Чай или кофе? Собака или кошка? Юровский или Курентзис?

Один дирижер превращает концертный зал в лекторий, другой — в храм

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_pictureТеодор Курентзис, оркестр и хор musicAeterna на сцене Концертного зала имени П.И.Чайковского© Анатолий Жданов / Коммерсантъ

На небюджетно-близком расстоянии друг от друга в зале Чайковского выступили два любимца продвинутой московской публики — сначала Владимир Юровский со своим ГАСО, потом Теодор Курентзис со своими пермяками. Впрочем, не всем пришлось раскошеливаться по два раза — публика у дирижеров хоть и продвинутая, но все же не одна и та же. Приверженцы обоих движутся прочь от рутины, но в разных направлениях: потому что один превращает концертный зал в лекторий, другой — в храм.

Под занавес московского сезона оба этих варианта были представлены в идеально чистом виде.

Юровский выступил в рамках своего летнего образовательного цикла, затеянного им в 2013 году, ставшего завидной достопримечательностью московского филармонического сезона и совпавшего с наблюдающимся общекультурным лекционно-просветительским бумом. За предыдущие четыре цикла нам уже все объяснили про тему Прометея в музыке, про устройство ранней английской оперы, про военный и антивоенный саунд 30—40-х годов прошлого века, про много чего еще. В этот раз Юровский решил повторить и откомментировать несколько исторических программ великих титанов прошлого, для чего впервые позвал в свою дирижерско-лекторскую компанию старших коллег.

Первым к пульту и микрофону вышел Геннадий Рождественский. Вместе с ГАСО, Госхором имени Свешникова и пианисткой Викторией Постниковой он исполнил программу легендарного контрабасиста, дирижера и пропагандиста новой музыки Сергея Кусевицкого, сыгранную тем в марте 1911 года в Москве и Петербурге и состоявшую из сочинений новаторского композитора Скрябина. 26 июня цикл закрывают маэстро Александр Лазарев и скрипачка Алена Баева — опять Кусевицким, но менее радикальным (Струнная серенада, Скрипичный концерт и Пятая симфония Чайковского — такая программа прозвучала 7 февраля 1912 года в Петербурге).

А между этими двумя историями Юровский выступил сам. Он выбрал своим предшественником Густава Малера, в качестве дирижера некогда почитаемого больше, чем в качестве композитора. 7 октября 1909 года Малер сыграл в Амстердаме свою масштабную Седьмую симфонию, как-то странно дополнив ее небольшой вагнеровской увертюрой к опере «Нюрнбергские мейстерзингеры». Зачем он это сделал, Юровский объяснял больше полутора часов (!) в первом отделении концерта. Разбирая симфонию по тактам и по отдельным нотам, приводя музыкальные примеры с помощью своего образцового коллектива (все это время послушно сидевшего на сцене), представляя диковинные инструменты огромного позднеромантического оркестра, читая стихи и письма, монтируя музыкальные кусочки из Малера то с Мусоргским, то с Моцартом. Потом он все-таки сыграл и увертюру, и симфонию. Это был лучший урок музлитературы в моей жизни и, наверное, самый невероятный концерт в жизни слушателей, частично восхищенных, частично возмущенных, но не уходящих из зала.

Юровский сразу объявил, что Седьмая — до сих пор самая непопулярная симфония Малера, в наше время композитора весьма модного. И понадеялся, что сумеет исправить эту ситуацию. Реабилитация недооцененного — его любимое занятие, и он вкладывает в него столько души, знаний и энтузиазма, что даже уже не важно, сумеют ли нас в итоге убедить рваные конструкции странной малеровской махины (меня не смогли). Главное, этот уникальный вечер научно-исследовательского дирижирования задокументирован, и его можно показывать, например, консерваторским студентам.

Владимир Юровский во время концерта Государственного академического симфонического оркестра России имени Е. Ф. Светланова на сцене Концертного зала имени П. И. ЧайковскогоВладимир Юровский во время концерта Государственного академического симфонического оркестра России имени Е. Ф. Светланова на сцене Концертного зала имени П. И. Чайковского© Юрий Мартьянов / Коммерсантъ

Через день тот же зал Чайковского штурмовали меломаны, которые осознанному слушанию предпочитают веру в чудо. Так, по крайней мере, на первый взгляд видится различие между поклонниками Юровского и Курентзиса. Хотя на самом деле оба вводят свою публику в своеобразный транс — нравственно-культурологический или сакрально-театральный.

В отличие от Юровского, Курентзис не избегает шлягеров, его цель — преображение всем известного. На сей раз этой процедуре подвергся — ни много ни мало — Реквием Моцарта. Хор выстроился в одну длинную линию полукругом позади оркестра со старинными инструментами, играя с акустикой зала в антифонные игры. Как всегда, коллектив MusicAeterna музицировал стоя, а не сидя. По случаю траурной мессы свое служение они совершали еще и одетыми в длинные черные балахоны. Солисты (Елизавета Свешникова, Наталия Ляскова, Томас Кули, Эдвин Кроссли-Мерсер) тоже были в черном, как, разумеется, и сам маэстро Курентзис. Все было аутентично и атмосферно донельзя.

Но не так все просто. Улетающие на небеса несколько музыкальных фраз из моцартовских черновиков, вставленные в канонический текст после Лакримозы (последней части, написанной композитором), — это уже не новость. Курентзис со своим коллективом не первый раз исполняет Реквием и давно записал его на пластинку. Но вот в той части траурной мессы, которую досочинил после смерти Моцарта его ученик Франц Зюсмайер, с женской половины хора донеслось неизменно ангельское пение, но с русскими словами. Вот с такими:

К Моцарту пришел однажды некий незнакомец, высокий и худой черный человек, и передал ему странное письмо, в котором был заказ на Реквием. Моцарт не знал имени заказчика, и тягостное чувство овладело им. Моцарт почувствовал, что смерть к нему приходит, и понял, что Реквием он пишет для себя. Моцарт все слабел, слабел и на седьмой день умер, и на третий день был он погребен. И Ангелы пели и играли Реквием Моцарта, на Небе завершенный. Осанна, осанна, осанна ин экцельсис.

Это текст из «Осанны» современного московского композитора-концептуалиста Сергея Загния. Помещенная внутрь одного из главных идолов европейской культуры, она кому-то показалась милой шалостью, кому-то — надругательством над классикой. А мне — так совершенно естественным и уважительным разговором с моцартовским текстом.

По завершении объявленной части концерта состоялась необъявленная, но все равно каким-то образом многим причастным известная. В фойе перед входом в партер погасили свет и изумительно спели сочинение немецкой монахини XII века Хильдегарды Бингенской. Свечи, звоны, боковые коридоры зала Чайковского, превращающиеся в нефы храма, Абрамович, Капков и Познер в толпе послушников.

Знаменитый ахматовский тест про «чай, собака, Пастернак или кофе, кошка, Мандельштам», приспособленный мною для названия этой статьи, — вовсе не шутка, а насущный вопрос для тех, кто собирается этим летом на главный музыкальный фестиваль планеты — в Зальцбург. Там в этом году дебютируют оба — и Курентзис, и Юровский, но в разное время (фестиваль длится пять недель). У Курентзиса — постановка «Милосердия Тита» с Питером Селларсом, Шнитке, Малер, Берг и все тот же Реквием Моцарта. У Юровского — «Воццек» в паре с южноафриканским художником-режиссером Уильямом Кентриджем. Что выбрать?


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320749
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325866