23 мая 2016Искусство
197

Саша Пирогова: «Текст — это вообще не моя история»

Интервью с художницей, для которой главное — движения

текст: Сергей Гуськов
Detailed_pictureСаша Пирогова. Библимлен. Кадр из видео, 2013© Саша Пирогова

В МВО «Манеж» при поддержке галереи «Триумф» открывается первая персональная выставка Саши Пироговой «Фокусы». Художница рассказала COLTA.RU о лавировании между видео и перформансом.

— Как ты пришла в искусство?

— В школе я училась в матклассе, позже — на физфаке. После того как окончила университет, поняла, что моя голова развита как-то лучше, чем... не знаю, как эту часть себя назвать... не чувства... иррациональное! Я решила задвинуть свою техническую сторону и развивать другую. Но вообще я все время чем-то таким занималась: когда я училась на физфаке, я учила французский, занималась капоэйрой и танцами, а потом подумала, как это можно структурировать, и поступила в Школу Родченко.

— А какими танцами?

— Когда на собеседовании в Школе Родченко Екатерина Дёготь задала мне такой же вопрос, я сказала: «Contemporary dance». А она ответила: «А у нас тут contemporary art». — «У нас много общего» (смеется). У танца есть своя история, свое развитие, и сейчас танцем можно назвать что угодно — так же как и современным искусством.

В детстве я однажды посмотрела программу на канале «Культура», и там два человека катались по полу и что-то делали. И я подумала: хм, вот этим я хочу заниматься! А спустя десять лет, когда я подумала, что надо еще чем-то заняться, я вспомнила об этом. Быстро набрала в поисковике «современный танец» или что-то такое, нашла «Цех», пошла туда и поняла, что все эти странные штуки — это мое. Сначала мне это казалось вообще не вписывающимся в формат танца и повседневного существования, то есть это был просто поверхностный интерес. Но со временем я стала больше этим заниматься, начались воркшопы, особенно было здорово съездить на воркшоп за границу, а это совсем другое ощущение: если здесь у нас эта сфера — в зачаточном состоянии, всего лет 20—30 назад начал современный танец развиваться в России, то там его история насчитывает 50—60 лет. Плюс я много ходила смотреть привозные спектакли, потому что, когда начала этим заниматься, совсем не знала истории: например, я ходила на постановку Жерома Беля «Седрик Андриё», мне очень понравилось, и только через два года я осознала, что я посмотрела. Это же Жером Бель (смеется)! А когда я ездила в резиденцию во Францию, я там тоже изучала этот вопрос, ходила в разные школы, смотрела, как это там устроено. Однажды вышла после класса — и вот тебе Жером Бель в 20 метрах сидит. Там все казалось ближе.

Саша Пирогова. LetСаша Пирогова. Let's Play! Перформанс, 2016© Stefano Cagol

— И потом эта история с contemporary dance перекочевала в твои работы в Школе Родченко.

— Это произошло сразу же. Так получилось, что в момент моего поступления в Школу Родченко я ездила в Ярославль на Первую лабораторию по видеотанцу Brain Dance, и там мы с Анной Нориной сделали одноминутное site specific видео: там два рельса, но мы идем по одному, как канатоходцы, и находим путь, как разойтись. Все это снималось на действующих путях, каждые две минуты проезжал трамвай. Мы сделали дублей 30, и только в последнем никто из нас не упал в лужу. В общем, провели там целый день с опасностью для жизни. Потом я отправила это видео на Фестиваль сверхкороткого фильма, а поскольку это была моя единственная работа, я ее и отправила за день до дедлайна. Ее взяли на фестиваль, поэтому я решила показать ее на первом просмотре в Школе Родченко, и она, на удивление, всем понравилась. И тут я подумала: может быть, вот это оно? Система просмотров в Школе Родченко мотивирует, и ко второму просмотру я подошла более осознанно. Там было задание сделать музыкальный клип, и тут я целенаправленно решила: надо делать то, что делается. Я сделала работу с Виталиком Боровиком, где мы танцуем на кухне под Мамонова. Я ее сняла за два дня до просмотра. Был полный дзен, я подумала: если это должно произойти, то все сложится. Мы долго готовились, репетировали, а я хотела вписать это в повседневную жизнь и вспомнила про кухню. Нужно было найти площадку, а если что-то складывается, то складывается — я написала Наде Гришиной, и в итоге провели у нее целый день на кухне.

80% моей работы — это люди, поиск правильных людей. Я не могу просто набрать актеров — мне нужен эмоциональный канал.

— В случае перформанса ты можешь от выступления к выступлению что-то менять. Ты и видео свои доделываешь и чуть перерабатываешь для новых выставок. То есть нет законченных версий у тебя. И более легитимными, чем сами эти видео, для представления твоей деятельности выглядят отдельные скриншоты из них. Тот же Тино Сегал запрещает любую профессиональную документацию своих перформансов, потому что они живут и меняются от одного исполнения к другому. И поэтому мне интересно, как у тебя сводятся воедино два этих медиума — перформанс и видео.

— Да, это важный вопрос, о котором я сейчас много думаю. В моей последней работе «Agon» они начали конфликтовать. Я первый раз работала с незнакомыми людьми, я не знала, как они мыслят — нужно было это понять, найти к ним подход, чтобы направить их в ту сторону, которая ложилась бы в мою концепцию, при этом не ломать их, а просто вынуть из них их же самих.

— До этого ты снимала людей, которых знаешь?

— Да, мы в одном поле всегда существовали, думали примерно одинаково. Потому что ты мыслишь как двигаешься и наоборот.

Возвращаясь к последней работе: этот процесс был для меня настолько важным и интересным, что, когда мы все это сняли, работа для меня в некотором роде уже закончилась. Я очень долго заставляла себя сесть за монтаж. Видео — это уже совсем другая работа. Я сделала первую версию монтажа и рассматриваю ее как документацию перформанса.

Саша Пирогова. Agon. Кадр из видео, 2016Саша Пирогова. Agon. Кадр из видео, 2016© Саша Пирогова

— Твою работу составляет опыт взаимодействия, а не тот продукт, что ты постфактум показываешь как видео на какой-нибудь выставке?

— Именно. 80% моей работы — это люди, поиск правильных людей. Я не могу просто набрать актеров — мне нужен эмоциональный канал. Чтобы все сложилось, работа получилась, мне нужно, чтобы атмосфера внутри была заряжена получением удовольствия от процесса, а не то что мы просто выполняем какое-то задание: мы собрались, чтобы вихрь создать. И в данный момент этот вихрь реализуется в видео. Но в последнее время я начала сильно задумываться, моя перформативная составляющая прорвалась. Но мне хочется заниматься видео. Я чувствую его по-особенному. Хочется развить работу в каком-то еще направлении, чтобы конечным продуктом было не видео, а нечто более перформативное.

— А отдельно перформансами ты занималась?

— Да, в Берлине (на выставке BALAGAN!!! — Ред.). И при той задаче, которую я себе поставила, той идее, что у меня была, и в те сроки, которые мне дали, у меня все получилось. Пришли нужные люди, а у меня вся работа, как ты понял, строится на людях. Мы за первые 10 минут нашли контакт, а за полуторачасовую репетицию я поняла, что все получится.

Саша Пирогова. Дом 20, квартира 17. Кадр из видео, 2014Саша Пирогова. Дом 20, квартира 17. Кадр из видео, 2014© Саша Пирогова

— Это ведь близко к тому способу существования искусства, который у нас тут есть — в той же Школе Родченко, на «Электрозаводе» и вообще? Не тусовка, а именно совместное создание работ, обсуждение, участие в работах друг друга.

— Но не любые люди из среды. Конечно среда очень важна, поэтому, например, ребята, с которыми я делала первую работу, развивались в одном направлении, много дискутировали об этом. Сейчас каждый из них ушел в свою сторону, но получилось все именно потому, что в тот момент у нас был круг людей, которые одинаково мыслят, понимают друг друга, — нас объединяло желание быть не очень серьезными, делать легко, и телесно мы были на одном уровне.

— По поводу телесного: ведь танец и перформанс требуют постоянных физических затрат, огромного подготовительного процесса.

— Ты готовишь не только тело, но и сознание. Нужно очистить сознание, чтобы твое тело могло мыслить. На самом деле тело периодически бывает умнее человека, и вот, чтобы оно стало умнее, ему нужно доверять и не держать в рамках. Это большая работа, которую нужно проводить. Это не только физические упражнения, но и работа воображения. Человек может быть очень хорошо физически развит, но ему не хватает широты сознания, чтобы быть современным (смеется).

Саша Пирогова. Дом 20, квартира 17. Кадр из видео, 2014Саша Пирогова. Дом 20, квартира 17. Кадр из видео, 2014© Саша Пирогова

— Но существуют методы и школы перформанса и танца, где задается строгая линия — как работать с телом и сознанием.

— Да, именно поэтому такой подход несовременен.

— Ну и наверняка ты с тем же сталкивалась в Школе Родченко, где у преподавателей существует довольно жесткая программа — как делать художественные произведения. И исходя из того, о чем ты говоришь, тебе во всех этих сферах такие схемы хочется поломать.

— Как ты хорошо меня понимаешь (смеется)! Когда я только начинала заниматься танцем, я поняла, что у меня ничего не получается, потому что моя голова очень сильно контролирует тело. Мне часто говорили: отпусти правую руку, отпусти нижнюю челюсть... Но какие-то вещи происходят неосознанно. Мы закрепощаемся. И это был совместный путь отпускания головы, чтобы она дала свободу телу. А когда у тебя есть какая-то схема, ты все равно так или иначе контролируешь процесс головой. И весь интерес в занятиях танцем заключался в выходе из себя. Мне кажется, что я какие-то эзотерические вещи сейчас говорю (смеется)… И поэтому мне не было интересно танцевать так или так — мне было интересно научиться работать с собой, чтобы, грубо говоря, добиться результата от себя. И в какой-то момент это у меня получилось. Произошел прорыв, и мое тело стало честным, я начала делать вещи, которые раньше не могла делать. После этого я стала меньше заниматься физической деятельностью, потому что я добилась определенного качества, и мне это перестало быть интересно. И сейчас я занимаюсь созидательной деятельностью, думаю про новое медиа перформативного видео.

Саша Пирогова и Дмитрий Иванов на съемочной площадке видео «Библимлен», 2013Саша Пирогова и Дмитрий Иванов на съемочной площадке видео «Библимлен», 2013© Анна Грицук

— А с видео то же самое было?

— С 15 лет я интересовалась искусством, но как зритель, и это было одно восприятие. В Школе Родченко восприятие абсолютно поменялось, особенно на семинарах Дёготь. Я была совершенно потеряна. За первый триместр стало понятно, что мое прежнее понимание не работает, а выстраивание нового — сложный процесс. Авторитеты, которых ты слушаешь, говорят абсолютно разные вещи, конфликтующие друг с другом...

— …и примерно с одинаковой долей убедительности.

— Да-да! И ты, как управляемая машинка, тыркаешься то в одну стенку, то в другую в темной комнате. И вот я потыркалась-потыркалась, пришла в себя и поняла, что не могу больше никого слушать, буду делать то, что у меня есть и что я считаю нужным и правильным. Когда я к этому пришла, все заработало. Поэтому я никого не слушала (смеется)! Всем казалось, что видеоарт — это что-то такое не user-friendly и требует большой работы понимания, а вот мой внутренний ритм очень быстрый, и мне — во всяком случае, раньше — было очень сложно смотреть медленно развивающиеся картинки. Мне хотелось нарушить сложившуюся ситуацию: делать только короткие работы с динамичным монтажом, чтобы было легко, смотрибельно. Я ставила перед собой задачи, которые были не характерны, как мне на тот момент казалось, для видеоарта. Ну и плюс обычно бывало много текста, а текст — это вообще не моя история. Мне также не хотелось использовать киноязык, и я выбрала язык движения — абстрактный и разночитаемый, поскольку может раскрываться по-разному, чего не скажешь, к примеру, о тексте, который сильно закрепощает. Связь текста и понимания работы зрителем — очень короткая и прямая.

Саша Пирогова. Очередь. Кадр из видео, 2014Саша Пирогова. Очередь. Кадр из видео, 2014© Саша Пирогова

— Да, но потом, на дипломе, ты стала работать с текстом — с Сорокиным.

— И именно поэтому мне было очень тяжело эту работу делать. Конечно, мне было крайне интересно поработать с диалогами. На семинаре с мастером я сказала, что хочу поработать с текстом, и Кирилл Преображенский предложил «Очередь». Я прочитала, и меня заинтересовала такая форма диалога, а я как раз искала новый источник вдохновения и новую форму для движения. Я над этим думала два года. Эта тема очереди оказалась настолько в подсознании русского человека, что у меня была прямая визуализация. Я искала способы, чтобы расширить это пространство. У меня были разные варианты, которые казались мне слишком далекими от произведения. И я решила выбрать наиболее не относящиеся к определенному времени диалоги. При этом я много работала с современным реквизитом. Кажется, что это та действительность, которая окружает нас сейчас. В итоге я остановилась на этой, более театральной, визуальности, но я больше думала о каком-то ощущении зависания и ожидания, которое мы все, в том числе сейчас, испытываем. В общем, это была сложная для меня работа, и, на мой взгляд, для диплома она была немножко недоработанной — и вот сейчас для новой выставки я хочу ее как раз доработать. У меня уже достаточно дистанции, чтобы это сделать.

Саша Пирогова. Очередь. Кадр из видео, 2014Саша Пирогова. Очередь. Кадр из видео, 2014© Саша Пирогова

— Есть мнение, что, когда задается такая жесткая рамка — в виде того же текста, это тебя сильно освобождает в остальном. То есть вот исходный текст, а дальше — полет фантазии.

— Не знаю, за два года, пока я делала «Очередь», я сильно поменялась. И если бы я делала эту работу сейчас, то сильно бы все поменяла. Тогда у меня была сильная привязка к тексту. Дёготь, которая тогда была моим рецензентом, сказала, что в этой работе видно, что я не очень доверяла себе. То же самое мне сказал Вадим Захаров. Два совершенно независимых мнения совпали. Для меня сложность работы с текстами состоит в том, что с помощью них мы общаемся. Моментально становится понятно, о чем ты говоришь. И в «Очереди» я хотела удлинить дорожку между текстом и выстраиванием образов, чтобы это не было первое, приходящее в голову. Не думаю, что после «Очереди» буду с текстом работать.

Готовясь к одной работе, я путешествовала по библиотеке, где видела в конкретных местах конкретные сцены. Я видела движения — кто что должен делать. Потом я просто находила человека, который по настроению попадает в эту картинку. И в последней работе, на заводе, у меня выстраивалось ощущение, а потом я понимала, что делать. Обычно режиссеры исходят из текста, основываются на какой-то истории, а я исхожу из интуиции. Мне важно, чтобы это шло не от головы. Мое интуитивное ощущение приходит часто сразу с картинкой. Все мои работы к тому же — site specific, подпитываются местом. Где-то я прямо визуально получаю информацию и на нее реагирую.

Каждый человек для меня самоценен, я лишь направляю его, чтобы он показал себя с той стороны, которая меня интересует.

— У тебя много людей участвует в перформансах и собственно в видео. Кем ты себя в процессе ощущаешь — режиссером, координатором, участником? Насколько ты к ним строга? Насколько сюжет задан тобой?

— У меня есть некое ощущение, но я не всегда знаю, как его можно реализовать. Много импровизационных моментов бывает.

— А от кого они исходят?

— От участников.

— Они не просто исполнители?

— Скорее соучастники. Я задаю рамки. С каждой новой работой моя позиция менялась. Сначала я была сильно внутри, и у меня были равные роли с другими участниками. А потом я постепенно стала выходить, но, поскольку я работала со знакомыми людьми, у нас было общее поле. В последней работе я совсем вышла.

В этом сложность видео. Если ты работаешь с перформансом, то тебе не важна какая-то точность движения, не важно, как это движение происходит внутри кадра. Ты можешь работать только с энергетической составляющей. А в видео — в последней работе я в это уперлась — иначе. Я работала с оператором, с Ваней Барановцом. Он, конечно, негодовал, что я до последнего не могла ему сказать, что мы будем снимать. И только сейчас я понимаю, насколько ему было тяжело. Вообще я осознала, что — особенно в работе с видео — люди теряются, им нужно давать более четкие указания. Другое дело, что я знала, какие характеры мне нужны, и подбирала людей с такими характерами — грубо говоря, ничего лишнего от людей не требовалось. Я давала задания и понимала, что вот этот человек сделает как нужно. Например, Андрею, который с книгой на голове, я сказала просто перебирать книги, и он сделал то, что нужно (в работе «Библимлен». — Ред.). Или Ира, которая рвала книги... У нас был долгий репетиционный процесс, в ходе которого я поняла, какое у нас должно быть направление. В видео есть момент, что иногда надо давать четкие указания. Но перед этим я создаю такую атмосферу, чтобы дальше не было ничего искусственного, актерского. Каждый человек для меня самоценен, я лишь направляю его, чтобы он показал себя с той стороны, которая меня интересует.

Саша Пирогова. Целую ночь спишь, а то не спишь. Кадр из видео, 2012Саша Пирогова. Целую ночь спишь, а то не спишь. Кадр из видео, 2012© Саша Пирогова

— Ты больше ориентируешься на процесс, нежели на результат. Зачем тебе вообще видео?

— Перформативная часть мне близка, но вообще мне все важно. Видео — это техническое решение. Проще организовать двухчасовую съемку в библиотеке, чем водить в это полузакрытое место зрителей. Диплом я тоже вначале думала решить как перформанс. Но в видео я как-то тоже вросла. Я его тоже люблю. Люблю монтировать, серьезно (смеется). Последнее видео монтировала две недели, не отходя от компьютера. Видео более иллюзорно, тогда как в перформансе ты видишь реальных людей. И, чтобы добиться нереальности, которая мне интересна, нужно видео. Кроме того, перформанс долго репетируешь, а потом один раз показываешь. А видео снимается один раз, а потом с помощью монтажа создается ритм, то есть уже после все делается: можешь сфокусироваться на какой-то детали, вносится дополнительное измерение, создаешь свой мир. На 10—15 минут я погружаю человека в эту историю, чего с помощью перформанса добиться сложно, потому что он более реальный.

— То есть это уже не документация. В общем, обманываешь зрителей?

(Смеется.) Поэтому выставка называется «Фокусы».


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320796
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325916