Батай — казак, Жижек — на кладбище, Кроули — ангел-хранитель Кубани

Они посвящали в казаки Жоржа Батая, презентовали перевод книги Славоя Жижека на кладбище, выдвигали в мэры болотный сапропель и придумали казаков-магов, объявивших Алистера Кроули ангелом-хранителем Кубани. В своей любимой пивной краснодарские медиаактивисты рассказали о себе и этом «безумном, безумном» мире.

С декабря 2015 года на юге России, судя по заголовкам региональных, федеральных и даже зарубежных сайтов, происходили странные вещи. Некие «Новые казачьи маги» в Краснодаре очертили главные памятники солевыми кругами, спасая город от геев, бандеровцев и турок. Ровно два года назад, 21 декабря 2015 года, казаки из Батайска приняли в свои ряды философа Жоржа Батая. Краснодарский клуб библиотекарей «Перун» вместо чучела зимы сжег книги Генри Миллера, выступив против «генитальных подснежников» и за ядерную зиму вместо «черной весны».

Опять же краснодарский фан-клуб блэк-металлистов из группы Behemoth перевел книгу Славоя Жижека «Страх настоящих слез» и презентовал перевод ночью на кладбище. Леворадикальная адыгейская арт-группа «Шыпкъэм икIальэхэр» подожгла гараж в поселке Энем, обличая колонизаторскую политику музея «Гараж». Евразийцы-урбанисты из Краснодара потребовали выдвинуть на пост мэра города болотный сапропель, назвав русский мир «миром неживой материи». И даже казаки-маги второй раз появились в новостях — они установили памятник Алистеру Кроули, сочтя его ангелом-хранителем кубанской земли.

Все эти истории стремительно влетали в новостные ленты и так же быстро исчезали. Как и многие, я не связывала их между собой и забывала после трех scroll down. Но после истории с адыгейскими музыкантами из группы «Шыпкъэм икIальэхэр», которые сожгли гараж в знак протеста против триеннале «Гаража», я, будучи редактором музыкального журнала, решила разузнать что-то про кавказских радикалов. Через неделю мне стало ясно, что эта история не про музыку, а про клубок мистификаций, который я решила распутать. И вот спустя полгода мне удалось договориться с анонимными медиаактивистами о материале.

Они настояли на встрече в одной из круглосуточных забегаловок в центре города, которую практически всегда хочется обойти стороной. Последний раз видела ее в окно такси: четверо гастарбайтеров дрались и обливали друг друга пивом. Единственный плюс — пиво за 40 рублей (пробовать его я так и не решилась).

За двумя столами сидят девять человек — пять парней, четыре девушки. Сразу видно, что это одна компания — именно та, которая меня и ждет. Меня изначально предупредили, что «полный состав» собрать не удастся в любом случае. Во-первых, внушительная численность — «нас чуть больше, чем футбольная команда». Во-вторых, территориальный разброс — «большинство в Краснодаре, но кто-то уже в Казахстане, кто-то в США, кто-то в аду».

Долго не получается начать задавать вопросы. Меня подкалывают за стаканчик из модной кофейни, с ухмылкой расспрашивают, почему закрылась «Бочка» — журнал о краснодарской музыке, который я делала около двух лет. Разговор тем временем блуждает вокруг каких-то безумных тем и напоминает серию гэгов — утопии анархобиокосмистов, хлопок одной нагайкой, диссеминация п****лей, теология блокчейна, сталинистские ритурнели счастья и т.д.

Достают из-под стола виски, все дружно пьют. В разрастающемся пьяном угаре все чаще слышны уже менее интеллектуальные реплики: «да он же мразь», «в ЦСКА всегда будут негры», «сам ты шкура». Спустя где-то полчаса собеседники все же начинают реагировать на мои вопросы. «Как вас называть? И как называть то, что вы делаете? Акции? Перформансы? Это современное искусство?»

Разговор тем временем блуждает вокруг каких-то безумных тем и напоминает серию гэгов — утопии анархобиокосмистов, хлопок одной нагайкой, диссеминация п****лей, теология блокчейна, сталинистские ритурнели счастья и т.д.

Словосочетание «современное искусство» вызывает дружный гогот у парней и повизгивание у девочек. Мне кидают: «А что такое современное искусство?» — и, не дожидаясь ответа, сами начинают перебирать варианты:

— Стерилизованное пространство, вокруг которого возвели оградительную ленту условные кураторы «Гаража»?

— Сонм избранных и чистилище из всех этих бесконечных ИПСИ и школ Родченко?

— Медиаголгофа, где прибиваются к кресту те, у кого самое толстое CV?

Складность формулировок немного режет слух — будто на мне пробуют домашние заготовки. Возможно, заметив это, один из самых громких парней переключает внимание на меня и отвечает: «Как хочешь — так и называй. У нас никакого названия нет. Нам интересен сам процесс внедрения придуманного нами в медиареальность. А о том, как это кто-то назовет и назовет ли вообще, мы не думаем. Это уже другая и малоинтересная история. Но, наверное, слово “акция” мы слышали чаще всего».

Интересно, что, готовясь к разговору, я ожидала увидеть персонажей весьма узкой арт-тусовки Краснодара, может, кого-то из КЦ «Типография». Но нет. То есть пару лиц из компании я видела ранее на концертах, но не более. И еще странность: хотя все как один фыркают, слыша слово «искусство», тем не менее все активно и с азартом о нем говорят. Девушка с BDSM-чокером поясняет: «Мы не высказываемся как художники и не делаем такое послание, которое поймет и барбос. Хотя что мракобесы-библиотекари, сжигающие Миллера со словами “лучше ядерная зима, чем черная весна”, что казаки-маги, делающие памятник Кроули и говорящие про “удаль казачьей трансгрессии”, — вряд ли это норм даже для нынешней путинской России. И понять это несложно».

Переспрашиваю про художников и современное искусство. Громкий продолжает: «Нас никогда не интересовала такая самоидентификация. Мы делаем все эти штуки, потому что это дико весело и угарно. Нас объединяет не интерес к искусству, а, скорее, интерес к медиавирусам, culture jamming и прочей такой партизанщине. То есть если нас и интересует искусство, то только если оно куда-то вторгается, нелегально пересекает границы, совершает подкопы, притворяется чем-то другим».

— Партизанщина, — подхватываю я. — То есть вам интересно просто сделать сам вброс, посеять медиавирус?

— Ну ∗∗∗, — хватается за лицо Громкий. — Нам же не просто вбросить важно. Важно, что вбрасывать. Вот когда админы паблика E:\music\ вбрасывают инфу о своем задержании, а потом ржут над тем, как якобы обосрались СМИ, которые хотели им помочь, то это п****ц как невесело. Мы веселимся не для того, чтобы со стеклянными глазами обличать СМИ в том, что они публикуют дичь всякую.

— Так делают только менты, фарисеи, доносчики и п*******ы, — подытожила BDSM-девочка.

— А зачем тогда вы вообще пропихиваете эти фейки в СМИ?

Неожиданно начинает отвечать девушка в футболке Sex Pistols, до этого практически все время молчавшая: «Я вот ненавижу, когда наши штуки называют фейком. Фейк — это выборы президента России. Фейк — это наша политическая система. Фейк — это весь российский суд. И эти фейки пропихнули в нашу жизнь».

Затем слово берет самый трезвый молодой человек с легким грузинским акцентом. Говорит он совсем серьезным тоном:

— У нас в каждой новости есть специально созданные маячки-разрывы, которые как бы подмигивают тем, кто их замечает. «Новые казачьи маги» — это отсылка к Курехину и его «Новым магам». Посыпание памятников солью — оммаж «Бомбилам», которые обводили мелом Садовое кольцо, дабы оградить Россию от главной нечисти. Вместе с книгами Генри Миллера мы сжигаем «Сонник» Густава Миллера. И так везде.

— Интеллектуальный такой троллинг получается, да?

— Даже если мы кого-то и троллим, то это, скорее, не СМИ, а те официальные структуры, которые вынуждены давать комментарии. И многие СМИ, на мой взгляд, понимают это и помогают этому карнавалу. Когда мы посвящали Батая в казаки, то официальные представители донского казачества сказали, что это «скорее всего, новогодняя шутка». Вот это «скорее всего» очень показательно. То есть даже атаманы не знают, на какой п****ц способны их коллеги.

Остальные тоже начинают вспоминать подобные истории. Как, например, в репортаже «России 24» высокопоставленный казак с сомнительными медалями, на которых монтажер фокусирует внимание зрителя, грозил выпороть каждого казака-мага. Или как в сюжете на местном ТВ про спасение Краснодара от геев и террористов появляется священник, который говорит, что намерения у казаков хорошие, но вот магию он не одобряет.

Отдельно упоминают о том, как некоторые журналисты «наверное, начинают подыгрывать и берут комментарии». Так, например, появилась статья, где сжигатели книг Генри Миллера изящно критикуют Гутенберга и любовь к литературе: «Сочинительство и любовь к литературе — это болезни, которые следует постепенно лечить. Русский человек создан для решительных действий, а не для круассанных развлечений со вздорной выдумкой Гутенберга». А представители фан-клуба группы Behemoth, презентовавшие книгу Жижека на кладбище, сокрушались о состоянии современной культуры: «Всех заинтересовали кладбище и наш фан-клуб, а на сам перевод почти никто внимания не обратил. В такой уж век мы живем. Все ценности, которые нам дороги, растоптаны клиповым мышлением современной культуры и популистами, прикрывающимися священным знаменем православия».

— Мы веселимся не для того, чтобы со стеклянными глазами обличать СМИ в том, что они публикуют дичь всякую.

BDSM-девочка хихикает и напоминает, что эти тексты писались в этой же забегаловке. И я спрашиваю: «А как вы вообще все это придумываете? Сидите тут за пивом и устраиваете брейнсторм?» Все сразу начинают что-то орать и смеяться, но всех перебивает Громкий: «Главное в том, что все эти штуки — просто побочный продукт нашего общения. Но ведь хорошие истории так и начинаются — не с заявки на грант, а с дружеской попойки, встречи и приключения».

После этого, постоянно отвлекаясь на смешные, а иногда — пугающие детали, остальные рассказывают о том, что задумки появляются спонтанно: «Вот мы гуляем большой компанией, и вдруг в хмельном облаке рождается странный образ. Казаки-маги там. Или дикие адыгейские художники, сжигающие гараж. Потом мы уже думаем, как этот образ украсить и инсталлировать в медиареальность».

Выходим перекурить. Уже почти ночь. В 50 метрах эвакуатор эвакуирует эвакуатор. К забегаловке подтягивается привычная аудитория, которую легко узнать по разбитым или пропитым физиономиям. С кем-то из них мои собеседники здороваются. Самое время для банальных вопросов — как они пришли к жизни такой, как стали всем этим заниматься?

После дежурного и уже напоминающего легкую шизофрению хохота слово берет выделяющийся своей скованностью парень: «В прошлом у многих из нас были заигрывания с тем, что можно для понятности назвать стрит-артом. Но нас завораживали в этом прямое вторжение в городскую среду и его радикальная негалерейность». Его перебивают и спешат чуть ли не хором подчеркнуть, что никто и не думал заниматься стрит-артом и это было просто «пьяное спонтанное веселье».

Я жду, пока они успокоятся, и прошу привести какой-нибудь пример. Рассказывает снова Громкий: «Это было, наверное, лет восемь назад. Нам надо было съездить в один небольшой город поблизости. И первое, что нам бросилось в глаза, — это девственно чистые уличные стены. Ни граффити, ни тэгов, ни рекламы спайсов — вообще ничего».

В сюжете на местном ТВ про спасение Краснодара от геев и террористов появляется священник, который говорит, что намерения у казаков хорошие, но вот магию он не одобряет.

Два парня и девушка, которые, видимо, тоже участвовали в этой истории, начинают дополнять: за ночь они расписали практически весь город одним словом из заумного словаря Велимира Хлебникова, которое настоятельно попросили не называть. И, по их словам, до сих пор в том городе ходят разные легенды о том, что это было и кто это сделал. Версии, мол, самые разные — скинхеды, кришнаиты, бандиты, чеченцы.

Возвращаясь с улицы, одна из девушек разлила пиво на стол. Среди прочего в луже оказался и мой айфон, служивший диктофоном. Хлопоты и вытирания телефона, как показалось, чуть смягчили нарочитое отношение ко мне как к чужой. Поэтому я поспешила задать давно напрашивающийся вопрос: «Вот вы общаетесь с журналистом; не близко ли от этого до выставки или документации в виде, например, брошюры или сайта?»

— Мы не думаем, что такая документация вообще возможна. Все происходит тогда, когда новость начинает тиражироваться. Ее публикуют разные СМИ, репостят в соцсетях, она обрастает комментами, официальными опровержениями, контаминациями и параллелями с другими новостями, исходный текст искажается новостниками и т.д. И как это все воткнуть в галерейное пространство? И это же очень классно, что никак. Делать нечто, что в принципе не может быть усвоено крупной институцией и превращено в выставку, — это важная задача для современного искусства в России. Если и заниматься искусством, то только таким, чтобы из него не смог сделать выставку какой-нибудь «Гараж».

— И поэтому вам важна анонимность?

— Да-да, анонимность — ключевое, — оживленно подхватывает Sex Pistols. — Ведь если бы мы делали наши штуки не анонимно, то все остановилось бы на первой истории. А так нас почти не видели радары культуры. Связывали некоторые новости между собой совсем немногие.

Выходим перекурить. Уже почти ночь. В 50 метрах эвакуатор эвакуирует эвакуатор.

— Но ведь после этого материала будут связывать уже многие.

— Ну мы же после адыгейских художников ничего и не делали больше. Хотели сначала на казаках-магах и Кроули остановиться. С пятиминутным репортажем в пятничный прайм-тайм на «России 24». Но все же в мае придумали штуку с адыгейскими художниками и не устояли.

— А почему решили закончить-то?

— Нам показалось, что это стало походить на какой-то конвейер, — снова включается в разговор подозрительно трезвый грузин. — По накатанной работать уже не так интересно. Где инерция, там и смерть.

— А вот насчет связывания акций, — говорю я. — За месяц до сжигания книг Миллера появилась похожая по риторике акция от православного общества «Гимена», где заявлялось, что «любовь — ложная ценность, чуждая русской культуре»…

Все мотают головами и говорят, что не имеют к этому отношения. Скованный парень поясняет: «Это делал один местный трикстер, наш знакомый. Он сначала предлагал и нам поучаствовать в этом, но мы отказались. Все же мы все — православные люди. А этот чувак просто доит местную администрацию и пародирует клерикальное мракобесие. Изображает такого лютого фанатика и дискредитирует тем самым православных. Он тут спец по всяким срывам аморальных концертов и закрытию атеистических выставок. Вот решил и День святого Валентина отменить».

После первых за вечер 10 секунд всеобщего молчания говорит BDSM-девочка, словно смутившись паузой: «С ним мы только однажды взаимодействовали в наших делишках — он подлил масла в презентацию Жижека, написав на нас заяву в прокуратуру по нашей же просьбе. То есть если раньше он разыгрывал придворный лай мракобесной моськи на реальных Behemoth, то на этот раз он прыгал на их вымышленный фан-клуб».

— Если и заниматься искусством, то только таким, чтобы из него не смог сделать выставку какой-нибудь «Гараж».

После этого разговор стал уже совсем хаотичным, и я перестала понимать, где меня троллят, а где нет. К тому же от непрекращающихся острот, каламбуров и мата мне становилось уже немного не по себе. Мои собеседники, видимо, от этого заскучали и решили поставить мне ультиматум. Либо я покупаю им всем по стакану пива, либо они перестают со мной разговаривать. И это при том, что весь вечер многие куда охотнее прикладывались к бутылке Macallan, которая стоила как несколько чеков обоих столов. Устав от всего этого, я благодарю за беседу и прыгаю в проезжающее такси.

Вопросов у меня осталось гораздо больше, чем ответов. Но размышления в течение последующих дней и переслушивание записи постепенно рассеяли туман. Мне стало более-менее ясно, с кем я имела дело. Я назвала бы действия этой анонимной группы медиаактивизмом, мистификациями в медийном поле. Их можно легко вписать в ту же традицию, что и курехинского Ленина-гриба, и провокации The Yes Men, делая поправку на иной масштаб.

Год назад на AroundArt довольно подробно и понятно описали смысл деятельности краснодарских мистификаторов. В статье речь шла о присвоении идеологического языка и доведении его до абсурда, о захвате образов и контрабанде смыслов на территории политических противников. Своими новостями, которые многие принимают за правду, они дискредитируют образы разнообразных консерваторов-охранителей, превращая их уже в совсем ополоумевших гоблинов. А официальные комментарии и опровержения только еще сильнее раскрашивают этот абсурд.

Конечно, вся их деятельность — это современное искусство. Артем Лоскутов в своем телеграм-канале называет это «пресс-релиз-акционизмом». А открытая и немного вычурная критика совриска — это, скорее всего, просто хороший тон, отсылающий к различным контркультурным авангардистам ХХ века, презиравшим традиции и компромиссы.

Чем же была сама наша встреча, я так и не поняла. Хотели ли они поговорить со мной о своей философии и медийных подвигах? Или хотели просто пустить пыль в глаза при помощи злачного места, нарочито дешевого пива и прочих броских атрибутов богемности? Впрочем, даже если это и было очередное трикстерство, то разыграно оно было так же отточенно, как большинство их медийных историй. И как там говорится? «Гройс, сыд уфэд?»

Автор статьи благодарит Лену Дикую за помощь в подготовке материала.

Понравился материал? Помоги сайту!