12 ноября 2014Искусство
136

Список поражений

Речь Екатерины Дёготь на вручении Премии Игоря Забела

текст: Екатерина Дёготь
Detailed_picture© Barbara Zeidler

Екатерина Дёготь, куратор, художественный критик и искусствовед, стала лауреатом Премии Игоря Забела. COLTA.RU представляет ее речь на церемонии вручения.

Когда тебе вручают награду за достижения всей жизни, что можно сказать в такой значительный, волнующий момент, кроме… «Какие достижения? О чем вы говорите? Сплошные поражения».

А ведь все могло быть совсем по-другому, причем гораздо лучше… Почему, например, я не смогла стать художником? (В мире было бы больше красивых картин.) Почему я не смогла написать роман? И самое главное: почему я не смогла по-настоящему захотеть стать художником или написать роман? Почему я все время пишу странные, недоделанные тексты, в которых нет ни картинок, ни разговоров? Просто чудо, что есть на свете люди — и фонды, — готовые оценить мои одинокие искания, почти лишенные социальных амбиций…

Если у меня что-то и получается хорошо, так это самобичевание, но раз уж я им занимаюсь, то почему бы не сделать небольшое обобщение и не подвергнуть бичеванию все поколение, к которому я принадлежу, и заодно еще пару поколений? Как заметил когда-то Александр Герцен, «можно сбить с пути целое поколение, ослепить его, свести с ума, направить к ложной цели — Наполеон доказал это». Новый капитализм доказал это еще лучше.

При капитализме у нас нет ни на что времени.

Вся история постсоветской неокапиталистической России выглядит сегодня, в этот поворотный исторический момент, как одно колоссальное поражение, напрасная трата огромного количества времени, надежд и усилий людей, которые пытались изменить жизнь к лучшему. Одним из этих людей была я. Случившееся в этом году стремительное скатывание к военной агрессии против Украины, к националистической истерии и самым мрачным формам расизма и патриархальности уничтожило многое из всего того нематериального и материального, что мы вложили в нашу несчастную страну. Разумеется, мы, русские, привыкли считать Россию вечной неудачницей, на этот счет с начала XIX века существует большая традиция — как отрадно упиваться этой мыслью! Как современно и актуально критиковать, проклинать и жаловаться! Но не могла ли эта привычка видеть в России неудачницу стать причиной новых неудач? По словам Ханны Арендт, «где все виноваты, не виноват никто. Признание коллективной вины — лучшее средство против выявления настоящих виновников, а масштаб преступления — лучшее оправдание бездействия».

Но нельзя же сказать, что мы ничего не делаем. При новом российском капитализме мы все стали ужасно занятыми, хлопотливыми, востребованными. При капитализме у нас нет ни на что времени. Нет простора для деятельности. У нас связаны руки и отрезаны языки. Подступает отчаяние.

Но я обещала список поражений, вот они — в хронологическом порядке.

В самом конце 1980-х, когда все еще веяло ледяным ветром холодной войны, я была историком искусства без постоянного места работы. Выбор истории искусства был средством как можно больше дистанцироваться от политики, экономики, публичной сферы и всего остального, что вызывало у меня ощущение беспомощности. Сейчас я отчаянно пытаюсь к ним прорваться — к политике, экономике и публичной сфере, — не забывая о своем внутреннем историке искусства, которого мне было бы жаль потерять. Мы, историки искусства и другие интеллектуалы, были и остаемся жителями надстройки, наша среда обитания — критика, язык, семиосфера, а экономические условия были отняты у нас сначала реальным социализмом, а потом призрачным капитализмом. У нас не было почвы под ногами.

Мы, художественные критики и теоретики, выучились чтить дистанцию и независимость, иронию и сарказм — эти последние прибежища человека, лишенного всех возможных свобод. И мы не обращали внимания на единственную свободу, которая нам оставалась, — огромное количество свободного времени. Мы путали свободное время со спячкой.

Самые умные из нас уже догадывались, чем именно мы занимались: мы декорировали происходившее вокруг повальное перераспределение богатств.

Однажды утром в 1989 году мы проснулись и поняли, что оказались на рынке. Одни пытались убедить нас, что мы вырвались наружу, туда, где история, а другие говорили, что истории уже настал конец. И это звучало странно, потому что мы не успели попробовать ее на вкус. Но мы действительно были там, во внешнем мире, на рынке, и там же были наши тексты — впервые их переводили, понимали, не понимали, о них судили, на них ссылались, с ними считались.

Советские искусствоведы очень хорошо умели анализировать отдельно взятое произведение искусства и помещать его в контексты при помощи метафор и литот, парадоксов и оксюморонов. Но это умение, это ремесло больше не было востребовано. Востребовано было постфордистское производство знания: жесткие криптографические собирательные понятия, употребительные на Западе, эти пароли международной культурологии, которые часто не попадали в смысл, но зато отмечали посвященных. И лишь много позже в своих текстах и исследованиях я осмелилась открыто принять свою советскую антиформалистическую наследственность, преимущественно марксистскую, но при этом укорененную скорее в литературном нарративе и философии, чем в семиотике и политической теории.

Хотя история и закончилась, время ускорилось, и в 1990-х я стала критиком в ежедневной газете и вела в ней колонку о культуре. Мы, которые раньше не могли не писать, начали писать в буржуазные или желающие быть буржуазными газеты. В основе договора была иллюзия писательской свободы. Но наша собственная свобода, свобода выбора странных, очень личных слов, была по сути оправданием свободы выбора на свободном рынке и, самое важное, историческим выбором этого свободного рынка. Самые умные из нас уже догадывались, чем именно мы занимались: мы декорировали происходившее вокруг повальное перераспределение богатств, экстаз накопительства и эстетику нематериального непосредственного переноса.

Лишь 10 лет спустя, в 2007 году, я обзавелась страницей в интернете, на которой попыталась забанить кудрявую арт-критику в интересах социально ориентированной фактографии. Но почему же в своих собственных текстах я продолжила обращаться в первую очередь к публике, а не к научному сообществу, даже после того, как меня предупредили, что это не поможет мне снискать уважение? Почему я всегда пытаюсь заставить людей смеяться и — в самых смелых мечтах — даже плакать? Почему у меня никогда не получалось быть солидной, строгой и серьезной?

А еще тогда я не смогла эмигрировать. Я много ездила за границу и подумывала о том, чтобы уехать туда навсегда, но так этого и не сделала, не отказавшись при этом от мучительной тяги к странствиям — противоположности ностальгии. Потерпев неудачу с отъездом, я провалилась и с не-отъездом — у меня не вышло сделать в России приличную музейную или научную карьеру. Для человека с моей политической и личной репутацией это оказалось невозможным.

Но для самой России уже слишком поздно.

В 2000-х я стала независимым куратором — наемным писателем, но писателем в пространстве и времени и, не дав эфемерным капиталистическим возможностям вскружить себе голову, увлеклась антикапиталистической критикой. В своих выставках «Память тела. Нижнее белье советской эпохи», «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным», «Мыслящий реализм» и «Кудымкор — локомотив будущего» я исследовала исторические альтернативы, реализм XIX века и раннюю советскую традицию политического и антикапиталистического искусства, а также вернакулярное, провинциальное и часто коллективное производство культуры за пределами профессионального поля. Все эти девиации обладали потенциалом для будущего — они обратили меня к «проклятьем заклейменным», как говорил Франц Фанон, цитируя «Интернационал». Сама этого не осознавая, я занималась вопросами деколониальности в фаноновском смысле и говорила на языке альтернативной модерности — это же я продолжаю делать сейчас в Академии мирового искусства в Кельне, где по моей инициативе раз в два года проводится фестиваль Pluriversale (от «плюриверсальной трансмодерности» Энрике Дусселя). Первый фестиваль уже начался. В будущем я надеюсь прочитать цикл лекций о старом русском империализме и новоявленном неофашистском расизме в контекстах, в которых они раньше практически не обсуждались.

Но для самой России уже слишком поздно. Очередное поражение: язык деколонизации уже присвоен Владимиром Путиным. Он злонамеренно требует особого отношения к России как к жертве западного колониализма. Он делает многообразие орудием жестокой культурной войны между Евразией и Западом, при этом резко сократив поле различий в публичной и даже личной сфере (я имею в виду прежде всего права ЛГБТ, но и права женщин тоже). Критика западного капитализма самым противоестественным образом превращается в доказательство избранности и господства белых, инструмент имперского высокомерия (одновременно и националистического, и классового) и двигатель культурного изоляционизма. У левых — в России и за ее пределами — украли их язык, осквернили и извратили их взгляды.

Несем ли мы за это ответственность?

Можем ли мы ее не нести?

Что нам делать?

По крайней мере, это еще не поражение, потому что борьба продолжается.

Мой список поражений подошел к концу. Я признаю каждое из них, хотя во многих случаях мне следовало бы разделить честь поражения с миллионами других людей. Лузеры всех стран, соединяйтесь! И спасибо!

Авторизованный перевод с английского Александра Столярчука


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 20249608
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202414827
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202420132
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202421868