шалыгина. Из интервью Инне Денисовой (2015)
* * *
Мосты горят, и назад дороги уже нет.
Петр Павленский. Из текста к акции «Свобода» (2014)
С ложью серьезный вопрос, очень. Вопрос цены слова. Слово — это все, что у нас есть. Если ты сказал, ты должен соблюдать договоренность. С этим связана одна история. У нас с Петей уже были свободные отношения, но существовал договор все друг другу рассказывать. Я нарушила слово. После действия ты можешь сказать тысячу слов, но они уже не будут иметь никакого значения и веса. Я долго думала, как я могу соединить разорванную связь между реальностью и своим словом. И в какой-то момент поняла, что нужно сделать. Я отрубила себе палец. Назначила себе такую цену за нарушенное слово — две фаланги мизинца. Потом рассказала Петру. Он согласился. Так связь между действием и словом была восстановлена. Я примерно неделю об этом думала. В какой-то момент решилась: сегодня. Пошла, взяла у соседки топор. Поставила стул, положила на него палец и отрубила.
Оксана Шалыгина. Из интервью Инне Денисовой (2015)
* * *
На самом деле эти бесконечные разговоры о том, что кто-то может испугаться, что эти сцены жесткости и так называемого насилия над собой, что это издевательство над собой и над чувствами горожан или гостей города… Это, конечно, вранье. Я смотрю на реакцию обеих [дочерей], но ни одна никогда не была напугана. Им интересно, что там происходило, было больно или не было. Им интересно, что осталось за кадром, как дальше развивались события. Что происходило в отделе и т.д. У них вопрос может быть — как ты это сделал? Одна как-то видела, например, старший ребенок, «Фиксацию». Смотрела. А потом, через полгода, спросила: «Как ты приколотил?» — «Взял и прибил. Это же кожа». Я ей спокойно говорю, что это кожа, ничего такого. Она просто не поняла, как я это сделал. Просто вопрос: «Тебе больно?» — «Нет».
<…>
— А ты как-то особенно воспитываешь детей, чтобы они могли противостоять тому, с чем они, скорее всего, столкнутся?
— Я даю им, может, какие-то необходимые навыки. Старшая, поскольку они не ходили в детские сады и такие структуры не посещали, занимается шахматами и боксом. Младшая — только боксом, для шахмат ей подрасти немного надо.
— Я так и подумала, что твои дети должны заниматься борьбой.
— Просто это, скорее, связано с тем, что это две девочки, как раз, скажем так, это некое размышление на тему положения женщин и навязывания некоторыми институтами — в частности, феминизмом тем же — женщине положения жертвы.
Феминизм тоже во многом это педалирует: вот, женщина всегда жертва, а мужчина может побить. Да никто никого не может побить. Это просто вопрос отношения к этим вещам. Бьют, если один человек дает себя бить. И поскольку это девочки, я бы очень не хотел, чтобы они позволяли себя бить.
Когда между двумя людьми начинается конфликт и они начинают что-то друг другу говорить, пока дело касается только слов, один говорит, другой отвечает, у них происходит стычка. Когда начинается какой-то физический конфликт, то это уже навязанные обществом такие рамки, что один человек должен забиться куда-то под стол. Ничего подобного. Он не должен никуда забиваться.
Петр Павленский. Из интервью Анастасии Беляевой (входит в книгу Петра Павленского «О русском акционизме», 2016)
* * *
[Дочери] смотрят на нас, как мы реагируем на ситуации, как отстаиваем свою позицию. Учатся отстаивать свою. Они, например, не едят мясо. У них есть четкая позиция: нет, мясо нам не давайте. Мы это не едим, потому что мы любим животных. Был момент, когда мы жили с матерью Пети. Она говорила, что мясо необходимо есть, иначе дети умрут. Давала им мясо тайком. Они узнали вкус и в какой-то момент начали просить. Тогда мы объяснили: если хочешь, поехали на Птичий рынок, купим живую курицу, ты ее убьешь, приготовишь и съешь. Не кто-то за тебя ее убьет и возьмет за это ответственность, а ты сама. Они подумали и решили, что не хотят мяса.
Оксана Шалыгина. Из интервью Инне Денисовой (2015)
Политическое искусство раздирает декорацию, и действительность загона раскрывает всю жестокость в своей предопределенности. Но задача власти — это непрерывная реставрация декоративной надстройки. В непрерывной реставрационной работе государство исполняет служебный долг — противодействует, пресекает и исправляет. Оно заботливо охраняет общество от демонстрации сцен жестокости и насилия.
<…>
Зачастую в борьбе за свое освобождение коллективному или индивидуальному субъекту удается преобразовать пространство своего действия, наделив его новыми смыслами — это дает основания называть те или иные формы проявления этих смыслов политическим искусством. Репрессивные признаки государственности — это то, с чем политическое искусство вынуждено взаимодействовать в процессе своего осуществления. Они являются частью борьбы ровно потому, что власть наделила себя функцией их производства. Опровержение навязанного понимания этих признаков, как будто необходимых для общественной организации, — вот цель, которую ставит перед собой политическое искусство. Но одного производства всегда оказывается недостаточно, потому как в этом случае искусство герметизируется. Оно становится замкнутым на самом себе и не воспроизводит ничего, кроме собственных повторений. Политическое искусство всегда стоит перед необходимостью действовать, но помимо этого оно должно быть внимательным к тому, чтобы видеть в политическом действии потенциал искусства.
Петр Павленский. Из статьи-манифеста «Бюрократическая судорога и новая экономика политического искусства» (входит в книгу «О русском акционизме», 2016)
* * *
...политическое искусство — внедрение в саму механику власти, использование ее же инструментов, которые оказывают на нас давление, формируют страхи и желания. Страх — это тоже инструмент. Если художник начинает этим заниматься, он должен не проговаривать и не рисовать эти инструменты, а погружаться в них.
<…>
Проект «Политпропаганда» всегда на границе. Все мои работы идут параллельно с созданием политических прецедентов, акций. Вот на видео анонимный националист, его тело покрыто шрамами, и он рассказывает историю убийства. Это могла бы быть журналистика. Но мне важно, что видео строится на том, что то, что и как он говорит, и само его тело — большой сгусток насилия, и перед нами и следы насилия, и язык насилия.
Петр Павленский. Из статьи Анны Матвеевой «Что надо знать: Петр Павленский» (2014)
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242299Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20243241Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202410888Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202417459Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202418171Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202420860Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202421640Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202426762Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202426979Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202427875