«Я могу читать партитуру Бизе так, как будто она написана каким-нибудь товарищем Невским»

Филипп Чижевский ставит «Кармен» в Перми вместе с Константином Богомоловым

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_picture© Мария Венславская-Грибина

3, 4, 6 и 7 апреля в Пермском театре оперы и балета пройдут премьерные спектакли «Кармен» Бизе в постановке Филиппа Чижевского и Константина Богомолова. Это вторая совместная работа дирижера и режиссера после генделевского «Триумфа Времени и Бесчувствия» в театре Станиславского и Немировича-Данченко, за который Чижевский два года назад получил «Золотую маску».

— В последнее время у тебя специализация на всевозможных неформатных «Кармен». Уже пару лет существует одноименный мультижанровый проект, в котором помимо тебя и музыкантов твоего ансамбля Questa Musica есть еще костюмы Айдан Салаховой, хореография Владимира Варнавы, звезды оперы, балета и драматического театра, фольклорные инструменты, средиземноморская world music, добавленная к музыке Бизе, и много чего еще…

— Я бы не сказал, что это специализация. Просто у Паши Каплевича родилась такая идея — объединить оперу и балет. Опера, как известно, — искусство всеядное. В ней уместно все. До этого мы с ним уже сделали «Щелкунчика» с оперными и цирковыми номерами и замечательными бартеневскими костюмами.

— «Неформатной» я называю и будущую постановку Богомолова. Ведь вряд ли стоит ждать, что это будет прямо такая «Кармен»-«Кармен».

— Ну, мы остановились на втором акте, я пока не могу о целом говорить. Но сейчас это видится, скажем так, как интерпретация того, что написано в либретто. Естественно, какие-то вещи осовременены, какие-то обострены. Но вполне себе соответствуют тому, что есть в опере Бизе. Богомолов — человек слышащий, видящий. У нас на режиссерских репетициях певцы поют, то есть не просто ногами проходят мизансцены. Это была просьба Кости. Он видит, как артист поет, как он себя ведет, когда формирует полноценный звук, какая у него мимика, что он делает руками. И лепит уже из артиста то, что он видит. Ему, по сути, не столь важно, кто перед ним. Он сделает из любого. Это не тот режиссер, который скажет: тут мне нужна худая блондинка, почему у меня здесь полная брюнетка?

— То есть на кастинге он не диктовал какие-то свои условия?

— Нет. «Тебя устраивает? Поет? Все. Берем». Собственно, и с Генделем у нас так же было.

— Нет, ну в Генделе же сразу было решено, что все партии исполняют мужчины.

— Родилась такая идея. Монокаст — это круто. И полностью аутентично. Так было на премьере этой оратории в Риме в 1707 году. Там четыре певческие фигуры, по сути — бесполые. Иезуитский орден, все дела. И Косте эта идея понравилась.

— И под эту идею подбирался совершенно уникальный состав, в котором аж три контратенора. Второго состава, конечно, не было. С «Кармен» в Перми, наверное, все-таки не так? Состав не один? Ведь, я так понимаю, подразумевается нормальное репертуарное функционирование спектакля с таким кассовым названием.

— После Генделя я не боюсь работать с одним составом. Мне говорят: а если кто-то заболеет? Я говорю: не заболеет, ничего не бойтесь, все будет хорошо. В «Кармен» у нас два Хозе, два Эскамильо и две Микаэлы. Все остальные в одном составе.

— Все из пермской труппы?

— Нет. Один из Хозе — Арсений Яковлев, может быть, ты его знаешь, он в молодежке Метрополитен, сейчас приехал в Россию.

— Да, до этого был в молодежке Большого.

— Один приглашенный Эскамильо — Павел Янковский и Азамат Цалити — Данкайро.

— Это будет версия с разговорными диалогами?

— Да, мы за основу взяли прижизненную версию оперы. Как известно, речитативы к ней были написаны Эрнестом Гиро уже после смерти Бизе. Эти пустоты — они мне нравятся, честно говоря.

— Что ты имеешь в виду?

— Пустоты? Ну, музыка заканчивается, начинаются разговоры. Тем самым подчеркивается какая-то рваность партитуры. Один номер с другим не очень-то связан тонально. Музыка, если покопаться, очень эклектичная — для меня, во всяком случае. Классицизма море, импрессионизма предостаточно. Такой, знаешь, импрессионизм сквозь призму каркасного классицизма. А вот романтизма — в общепринятом понимании — я там вообще не наблюдаю.

Как известно, Петр Ильич был на премьере «Кармен». И я понимаю, что там уже есть прямо-таки его «Иоланта», прямо-таки Баллада Томского из «Пиковой». Я даже услышал аллюзию на музыку Микаэла Таривердиева — «если у вас, если у вас, если у вас нет жены». Что-то такое Цунига поет в конце второго акта. Вот возникают эти аллюзии, они здоровские, они классные. И от этого появляется такое, знаешь, теплое чувство… В этом, кстати, преимущество людей, которые часто играют новую музыку, — я могу читать партитуру Бизе так, как будто она написана сейчас. Например, каким-нибудь нашим товарищем Невским.

© Мария Венславская-Грибина

— Правда, что ты попросил для этой постановки купить новые ноты оркестру?

— Ну да, конечно, я хотел, чтобы в нотах не было никаких старых пометок, это было мое условие. И они сразу заказали свежий нотный материал оркестру, певцам — клавиры. На всех спевках с нами работает Анита Поликарпова — коуч по французскому.

— Диалоги будут по-французски?

— Нет, конечно. Ну зачем в Перми по-французски? Диалоги русские, они будут, скажем так, откорректированы Костей. Это не совсем новый текст. Он работает с материалом либретто. Где-то его чуть-чуть видоизменяет. Но радикальных отклонений пока нет. По крайней мере, на сегодняшний день так.

— Фольклорную музыку Средиземноморья в эту свою «Кармен» ты не добавляешь?

— Ты знаешь, я думал на эту тему. Конечно, здесь это все более чем уместно. Были такие мысли. А потом я подумал: а почему бы не сделать все так, как написано у Бизе? Шуточки там, конечно, будут определенные. Но именно импровизации средиземноморской — ты знаешь, нет, не будет. Я захотел сейчас сделать Бизе в таком чистом ключе. Даже снятия звука у певцов контролирую. Чтобы они нигде ни на восьмую не перетягивали ноты. Конечно, есть определенные традиции исполнения — например, когда оркестр доигрывает, а певец, так сказать, «выносит». Это сольная квазикаденция получается. Но я этого не делаю, я стараюсь исполнять максимально приближенно к тексту. Тем самым мы отменяем накопившиеся за годы стереотипы исполнения. И все звучит уже несколько иначе.

— «Выносит» — это на вашем сленге такая специальная подача солиста, после которой непременно случаются аплодисменты?

— Это от нас зависит — насколько удастся создать и накопить эмоцию, чтобы зритель не мог аплодировать. В Генделе это удавалось. Даже после самой хитовой арии «Lascia la spina» у нас ни разу не было, чтобы зал аплодировал.

— То есть ты не хочешь, чтобы внутри спектакля аплодировали даже после хитов?

— Не хочу. После «Арии с цветком» мне крайне не хочется, чтобы были аплодисменты. Потому что там очень красивый переход к следующему эпизоду.

Мы сделали кое-какие купюры. У нас акцент на личных взаимоотношениях главных героев. И если в каком-нибудь хоровом фрагменте по действию ничего не происходит — «виват, Эскамильо», ну и что? — почему бы это не убрать? Вместе с тем я некоторые традиционные купюры, наоборот, раскрыл. Скажем, есть эпизод очень красивой музыки в дуэте Кармен и Хозе из второго акта — его почему-то обычно купируют, а я оставил.

Кстати, интересный момент. Мы сидели с Костей уже после того, как обсудили все купюры, и он мне говорит: давай вернем вот этот фрагмент, пожалуйста, мне нужно. Это, наверное, первый случай, когда режиссер просит дирижера вернуть музыку.

— Что самое сложное в работе с ним?

— Когда человек умный и слышащий — всегда можно в диалоге все решить. Со своей стороны, могу сказать, что на какие-то его предложения я сначала внутри себя говорил «нет», а потом думаю: а давай попробуем. И он то же самое. Я не знаю, какие с ним сложности. Я довольно тихо говорю. Он тоже. Вот мы оба тихо говорим, иногда даже шепотом промеж собой. В аудитории тоже тишина. И так все мирно происходит. Эмоциональные эпизоды случаются, когда какая-то шутка удается.

© Мария Венславская-Грибина

— Как тебе работается в Перми?

— Сцены в Перми я не знал. Я там был только один раз, когда в составе жюри «Маски» слушал «Травиату». Больше никаких спектаклей там я не смотрел. Сцена довольно удобная. Акустически есть какие-то некомфортные моменты. Допустим, оркестранты говорят, что первая виолончель в яме играет и не слышит, что у нее в группе творится. А так театр очень камерный и вполне себе соответствует опере Бизе. «Кармен» — это ведь тоже довольно камерная история. Написана для театра «Опера комик». А то, что ее ставят на больших сценах, — это уже XX век сыграл свою роль. Плюс момент скандальности — все ею сразу заинтересовались начиная с первой постановки.

— Она же сначала провалилась…

— Ну, понимаешь, а как она провалилась? Она провалилась со стороны критики. А коммерчески она была абсолютно успешна. Это факт. Около 50 исполнений в первый год. Это, по-моему, очень круто. Как мы знаем, на скандале многие вещи как на дрожжах растут.

— В пермском оркестре кто-то остался от Курентзиса?

— Ой, я же никого там толком не знаю. Ну да, есть люди, которые с ним не поехали или которых он не взял. Кто-то семьей обзавелся, кто-то недвижимость купил, кто-то просто от переездов устал. Времени-то сколько они там уже? Десять лет или больше? Так что да, кто-то остался. В оркестре сейчас есть определенные проблемы, но все преодолимо. Это, собственно, моя работа, для этого я там и нахожусь.

Меня очень порадовал хор. Хор замечательный. Это, наверное, заслуга хормейстера Жени Воробьева. Он с ними интересную музыку делает. Очень все внимательные, с карандашиками сидят, эту нотку покороче, эту подлиннее — все фиксируют, достаточно один раз сказать. И французский у них на месте, видно, серьезно подошли. От местных солистов тоже очень хорошее впечатление. Наташа Ляскова, мне кажется, вообще будущая звезда. Очень гибкая, открытая, пластичная, жадная до каких-то находок, очень актерски Косте нравится. Партия Кармен — это для нее первая крупная работа.

Так что впечатление в целом очень хорошее. Благоприятная атмосфера для работы. Все стараются. Продюсер у нас — девочка такая спокойная, с филологическим образованием, грамотно формулирует фразы. В нужный момент она есть, когда не нужно, ее нет. Очень все здорово.

— Твои рисунки в Фейсбуке — это следствие нашего карантинного времени?

— Ну да. В окно смотришь — людей нет. Начинаешь — как и многие, наверное, — смотреть на природу, как почки распускаются. У меня много друзей-художников, заезжал к ним в мастерские, и тут рука потянулась к кисточке. Я никогда раньше не рисовал. И очень рад, что во мне проросло именно это, — никогда не знаешь, что тебя заинтересует. Сначала я нарисовал как-то пейзаж дурацкий, а потом говорю своему приятелю: дай-ка я тебя нарисую. И стал художником-портретистом. Незамедлительно. Так я еще и избалованный художник-портретист! Исключительно с натуры! И стал друзей рисовать, то есть, простите, писать. А потом подумал: у меня же много друзей-композиторов. Может, мне сделать серию их портретов? Они ко мне приходили, и я их быстренько успевал запечатлеть. У меня каждая такая работа занимает минут 20. Не больше. Если я дольше малюю, становится только хуже. Надо вовремя остановиться.

Композитор Алексей Сысоев и его портретКомпозитор Алексей Сысоев и его портрет© Philipp Chizhevskiy / Facebook

— Выставку не думаешь сделать?

— Ты знаешь, да, собираюсь. Я с Бартеневым поговорил, у него два зала есть, один на 30 работ, другой на 100. Сейчас я временно приостановил занятия своим хобби, может быть, к лету и разрастусь. Думаю, сделаю. Почему нет? Весело будет. Мне советуют: у тебя ж композиторы, можно их музыку включать. Или какой-нибудь сделать импровизационный сет. А я подумал: будет чище сделать просто выставку безо всякой музыки. И это будет такое мое радикальное высказывание.

Мы с композитором Алексеем Сысоевым года три назад ходили в тайгу. До этого похода я, очутившись где-нибудь на природе, думал, что вот здорово здесь играть какого-нибудь Малера или Брукнера. А там я попал в условия первозданной природы, мы две недели не видели людей. И там были такие виды, что спокойно из-за какого-нибудь холма мог выйти динозавр, мне кажется, никто бы не удивился. И я понял, что никакие звуки там не нужны. С точки зрения абсолюта. По-другому вообще ко всему стал относиться.

Карантин, я считаю, мне точно пошел на пользу. Для понимания того, чем я занимаюсь. И для понимания того, что время придумали люди. Что времени как такового нет. И вообще я о многом подумал. Как-то здорово и своевременно он случился! Для меня — прямо идеально попал! В голове все перевернулось.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319746
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325160