27 декабря 2016Академическая музыка
198

«В мире шестьсот скрипок Страдивари и только сто — Гварнери»

Сара Чанг сравнивает лучшие инструменты, констатирует конец музыки на физических носителях и благодарит Барака Обаму

текст: Ярослав Тимофеев
Detailed_picture© Getty Images

На неделю — с 29 декабря по 5 января — Большой зал Московской консерватории станет, как в былые времена, самой востребованной площадкой столицы: там пройдет фестиваль «Новый год в консерватории» с участием Хуана Диего Флореса, Рамона Варгаса, Давида Фрэ и Сары Чанг. В рождественский сочельник, незадолго до вылета из Пенсильвании в Москву, мисс Чанг ответила на вопросы Ярослава Тимофеева.

— Вы начали заниматься музыкой в три года — в том возрасте, от которого у людей обычно остаются первые воспоминания. Из вашей официальной биографии известно, например, что в четыре года родители купили вам первую скрипку. А вы сами помните этот момент?

— Еще как! Она, кстати, до сих пор у меня хранится. Такая маленькая, что больше похожа на рождественское украшение.

— А самое первое воспоминание у вас какое?

— В три года меня начали учить игре на фортепиано. Папа сам играл, но не на рояле, а на скрипке, и я помню, как, пытаясь подражать, потянулась к его инструменту. Родители сказали: «Не трогай, это очень дорогой инструмент, а у тебя грязные ручки». Именно из-за этого запрета я страстно захотела сменить фортепиано на скрипку. Вот мое первое воспоминание. А следующее — как я стою на сцене и играю Третий концерт Моцарта. Это было первое выступление.

— А был момент, когда вы приняли осознанное решение: музыка станет моей профессией? Или само сложилось?

— Мне было 14 или 15 лет. У меня уже был менеджер, агент и прочие люди, которые выстраивали мою карьеру. Они принимали все решения: составляли расписание, управляли моим календарем, планировали в том числе концерты, которые должны были состояться спустя два года. И вот наступил момент, когда нам нужно было понять, где я буду находиться через два года: в колледже, в университете или на сцене? Тогда я впервые задумалась, как я хочу построить свою жизнь. Прервать карьеру на четыре года, чтобы нормально отучиться на очном отделении, или продолжать давать концерты? Я решила продолжать и в то же время попытаться быть студенткой. И в тот момент поняла, что хочу заниматься музыкой до конца жизни.

Каждому инструменту хочется найти исполнителя, который ему подойдет.

— Всегда сложно перейти из вундеркиндов во взрослые артисты. Как вы осуществили эту трансформацию? Было ли больно?

— Видимо, мне повезло — у меня не возникло глобальных проблем. Да, когда ты маленькая, все смотрят на твой возраст, прелести которого очень легко подчеркнуть. Ну, понимаете, дети умиляют, они как щеночки. Я и сама думаю, что дети ужасно милы. Тебе восемь лет, на тебе красное платьице с кружевами, и все, что ты делаешь, чудесно. Перейти от этих умилений к возрасту, когда ты уже не ребенок, но еще и не совсем женщина, очень непросто. Но все, с кем я работала на сцене, были настоящими профессионалами, а профессионалы не смотрят на возраст. И я им за это благодарна. Кстати, что касается взросления: мои родители до сих пор важны для меня, их присутствие в моей жизни дает мне опору.

— В музыкальной индустрии есть негласное правило: скрипачи «высшей лиги» должны играть на Страдивари. Что это — предрассудок, заблуждение? Спрашиваю вас, естественно, потому что в ваших руках — скрипка Гварнери дель Джезу.

— Я играю на Гварнери именно потому, что предпочитаю его Страдивари. Таков мой личный выбор. Это как сравнивать «Феррари» и «Мазерати» — кому что больше по душе. Кстати, сейчас в мире шестьсот скрипок Страдивари и только сто — Гварнери, так что это даже бо́льшая редкость. Заполучить Гварнери очень-очень сложно. Но я люблю свою скрипку не только за то, что это Гварнери, а еще и за то, что на ней играл мой учитель Исаак Стерн. Я получила ее из его рук. Есть тут и сентиментальная составляющая. Мне очень повезло, что это мой инструмент, мой голос. Вообще у скрипок Гварнери глубокий, мощный, почти что мужской звук. Страдивари более сладкий и женственный. Поэтому Гварнери.

— А вообще скрипка для вас мужского рода или женского?

— Это важный вопрос, но тут все зависит от конкретного инструмента. И от исполнителя тоже: от техники работы со смычком, от силы рук, от звука, который ты создаешь. Скрипкам, на которых мы играем, по триста лет. Они существовали задолго до нас и будут продолжать звучать, когда мы все умрем. Каждому инструменту хочется найти исполнителя, который ему подойдет. Надо попытаться понять твою скрипку. Я уважаю естественный голос инструмента и считаю, что исполнитель не имеет права разговаривать с ним языком силы.

— Недавно вы сказали, что все великие скрипачи, которых вы любите, — русские или выходцы из России. Дело в вашей субъективной симпатии или наша скрипичная школа объективно лидирует?

— Русские вообще — не только в скрипичном искусстве, но и в балете, опере, литературе — невероятно талантливы. Да, в ваших консерваториях росли мои любимые скрипачи, титаны ХХ века — Ойстрах, Кремер. Я уверена, что все это неспроста, тут есть какая-то тайна.

— А какая тайна скрыта за решением Барака Обамы назначить вас членом Президентской комиссии по отношениям с Россией? У вас есть русские корни или какие-то особые связи с нашей страной?

— Если честно, я и сама хочу задать ему этот вопрос. У меня нет никаких славянских корней, я кореянка, рожденная в США. Но я благодарна Обаме за доверие. Мне важно и приятно иметь собственный голос в музыкальном мире. Возможно, наличие этого голоса и повлияло на его решение.

Мы живем в мире Джастина Бибера, которого не было бы, если бы не существовал YouTube.

— У вас как у комиссара есть какие-то обязанности?

— Ну я вообще культурный посол США, меня отправляют в разные страны, чтобы учить студентов, увлекать их в мир классической музыки. Такая вот пропаганда искусства. А когда речь идет об искусстве, в мире нет второй такой страны, как Россия. Так что мы решили сфокусироваться на ней. Я всегда стремилась играть у вас как можно чаще.

— Насколько я знаю, вы не выпускали CD с 2009 года. Почему? Индустрия звукозаписи в таком тяжелом кризисе, что уже не стоит?

— Я по-прежнему артистка EMI, теперь это Warner. Я издала порядка 25 дисков и все эти годы была верна одной компании. Но думаю, что сейчас индустрия находится совсем в ином положении, нежели четверть века назад, когда я начинала. Тогда CD выпускали просто для того, чтобы выпустить CD. Ты встречаешь интересного дирижера, хороший оркестр, с которым тебе комфортно, — и сразу мысль: «Почему бы нам не записаться?» Эти дни ушли. Сегодня все записи выходят в цифре, очень многое доступно в интернете, в общем, рынок кардинально изменился. Нам нужно идти по другому пути. Каждому сейчас приходится решать, что из старых добрых традиций он хочет сохранить, а что откинуть.

— Интернет и социальные сети помогают классической музыке или больше вредят?

— Вообще-то вы говорите с очень старомодным человеком, далеким от новых технологий. Я все еще использую Blackberry — кажется, теперь уже единственная на Земле. Я все еще слушаю CD. Люблю ощущение, внешний вид, звук и эстетику компакт-дисков. Понимаю, что я в глубоком меньшинстве. Мы живем в мире Джастина Бибера, которого не было бы, если бы не существовал YouTube. Но мы-то с вами занимаемся классической музыкой — делом консервативным, старорежимным. Мы зачем-то по-прежнему играем Чайковского и Рахманинова. Мы любим атмосферу концерта, мы хотим видеть оркестр во фраках, женщин в прекрасных черных платьях, хрустальные люстры. Все это не очень вяжется с клипами ребят из YouTube. Все хорошо в своем контексте.

— Вы ведь активно пользуетесь Твиттером.

— Я пользуюсь Твиттером, и этим мое пребывание в интернете исчерпывается. Меня нет ни в Фейсбуке, ни в Инстаграме, ни в Снапшоте, нигде. С Твиттером дело было так. Лет восемь назад мой PR-агент сказала: «Ты совсем ничего не делаешь в соцсетях! Как же так?» Она объяснила мне плюсы и минусы каждой соцсети — точнее, двух: Твиттера и Фейсбука (остальных тогда еще не было). И сказала: «Выбери хотя бы что-то одно». Когда я услышала, что в Твиттере нельзя писать больше 140 знаков, тут же решила: «Вот, беру это! С таким объемом я справлюсь». Постепенно я втянулась и сейчас вижу достоинства Твиттера: с ним мир кажется гораздо меньше, и мне это приятно. Но все-таки чувствую себя не совсем в своей тарелке.

— В одном недавнем интервью вы сказали, что хотите создать семью. Считается, что карьера этому делу вредит. С другой стороны, ты получаешь возможность видеть уйму новых людей. Радиус обзора больше.

— Да, ты встречаешь тысячи людей из разных стран и разных культур, и это фантастический бонус моей профессии. Но когда у тебя сто концертов в год, ты все время находишься в пути, а чтобы завязать отношения и построить семью, все-таки надо быть в одном месте. Я не хочу, чтобы моих детей воспитывали семь нянек. Если у меня будут дети, я хочу находиться рядом с ними. Моя мама всегда была со мной. Я планирую быть такой же, но одновременно я хочу быть уверенной, что полностью воплотила в жизнь свою музыкальную мечту. В общем, стараюсь быть реалисткой. Мне надо дождаться того времени, когда я буду на 100% уверена в том, что реализовалась и готова к созданию семьи. А сейчас у меня собака, ей два года, и она — всё для меня, вся моя жизнь. Это маленькое милое существо сильно усложнило мне гастроли, потому что теперь, выходя из дома, я начинаю страшно скучать. Впрочем, это хорошая тренировка: готовлюсь к тому времени, когда у меня будет семья.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242901
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243740
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411335
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417911
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422091
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427396
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428113