29 июня 2016Кино
241

Когда был Гитлер маленький

«Детство лидера» Брейди Корбета

текст: Наталья Серебрякова
Detailed_pictureКадр из фильма «Детство лидера»© IFC Films

Пока в Москве идет Московский кинофестиваль — без особых открытий и даже без Медиафорума, самой прогрессивной программы ММКФ, в Год кино уступившей место братской могиле из ветхих достижений советской кинематографии, — мы пытаемся осмыслить программу другого фестиваля дебютов, недавно закончившегося ивановского «Зеркала». Репрезентативный, как всегда (в нем были и победитель Роттердама, и лучший венецианский дебют, и старательные колумбийские опыты в духе Алонсо, и новое хмурое кино Восточной Европы), конкурс «Зеркала» в этом году продемонстрировал известный упадок авангардной мысли в кино. Победителем фестиваля, к примеру, стал уже победивший в Роттердаме фильм американского перса Бабака Джалали «Радиогрезы» — то самое доброе кино с безобидными шутками на злобу дня, о котором давно грезит наш Минкульт. К нашему глубокому неудовлетворению, в Иванове был совершенно обойден призами и вниманием самый интересный дебют года — «Детство лидера» Брейди Корбета. Надеемся, это кино рано или поздно возникнет если не в российском прокате, то хотя бы в нашей рубрике «Что качать на этой неделе». А пока Наталья Серебрякова объясняет, за что она полюбила этот дерзкий и неровный фильм.

Под напряженную музыку Скотта Уокера идут архивные кадры хроники Первой мировой войны, бодро и споро по Европе катится новейшая машина уничтожения. Примерно в это же тревожное время в сельской Франции мучается от родительского невнимания похожий на юного Володю Ульянова белокурый американец Прескотт (Том Свит). Его отец (Лиам Каннингем из «Игры престолов»), советник президента Вудро Вильсона, занят в Версале подготовкой условий немецкой капитуляции. Иногда он играет дома в бильярд с другом семьи (или, скорее, своей жены) вдовцом Чарльзом (Роберт Паттинсон с бородкой), имеющим интересные идеи насчет имманентности насилия. Мать Прескотта (Беренис Бежо) делегировала воспитание собственного сына кухарке (скорее комедийная французская актриса Иоланда Моро) и приходящей девушке из деревни, которая обучает мальчика французскому (ее играет Стейси Мартин — к кастингу Корбет подошел с тщательностью и талантом мажордома). Отношения Чарльза и матери Прескотта до поры до времени останутся под завесой тайны, но его визит в семейное гнездо настораживает уже с первого кадра.

«Детство лидера» имеет четкую структуру: короткое интро, три главы («истерики») и эпилог. Поводом для истерик становятся главным образом роскошные локоны малыша Прескотта, из-за которых его часто путают с девочкой. Но не только они. Мальчику вдалбливают французский, не разрешают трогать за грудь нежную красавицу из «Нимфоманки»; отец и мать с ним холодны, потому что, вероятно, хотели девочку. Как тут не появиться голым на светском приеме и не продемонстрировать свои гениталии чопорным аристократам? Вместе со своим юным героем Корбет-режиссер долго плутает в темных и холодных коридорах детской субъективности и неудовлетворенного эго; их доходчивой — даже слишком — метафорой становятся ободранные сырые интерьеры старинного неуютного французского дома.

Кадр из фильма «Детство лидера»Кадр из фильма «Детство лидера»© IFC Films

Не очень тепло встреченное в Венеции западной критикой, кино тем не менее заслужило приз за дебют и пару многозначительных формулировок в Indiewire: «это самый громкий, но далеко не самый лучший фильм в Венеции», «увлекательный мозготрах». В фильме действительно есть ряд лакун, заполнить которые смог бы, возможно, более опытный режиссер. Но симпатизирующий зритель разглядит в этих пустотах, недоговоренностях и намеках особую прелесть режиссерской неартикуляции, деликатного умолчания, иногда имеющего энигматический, а иногда — комический эффект. Вот в абсолютно безлюдном кадре вдруг загорается от свечи свисающий со штор канат и, потрещав минуту, гаснет, так и не разрядив скопившееся в доме напряжение катастрофой. Что это было? Или вот только что уволенная кухарка клянется: «Весь остаток своей жизни я посвящу разрушению вашей семьи». Через неделю семья благополучно переедет обратно в Штаты, и линия мести оборвется, так и не начавшись.

Но у «Детства лидера» есть целый ряд безусловных достоинств. Прежде всего, нельзя упрекнуть Корбета в неизобретательности. Самим названием своего фильма он дает почву для интеллектуальных аллюзий (а эпилог, выражающий благодарность, кажется, всем интеллектуалам XX века, от Жан-Поля Сартра до Ханны Арендт, выглядит уже буквально как библиография). «Детство лидера» — это же вообще написанный в 1939 году рассказ Сартра, главный герой которого, сын богатых промышленников по имени Люсьен, ищет свою идентичность, будучи вовлеченным во фрейдистский психоанализ. Сартр наблюдает за своим героем с четырех лет до самой юности, описывая гомосексуальную связь с поэтом, вступление в фашистскую организацию и убийство еврея, читающего «Юманите». Все это время Люсьен копается в себе в поисках ответа на вопрос: «Что со мной не так?»

Герой фильма Корбета, напротив, максимально закрыт от зрителя, герметичен — мы видим лишь внешние результаты его рефлексий и самоистязаний, приступы неконтролируемой агрессии и изматывающего бешенства. В поле наивных исследований ребенка — его собственная сексуальность, вопрос существования Бога (ответ отрицательный) и границы власти взрослых. В кульминационном эпизоде юный Гитлер (Муссолини, Освальд Мосли, наконец) на несколько дней запирается в своей комнате и зубрит басню на старофранцузском, чтобы отомстить миру вообще и училке-недотроге в частности.

Кадр из фильма «Детство лидера»Кадр из фильма «Детство лидера»© IFC Films

Рассказывая о природе психопатии (во всем виновата буржуазная семья — утверждает Корбет вслед за Ханеке), Корбет как бы перелицовывает фильм Антонио Кампоса «Саймон-убийца», в котором сам же и сыграл, причем едва ли не лучшую свою роль — американского студента, совершившего преступление на сексуальной почве в Париже. Корбет как будто создал своеобразный приквел к истории Кампоса. В начале двадцатого века его Прескотт вырастает в фашистского лидера. А в начале двадцать первого века, когда герои измельчали, Прескотт мог бы стать и Саймоном, забившим подругу-проститутку.

Но не будем и слишком серьезны: в конце концов, на слезинке ребенка Корбет выстраивает не трагедию, а занимательную историческую фантасмагорию. Почти все действующие лица в этом социальном пастише условны и даже не имеют имен: просто «мать», просто «отец», «учительница» или «пожилой иностранный джентльмен». Молодой режиссер ироничен в своем восприятии истории, и киногеничность для него важнее всякой исторической правды. Сознательно или бессознательно он наполняет свой фильм множеством не только исторических и общекультурных, но и чисто кинематографических аллюзий. Так, в драматичном, истерическом финале он вдруг остроумно цитирует «Космополис» Кроненберга. И это ли не есть издевательство над реальной жизнью с ее лидерами и торжество анархической синефилии?


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320767
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325883