Пабло Ларраин: «Для Ватикана кошмар — не ад, а масс-медиа»

14 февраля были награждены победители Берлинского кинофестиваля. Второй по значимости приз — у Пабло Ларраина за «Клуб», мрачную историю о конспиративном пансионе для католических священников, совершивших преступления против закона светского и церковного. Его обитатели пытаются вести себя хорошо, но получается так себе. Людмила Погодина узнала у Ларраина, насколько эта история документальна, и услышала несколько любопытных случаев из жизни католической церкви.

— На премьере вы сказали, что воспитывались католиком, но потом стали режиссером. Что вы хотели этим сказать?

— Да я просто поначалу не знал, что говорить. Но все настаивали, чтобы я поднялся на сцену и произнес речь. Так что я подошел к микрофону и сказал первое, что пришло в голову.

— Но можно сказать, что ваш опыт учебы в католической школе послужил какой-то отправной точкой при создании этого фильма?

— Понимаете, невозможно отделить историю Латинской Америки от Церкви. Мы были созданы с точки зрения Церкви и в логике Церкви. Материя вокруг нас и наша энергия состоят из этого. Во время учебы в католической школе я встретил священника, достойного, настоящего священника. Таких в Церкви тоже хватает: люди, которые действительно стараются помочь ближнему. Но часть чилийских священников сидит в тюрьме, а другие вообще неизвестно куда делись. Есть такой падре Кокс, которому предъявили обвинение — не помню, какое именно, — и он тут же сбежал от правосудия в Швейцарию. Какой-то парень приехал посмотреть на его дом: прекрасный дом, как из рекламного ролика какого-нибудь швейцарского шоколада, с коровами на лужайке. В общем, мы заинтересовались: что тут происходит, где все эти люди? И вот после кое-каких поисков, исследований и работы с источниками мы обнаружили, что это система. Так работает католическая церковь — нет такой страны, в которой не было бы убежищ для священников, совершивших преступления.

Церковь не верит в правосудие и не хочет иметь с ним дело. Поэтому единственный способ решить проблему — поместить таких людей в один из подобных домов и прятать их там, пока они не умрут. Если преступление совершил епископ в Бельгии, Ирландии, США или Чили — это, конечно, скандал. Но представьте, что случается, если провинился священник в каком-нибудь захолустье. В поселке на 5000 человек с одной церковью. Вот он нашалил, и еще до того, как дело получает огласку, появляется машина, откуда выходит человек и приглашает его прокатиться. Одновременно с этим на пост заступает новый падре. Никто ничего об этом не знает — они тайком увозят человека, вопрос закрыт. Им, конечно, не удается контролировать людей более высокого ранга, потому что тех будут искать. Но с рядовыми священнослужителями это проделывают постоянно. Вы даже можете погуглить «Слуг Заступника» (Los Siervos del Paráclito / Servants of the Paraclete), организацию, созданную Ватиканом в 1954 году. Она прекратила свое существование в 2004-м. Эта организация занималась подобными вопросами официально, и они очень гордились этим. Я задумался: почему именно 1954-й, ведь инциденты с участием священнослужителей происходили столетиями? Кажется, дело в появлении масс-медиа. В 50-х газеты и телефонные провода были уже повсюду — мы могли общаться между собой. Тогда им и понадобилась организация, чтобы контролировать процесс. Сегодня самый страшный кошмар для католического мира, для Ватикана — не ад, а масс-медиа. То есть вы — угроза. Пиарщик Ватикана имеет такой же вес, как и папа римский.

— По-вашему, с новым понтификом что-то изменится?

— Хочу напомнить, что причины, по которым священники оказываются в этом «доме», очень разные. В большинстве случаев это вообще не преступления, а психические заболевания. Иногда — утрата веры. Некоторые оказались там только потому, что полюбили мужчину или женщину и не могли продолжать службу. Я рад тому, что уже успел сделать папа Франциск, но все это слишком мягко, слишком мало для по-настоящему принципиальных перемен. Недостаточно просто улыбаться, быть милым, носить дешевую обувь и увольнять время от времени парочку епископов. Католическая церковь — огромная организация, основанная на секретах и недоверии. Целая корпорация. Если он собирается в ней разобраться — а мне бы хотелось, чтобы он это сделал, — то пусть уже не останавливается на полпути.

— Как католическая церковь в Чили отреагирует на ваш фильм?

— Они никогда и нигде не заикнутся о нем. Стратегия замалчивания.

— «Клуб» начинается со слов «И стал свет…», но вся картина снята в темных тонах, в полумраке...

— (Смеется.) Забавно, что я не люблю видеть цитаты в фильмах и в итоге вставил цитату в свой. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы». Это Книга Бытия. Теология трактует эти строки так: Господь разъединил свет и тьму, и в зависимости от твоего поведения на земле ты отправишься соответственно в ад, рай или чистилище. Дело приходится иметь и с тем, и с другим, потому что это человеческая реальность, она состоит и из света, и из тьмы. Но я с этим не согласен. Я не верю в эту оппозицию. Поэтому фильм начинается с человека, дрессирующего собаку, которая бегает вокруг него кругами. Думаю, никто это не поймет без пояснения, но ничего страшного, в кино такое бывает. Смысл в том, что для меня свет и тьма неразделимы. Они замкнуты в круг, и мы между ними циркулируем. И единственный способ познать свет — сквозь тьму.

Что касается света в фильме, я просто ненавижу НD. Оно отвратительно. Я был в жюри Венецианского кинофестиваля, и все фильмы выглядели одинаково! Когда всем приходилось снимать фильмы на пленку, в процесс вмешивалась вода. Все зависело от химического состава. Мы мыли пленку, и она вступала в реакцию с водой. Вода! Она влияет на негатив. И пленки из разных стран выглядели по-особенному. По одним оттенкам ты мог сказать: «О! Это похоже на русский фильм. А это — на английский! Это точно американский! А вот это, скорее всего, Италия». Фильмы обладали индивидуальностью. Сейчас же один уродливый чип на всех. Суперъяркий, светлый, резкий. Для меня это мука. Я работаю с линзами — русскими линзами, мы добавляли фильтры и используем очень мало света. Вы себе можете представить этот фильм в большом разрешении, резким, ярким и красочным?! С постановкой кадра как в американских комедиях?!

— В фильме есть эпизод, в котором под окна Дома приходит человек и начинает громко, с какой-то совершенно десадовской подробностью описывать случаи сексуального насилия, происходившие с ним. Откуда вы взяли фактуру для этого жуткого монолога?

— Как вообще появился фильм — у меня был другой сценарий с похожей историей, не очень хороший. Там была совсем другая обстановка — юг Чили, дождевой лес и священник-расстрига, который убивает коров. Мы от него отказались, но образ этого дома и живущего в нем священника у меня остались. А позже произошла та самая история с бежавшим в Швейцарию падре. Потом появилась театральная пьеса, называется «Access», скоро мы едем с постановкой в Испанию. Там у Роберто Фариаса (актер, играющий и в «Клубе». — Ред.) монолог на 55 минут! Так вот, для этой постановки мы интервьюировали жертв сексуального насилия. Общались с воспитанниками приютов, с которыми такое происходило годами. Это бедные люди, и до них никому не было дела. Они рассказывали все в мельчайших деталях, ничего не упуская. Как если бы я вам рассказывал, что приготовил и ел на ужин: вот я откусил помидор, а затем положил в рот лист салата. Все бы ничего, только они-то рассказывали не про ужин! Я был шокирован глубиной их признаний; было понятно, что эти люди были полностью уничтожены. И вот из этого сначала сложилась пьеса — она была тепло принята публикой, всегда аншлаг, и сейчас гастроли, — а потом пьеса вместе с уже готовой историей о священнике легла в основу фильма.

— Все истории в фильме — реальные?

— Священник, который фальсифицировал смерть младенцев, забирал их у молодых матерей и отдавал в чужие семьи, — это настоящая история, происходившая в 1980—1990-х. Если к нему в руки попадала девушка из семьи, где главе семейства по какой-то причине внук был не в радость, они усыпляли мать, доставали ребенка, а когда она просыпалась — с сожалением сообщали, что младенец мертв. После этого проходили похороны с пустым гробом. Из года в год один и тот же священник проворачивал эту операцию. 30 случаев — пока наконец он не предстал перед судом в Ватикане и на прошлой неделе был признан невиновным. 30 детей! Я говорю вам, им плевать на правосудие, они считают себя особенными.

Понравился материал? Помоги сайту!