15 февраля 2017Академическая музыка
111

«Даже развился свой язык: “моя-по-твоя” — так они его называли»

Арт-директор Barents Spektakel Люба Кузовникова о том, как Норвегия общается с Россией, минуя Осло и Москву

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_picture© Алексей Мокроусов

— Я так понимаю, вы — специалист по Северу…

— Да, сначала четыре года Соловков…

— В смысле?

— Там был центр современного искусства «Арт-ангар». Мы с друзьями его открыли в старом ангаре для гидросамолета, построенном еще в гулаговское время. Мы обили его изнутри полиэтиленом, чтобы нас ветром совсем насквозь не продувало, и обживали. Четыре летних сезона у нас было. Потом у меня было пять лет Норильска — там я работала координатором ежегодной междисциплинарной конференции Фонда Михаила Прохорова. В 2006 году возник Киркенес: сначала думала, что всего на год, но оказалось — на восемь. И после двухлетнего перерыва я опять вернулась сюда. У меня с местными оказалось сходное отношение к Северу.

— А какое?

— Для меня Север — это такое пространство, которое постоянно находится в состоянии преобразования. Даже за эти десять лет произошли какие-то невероятные изменения. Например, количество людей, пересекающих границу, в десятки раз увеличивается или (после 2014 года, когда рубль упал) уменьшается. То есть на повседневную жизнь очень сильно влияют глобальные изменения в политике, экономике. Но это пространство имеет не только местное значение: оно отчетливо вписано в общемировой контекст. Все, что происходит здесь, как бы растекается — буквально и образно — по всему земному шарику. Последствия таяния льдов ощущаются и на экваторе.

— Наверное, дело не только в северном положении, но и в том, что это пограничная зона.

— Да, это тоже. Военное присутствие здесь очень сильное. При этом я наблюдала, как две страны, которые вроде относятся к разным альянсам, наоборот, сближались. Например, насколько плотно сотрудничают норвежский и российский комиссариаты по охране пограничной линии. Или совместные ежегодные учения натовского и российского гарнизонов. Это было совершенно невероятно! Но в 2014 году это все прерывается.

Ладьи начинают приходить в июне, все выбегают на побережье и кричат: «Русские идут, значит, будет лето».

— А на фестивале сказывается ухудшение отношений между странами?

— Нет, совсем не сказывается. И это, наверное, показывает, что политические разногласия, которые происходят на высшем уровне, остаются как бы между Москвой и Осло, на уровне дипломатических позиций, которых странам необходимо придерживаться для сохранения status quo. А здесь мы являемся двумя странами-соседями. И хочешь не хочешь — но граница общая. Она идет и по земле, и по воде, так что и ресурсы морские общие. Рыба рождается на побережье Северной Норвегии, дальше уходит в российскую часть, там пять лет созревает, потом возвращается либо на побережье Кольского полуострова, либо обратно в Норвегию — так уж устроено Баренцево море. Сотрудничество между исследовательскими институтами как было тридцать-сорок лет назад, так и есть. И без него здесь не обойтись.

Есть история поморской торговли конца XIX века, когда приезжали русские ладьи с мукой, деревом, обменивали на рыбу. Сохранились записки путешественников, где рассказывается, что русских прямо с радостью ждут. Ладьи начинают приходить в июне, все выбегают на побережье и кричат: «Русские идут, значит, будет лето». Даже развился свой язык: «моя-по-твоя» — так они его называли. То есть у этого дружественного отношения друг к другу есть корни.

Barents Spektakel мы задумывали как место встречи. А в периоды охлаждения политических отношений особенно важно, чтобы на культурном уровне люди продолжали общаться друг с другом.

— Вы обозначаете его жанр как «культурно-политический коктейль». Огромная часть программы — разговоры, дискуссии, даже инсценированное трехдневное судебное разбирательство по поводу нефтедобычи и охраны природы. Существуют ли аналоги вашего фестиваля?

— Дискуссии, семинары, академии сейчас являются частью многих фестивалей. Это как бы такой тренд. Мы тут не первооткрыватели. Но чтобы каждый проект был вписан в какую-то тематическую рамку, чтобы каждый проект либо задавал вопросы, либо на них отвечал — это, наверное, нечасто.

— Как вы выбираете, какие вопросы задать?

— Пытаемся схватить то, что назревает. Пытаемся это каким-то образом осмыслить и отдать художникам, чтобы они пропустили через свою рефлексию и выдали уже в качестве художественного проекта, который бы смог вовлечь и местное сообщество, и приезжих, и журналистов. Мне очень интересно так работать с пространством, не только его переосмыслять, но еще и внедряться в него, быть агентом развития.

Просто повеселиться посреди полярной ночи тоже, конечно, хорошо. Но этого для нас недостаточно. Это не курорт.

— Какие главные сейчас вопросы — экология и мигранты?

— Ну, мигранты были еще в прошлом году. Сейчас они, конечно же, остаются актуальной проблемой, но не непосредственно для этой территории. Хотя обсуждать это нужно и важно. На данный момент главный вопрос — какими индустриями будем выживать, тяжелыми или постиндустриальными? Шахта закрылась в 1996 году, потом открылась в 2008-м, закрылась снова в 2015-м и открылась в 2016-м. Но сейчас уже совсем маленькая. А тем временем здесь возникло судоремонтное дело, туристическая отрасль очень поднялась, мы со своими проектами поставили Киркенес на культурную карту, Баренцев секретариат — поскольку начались очень активные отношения с Россией — стал практически отделением Министерства иностранных дел. Начали рассматривать возможность расширения гавани. Киркенес наконец-то осознал, что он стоит во фьорде и это, собственно, последняя северная удобная гавань. До этого город был таким кондовым городом-заводом: все дома смотрят крыльцом в сторону завода, а никаких окон в сторону воды нет. Вода — она как бы на задворках была. А сейчас совершенно другая история.

— Как придумываете тему?

— Все просто. Нужно следить за новостями — местными, региональными, национальными и глобальными. И понимать, в каких точках сходятся локальное и глобальное пространства. Значит, об этом и нужно говорить. Просто повеселиться посреди полярной ночи тоже, конечно, хорошо. Но этого для нас недостаточно. Это не курорт. Многие события выглядят как такое развлекалово. Но на самом деле это фестиваль, на котором нужно работать головой.

— А вот «Звуковые ландшафты» Петра Айду — разве они задают вопросы? Вроде это не такое контактное искусство, как все остальное на вашем фестивале.

— Да, оно не контактное. Но мы стараемся соблюсти баланс — чтобы были и такие проекты, где ты погружаешься в созерцательность, и такие, где требуется твоя гражданская позиция. «Ландшафты» — это уже третий проект с Петей Айду, который мы делаем здесь. Первым был Персимфанс. Слоган того фестиваля был «Давай делиться». Про горизонтальные отношения. И идея оркестра без дирижера, которая как раз о необходимости горизонтальных взаимоотношений внутри оркестра и сбрасывании вертикали власти в лице дирижера, — она очень правильно легла. У нас была такая «баренц-версия» Персимфанса: музыканты из Москвы и Питера, струнники из Мурманской филармонии и духовики из военного северонорвежского оркестра. Они сказали: «Без дирижера? С удовольствием!» Что-то другое отменили, приехали к нам.

Второй раз Петя привозил свой проект «Реконструкция утопии». Тема фестиваля была «Звенящий Баренц». А сейчас, когда я начала думать про тему «Промышленный бумеранг», то сразу вспомнила про «Звуковые ландшафты», которые еще на премьере сразили меня наповал. Но для меня они имеют не просто эстетическую ценность. Это звуковые машины 20—30-х годов, когда футуристическая эстетика объявляла тяжелую машинерию, урбанизацию, индустриализацию символом нашего счастливого будущего. И сейчас, когда Петя их реконструирует, мы можем задаться вопросом: какое светлое или несветлое будущее принесет сегодняшняя волна индустриализации?


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20247044
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413608
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418236
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423456
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202425061