11 февраля 2016Кино
140

Изабелла Штевер: «“Берлинская школа” — это плохое словосочетание, все ненавидят его»

Недавно открытая российскими кинокураторами коллега Петцольда и Шанелек — о женском

текст: Наталья Серебрякова
Detailed_picture© Getty Images

Российскому зрителю Изабеллу Штевер открыл фестиваль немецкого кино Blick, на котором была показана одна из ее старых работ, kitchen-sink-мелодрама «Гизела». Новый фильм Изабеллы Штевер «Погода в закрытых пространствах», саркастическая драмедия о работе европейских гуманитарных миссий, совсем недавно получил приз на московском фестивале 2morrow. Штевер преподает в той самой берлинской киношколе DFFB, которая дала имя неформальному течению в новом немецком кино, но всячески дистанцируется от этого ярлыка. Наталья Серебрякова поговорила с режиссером о гендерных моделях в ее фильмах и о том, что плохого в словосочетании «берлинская школа».

— Как бы вы определили суть «Погоды в закрытых пространствах»? Это классовый портрет? Или камерная психологическая драма? Или, может быть, политическая сатира?

— Я не могу абсолютно точно ответить на этот вопрос, потому что это смешанный жанр. В нем есть место и сатире, и гротеску, и в то же время я считаю своих героев серьезными, не насмехаюсь над ними. Я не знаю, какой это жанр. Может быть, это просто… фильм.

— Действительно ли европейские гуманитарные институции настолько отчуждены от людей, настолько подобны корпорациям, как вы показываете в фильме?

— Я не делала никаких исследований. Но мой фильм — следы реальных событий, я сложила вместе эти кусочки реальности, и получилась вымышленная история. Мне кажется, главная героиня, эта женщина, Доротея, живущая в шикарном отеле, хотела бы сделать что-то осмысленное, но у нее просто нет контакта с людьми, которым она хочет помочь. В этой внутренней пустоте она не может встретить своих подопечных. Очень много людей работает как она. Я не видела, чтобы они что-то делали по-настоящему. Но фонды дают деньги на эту гуманитарную благотворительность, соответственно какая-то имитация деятельности должна быть организована. Поэтому Доротея пытается заполнить эту пустоту, заводит связь с местным парнем, хотя настоящий роман между ними и невозможен.

Кадр из фильма «Погода в закрытых пространствах»Кадр из фильма «Погода в закрытых пространствах»

— Все ваши фильмы, по большому счету, — женские портреты. Причем независимо от социальной страты героини всегда обладают очевидной властью над мужчинами — формальной, как героиня «Погоды», или неформальной, как, например, кассирша Гизела в «Гизеле»...

— Женщины в моих фильмах — типичные европейские героини, очень сильные, берущие от жизни все, что им нужно. Я действительно люблю независимых женщин и женщин, которые борются за свою независимость, которые спрашивают себя: как я буду жить, не предавая и не продавая себя? Этот вопрос я всегда задаю. И он всегда ведет к борьбе. Женщины в моих фильмах всегда борются против морали, против общества, против начальства, против системы. И в последнем фильме эта борьба особенно заметна, потому что каждую минуту появляется как бы немой вопрос: все ли в порядке у Доротеи? Она ведь использует этого юношу, вроде как покупает его. И она живет в центре этой парадоксальной амбивалентности. Такие женщины обычно раздражают людей.

— Это очень интересно, потому что российская феминистская повестка несет печать ресентимента и виктимности, женщина часто априори рассматривается тут, наоборот, как жертва. А в Германии?

— Я не знаю ничего о европейском феминизме, и я не читаю о нем ничего в прессе. Поэтому я не могу ответить на этот вопрос. Но я люблю сильных женщин, мне комфортно, когда я их вижу. Однако есть и другая сторона этой силы — то особенное и постоянное одиночество, которое их сопровождает. Это ощущение мне очень близко.

— Эти героини — автопортрет?

— Каждая моя героиня несет отпечаток меня, да: ведь, когда я создаю ее характер, я должна поставить себя на ее место. Но этот процесс не имеет ничего общего с созданием автопортрета, мне такой прием неинтересен.

Кадр из фильма «Гизела»Кадр из фильма «Гизела»

— Вы, возможно, знаете, что вас часто представляют как режиссера «берлинской школы»...

— Я вам скажу, что это обобщение не очень полезно для фильмов. Если мы пытаемся поместить фильм в какие-то рамки, это убивает сам фильм. Термин «школа» используют люди, которые пытаются бороться с немейнстримным кино в Германии. «Берлинская школа» — это плохое словосочетание, все ненавидят его, особенно те, кто спонсирует производство фильмов. В Германии сейчас производится большое количество прекрасных фильмов, но много и тупого кино. Длинные планы или быстрый монтаж, с музыкой или без музыки, с искусственным освещением или без — это ни о чем не говорит. Нужно встречать каждый фильм так, будто ты не видел ничего подобного раньше. Не нужно помещать его ни в какую структуру. Потому что фильмы — это как люди. Это мое мнение как режиссера, но если ты журналист или критик, ты должен как-то выделять школы, направления или тенденции.

— Но вам близок кто-то из ваших немецких коллег?

(очень долго думает) Харун Фароки… Кино Фароки впечатляет меня из-за его образа мышления, его киноязыка. Эти фильмы предполагают комплексные связи, которые невозможно показать по-другому, поэтому говорить о них значит сглаживать, упрощать представление. Фильмы Фароки проясняют мой мозг, превращают путаницу в ясность и дают мне возможность шире и внимательнее смотреть на мир, на мое окружение, прошлые события и находить между всем этим связи. Еще из немецких режиссеров мне нравятся — если навскидку — Валеска Гризебах, Марен Аде, Ромуальд Кармакар, Александр Адольф.

— О чем будет ваш следующий фильм?

— О женщине, которая решила убить себя, потому что больна. Она избегает всех своих друзей, поскольку не может больше их видеть. Но тут она встречает очень красивого парня и чудесным образом излечивается от своей болезни. И теперь она не знает, что ей делать с этим парнем.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20242333
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20243259
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202410898
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202417470
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202421649
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202426987
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427880