16 мая 2018Colta Specials
590

Сергей Соловьев о тейяме

Вообразите, что где-то в Греции до сих пор совершаются Элевсинские таинства, как тысячи лет назад. Примерно так обстоит дело с тейямом

текст: Сергей Соловьев
Detailed_picture© Сергей Соловьев

С чего же начать, как говорил Саша Соколов? С второстепенного, с гардероба? От которого онемел бы самый изысканно-дерзкий кутюрье, а наряды театра но выглядели бы рядом едва ли не как школьная униформа? При том что весь этот многоярусный космос красоты изготавливается простыми крестьянами низшей касты в глубинке Индии на протяжении тысячелетий и никогда не показывается за пределами деревенской округи небольшого городка.

Или так. Вообразите, что в наши дни где-то в глубинке Греции продолжает идти античная драма — и именно в том аутентичном виде, какой была изначально. Или то же самое представьте в отношении Элевсинских таинств. И добавьте сюда, что мы не только об этом не догадываемся, но и о том, что они когда-то существовали, имеем весьма туманные представления.

По-своему примерно так обстоит дело с тейямом — праиндуистским языческим обрядом необычайной магической красоты и силы, который не прекращался на протяжении всей этой тьмы веков, да и сейчас его любой может увидеть — достаточно приехать в индийский штат Керала и добраться до городка Каннур, в окрестностях которого в зимние месяцы и происходит эта фантастическая мистерия.

Но лучше для начала глянуть, о чем речь. Это трейлер к снятому мной видеоматериалу.

Поразительно, но никаких внятных сведений о тейяме до сих пор нет. Во всяком случае, все, что мне удалось найти в англоязычном поле информации, можно уложить в полстраницы. У нас — почти ничего. Возможно, на языках Индии, прежде всего, на керальском малаялам есть вероятность приоткрыть эту завесу. Но я не очень удивлюсь, если и там мы найдем немногим больше. И один из ответов на этот парадокс: Индия — все тот же полный чудес мир, который и в наши дни продолжает быть лишь чуть приоткрытым (для нас, для западного мышления с его представлением о ценностях, историографии и пр., а для индийца это просто воздух, которым дышат, а если и «анализируют», то совсем на другой лад). И ошеломляющие открытия здесь все так же возможны на каждом шагу, как у нас во время оно. Даже на моей памяти было достаточно случаев. Например, когда деревенские змееловы показали на утесе за хутором обнаруженные ими наскальные рисунки пятитысячелетней давности. И там же соединили меня по мобильному с профессором Бомбейского университета, который подтвердил: да, он с небольшой группой специалистов приезжал, датировали и отложили исследования до следующего раза. А когда он наступит — в следующей юге? Поскольку такого и разного «добра» — пол-Индии. А по другую сторону от того хутора стоял заброшенный и никому не известный небольшой «Стоунхендж», вокруг которого разгуливали козы. Или вот егерь в одном из заповедников Махараштры говорит мне: тут мы на днях, копая водоем для зверей, динозавра нашли, поехали глянем — может, подскажешь, что с этим делать. Или, прокладывая маршрут в глубинке штата Карнатака, наткнулся в сети на любительский сайт индуса, который годами в одиночку ездит по деревням и описывает древние храмы; так вот, о половине из них почти нет никаких сведений, а среди них — храмы мирового уровня. Ну и так далее. Даже новые виды животных до сих пор находят в Индии. Так что немудрено, что о тейяме нам известно так мало.

© Сергей Соловьев

Узнал я о нем случайно несколько лет назад и вот только в этом году добрался до тех краев. Но вначале о самом городке Каннур. Это Северная Керала, малопосещаемая приезжими, туристическая местность расположена много южнее: это там — аюрведа, СПА, пляжи, театр катхакали, храмы Тираванандума и пр., а здесь — городок, опоясанный военными и полицейскими гарнизонами, которые не очень решаются вмешиваться в его жизнь: с одной стороны — бурная коррупция и слаженный криминал, с другой — неугомонно марширующая компартия, лидирующая в этом краю. Обе стороны, не говоря о множестве других, в неразлучных объятиях. Улицы в ряби красных флажков, мостовые в тату серпа-молота, а на площадях стоят огромные кукольные, гомерически прекрасные фигуры или просто головы Ленина, Мао, Че Гевары и Маркса, будто сделанные Параджановым на пару с Кустурицей. При том что сам городок с его чересполосицей современных зданий и хибар производит впечатление несколько курьезно защемленного между НЭПом и военным коммунизмом — с веселой поправкой на Индию и XXI век. Добавьте сюда еще христианских миссионеров, ухватившихся за этот штат как ни за какой другой и, видимо, чувствуя свою неполноценность в этих землях, раздувающих себя до непомерно пафосных масштабов с иллюминированными храмами-звездолетами размером с Тадж-Махал. Ну и общий градус зашкаливающего патриотизма и самооценки: Керала лучше всех — и по образованию, и по медицине, и по красоте, и по климату, и вообще по всему.

© Сергей Соловьев

Вернусь-ка еще на минуту к Ленину и позабавлю вас, прежде чем продолжить с тейямом. Как-то на улочке Каннура разговорился я с интеллигентным светским человеком средних лет. Узнав, что я из России, он спросил, давно ли я видел Ленина. В Мавзолее, добавил он, видя, что я несколько опешил. Причем начиная со слова «Ленин» голос его перешел в какой-то застенчиво-нежный регистр, а взгляд заструился поверх моей головы. Не знаю, сказал он, смею ли я просить вас об этом, но… когда вы будете в Москве… зайдите к нему. И я был бы счастлив, если бы вы прислали мне фотографию: вы и он.

И тут я вспомнил другой эпизод: недели за две перед тем в куда менее обжитом коммунистами штате Махараштра, в маленьком городке Даполи, который местные произносят как «Наполи», понятия не имея о Неаполе, я сидел в полицейском участке, разговаривая с главным инспектором края, в чьем имени по-английски слышался «жаворонок», а на местном наречии — «100 тысяч рупий», и говорили мы минут пять спустя после знакомства о комментариях Шанкара к «Упанишадам». Надо сказать, что иностранцев в этом краю видят нечасто, да еще и способных вести такие разговоры. С каждым словом от радостного изумления в нем распускался маленький лотос, наконец он не выдержал и вскричал: Шива! В дверях возник двухметровый гренадер, сплясавший семиколенный танец чести, и вытянулся перед ним. Чаю нам, лучшего! И мы продолжили, каким-то образом сместившись к ламаизму. И когда он услышал, что я был лично знаком с далай-ламой, он на минуту смолк, потом перегнулся через стол и прошептал мне в лицо: «Моего папу… зовут… Ленин». «Как!» — слегка отшатнулся я. Да, сказал он, садясь, а полное имя… тут он проговорил что-то непроизносимое. Что означало: Ленин-человек-сын-горшечника.

© Сергей Соловьев

Но вернемся к тейяму. Мне несказанно повезло. Дело в том, что он происходит в основном в зимние месяцы, в среднем один раз в неделю и каждый раз в другой деревне. Узнать, где и когда, тоже непросто: немногочисленные объявления, написанные на местном языке, расклеиваются по городу, но надо еще выискать их среди сотен тысяч других, и то лишь по картинке, а потом ловить прохожих, среди которых далеко не каждый говорит по-английски, а потом еще добраться именно в ту деревню с бессловесным рикшей, где ошибка в один обертон звука в названии места — и вы в совсем другой деревне. Повезло же в том, что именно в эти дни тейям шел все 12 дней подряд — в разных деревнях и исполняемый разными труппами. И все эти 12 дней и ночей — а представление, как правило, начинается вечером и длится до утра, а то и два-три дня и ночи непрерывно — я дрейфовал вместе с труппами от деревни к деревне, спал, вернее, передремывал вместе с ними прямо на земле у костра под звездами на храмовых подворьях и возвращался в гостиницу через день-два лишь помыться и переодеться. Так вот, разговоры мои с «актерами» тейяма (с теми считанными, с кем можно было хоть как-то объясняться по-английски) только подтверждали крайнюю степень непроглядности информации о тейяме: чуть только вопросы мои уходили глубже поверхностных — об аксессуарах нарядов или сюжетных коллизиях представления — и касались истории этого обряда на его уж бог весть сколько тысячелетнем пути, повисало безответное недоумение. Но счастье было уже в том, что я, примелькавшись и сдружившись со многими из них, мог беспрепятственно находиться в хижинах-гримерках и наблюдать весь процесс подготовки к тейяму, обычно сокрытый от посторонних глаз.

© Сергей Соловьев

Теперь по порядку. Для начала я попробую кратко суммировать то, что нам известно о тейяме. Слово «тейям» означает и сам процесс магического ритуала, и имя бога, духа (или облака духов). Суть этого мистериального обряда — в призывании духа тейяма, его вхождении в танцующего медиума (бхагавата) и транслировании его божественной энергии. Этому действу предшествует длительный этап изощренной подготовки, включая декорации и умопомрачительной красоты наряд, в который обряжают бхагавата. Труппа состоит примерно из 20 человек, половина из них — музыканты (барабаны и духовые), бхагават — один, но бывает и два-три, действующих попеременно или вместе. Остальные готовят пространство действия на храмовом подворье (костер, символические декорации и др.) и участвуют в мистерии на вторых-третьих ролях. Таких трупп в округе около десятка, и все они из одной из низших каст, называемых «ваннан». Но только две из них имеют бессрочное право исполнять эту мистерию. В незапамятные времена, согласно преданию, оно было ими получено от короля, и с тех пор эти две труппы передают право и опыт по наследству — от отца к сыну. У каждой из трупп есть свои отличия в репертуаре и свои особенности. Есть один сюжет — экстремальный, где речь идет буквально о жизни и смерти для исполнителя: вхождение в огонь. В наши дни исполнять этот тейям могут, как мне сказали, лишь два человека. Одного из них я видел, ниже я расскажу подробнее и покажу эти нелегкие для восприятия кадры видео, которые удалось отснять.

Обычно тейям заказывает семья попечителей храма совместно с деревенской общиной, которая покрывает расходы и выплачивает символический гонорар исполнителям. Символический, поскольку тейям — не профессия и не заработок, а служение. В среднем исполнитель получает в месяц жалованье слуги, домработницы. А если учесть, что тейям происходит лишь в зимнюю пору, это и вовсе копейки. У каждого в труппе есть своя профессия и работа, к которой он возвращается после тейяма.

© Сергей Соловьев

Начинается представление с некоего пролога: один из труппы (второй медиум), как правило, обнаженный по пояс, в облегченном гриме, стоя у костра, призывает тейям медитативной песнью под глубокий звук медленного барабана, возвещая начало, «открывая каналы». Затем выходит бхагават, и начинается главное действо, длящееся около двух и более часов. Входя в транс, он исполняет танец, рассказывающий один из сюжетов, отсылающих либо к «Махабхарате», либо к пуранам (сказаниям). За ним следуют свита с факелами, музыканты и другие участники. Пишут, что сюжетов около 400, но мне говорили, что на деле не более 20—30, включая местные сказания и легенды. Действо происходит без слов, но зрителям, похоже, все понятно — что за сюжет и что происходит в любой из моментов танца. Даже по мимике бхагавата, движениям его рук, пальцев, что тоже отдельный спектакль. Для чужестранца, пусть и знакомого с источниками, разобраться в этом трудно. Бхагават может, например, быть обряжен в женщину с полушариями половинок кокоса, изображающих грудь, облачен в подобие матроны на манер самоварной бабы, но при этом играть роль мужчины. Или танцевать некую битву со Смертью (Ямой), но, когда я спросил у моего приятеля-барабанщика, тот был глубоко удивлен моим прочтением. Во-первых, «Смерть» оказалась просто Слугой, во-вторых, никакая не битва, а Служение, в-третьих, даже если бы это была Смерть, сказал он, то какая же с ней может быть битва? Только любовь. И у бога, и у человека. И верно ведь: «тат твам аси» («ты есть то») — из основных принципов индуизма: ты — никогда не ты, а вон то облако, например, но и оно есть, лишь поскольку является вон тем деревом, и так далее, пока не опояшет всю Вселенную, возвратив тебя тебе в единственно реальных смысловых очертаниях — как все мироздание без остатка. Но действие в тейяме может быть и бессюжетным, просто вхождением в образ одного из богов — в царя обезьян Ханумана, например. В конце мистерии — жертвоприношение. В прежние времена это мог быть буйвол или черный козел, ныне, как правило, рябая курица. После финала бхагават садится на «трон», благословляет свиту и музыкантов, затем к нему выстраивается очередь из зрителей. Каждый шепчет ему на ухо свои заботы-печали-радости, он утоляет их, подбадривает, благословляет. Все это носит очень неформальный, дружеский характер, и смеются, и изумляются друг другу. Но и — не то чтобы благоговение к нему испытывают, но особое деликатное уважение — как к посланцу божьей милости. Так, например, когда бхагават, танцуя, приближается к сидящим на земле зрителям, они встают, складывая у груди ладони.

© Сергей Соловьев

Первые упоминания о тейяме, сделанные на тамильском языке, восходят к середине первого тысячелетия до нашей эры. Понятно, что речь идет об обряде, существовавшем задолго до этих записей. Географически это юг Индии, земля дравидов, один из истоков цивилизации. И хотя исторически тейям соотносят с Кералой, сейчас трудно сказать, как, где и когда он зародился. Во всяком случае, Керала и Тамил-Наду — соседствующие и взаимопроникающие территории. Затем, вплетаясь в индуизм, тейям отчасти трансформировался, сближаясь с ним, многое перенимая, но при этом удивительным образом не утрачивая своей аутентичности. Так в тейям вошли боги индуизма, среди которых — одна из ключевых для тейяма фигур — Дурга. Вернее, та, которая была в начальной, архаичной поре тейяма Дургой, покровительницей земледелия, многоликой, прекрасной и страшной богиней, чье имя кануло, будучи заслоненным Дургой, одной из жен Шивы, возникшей, согласно одной из версий, из черной сброшенной кожи Парвати. Одна из ипостасей Дурги — неумолимая Кали, черная богиня, у которой, в свою очередь, есть (за)предельный облик с испепеляющим взглядом — Чандика. Именно на подворьях храмов Дурги и разыгрывается мистерия тейяма.

Видимо, эта мощная и долгая связь с Дургой (и той, которая ей предшествовала), как и с женской энергией в целом, уже в начале нашей эры развернула тейям в сторону поклонения Шакти — той, без которой никто и ничто во Вселенной не дышит. Впитав и этот опыт, тейям через несколько веков снова вернулся к своим очертаниям. Насколько можно судить, несмотря на дальнейшие перипетии, он примерно в этих очертаниях и дошел до наших дней. Где-то в XVII веке там же, в Керале, возникает известный ныне по всему миру театр катхакали — один из легких сценических отсветов тейяма. А на другой стороне Индии, в Ориссе, в такой же непрогляди веков, как и тейям, зародился джаганат, который считают одним из ранних ответвлений индуизма. Эта народная «ересь» и сейчас имеет миллионы последователей, свои храмы и свой пантеон богов, иконография которых очень похожа на тейям с той разницей, что в джаганате это парсуны и изображения, а в тейяме — живая мистерия. Интересно, существуют ли исследования этих сопоставлений.

© Сергей Соловьев

Осталось, прежде чем перейти к обещанному экстремальному тейяму, сказать несколько слов о неожиданно создавшемся фильме, который я смонтировал из отснятого материала. Неожиданно — по нескольким причинам. Во-первых, я не замахивался на фильм, а снимал, что называется, для себя. Во-вторых, не очень пригодной для этого фотокамерой, с рук, в почти невозможных для съемки условиях: ночь, слепящий свет прожекторов со всех сторон, куда ни повернись, быстрый и непредсказуемый танец, перемещающийся по всему полю храмового подворья, толпы зрителей, устремляющихся вослед действу, сквозь которые было порой не протиснуться. Добавьте сюда еще мою страсть, сердце моего внимания к крупным планам, медитативным подробностям, особенно в гримерках. Тем не менее я привез около 10 часов записи. И с изумлением обнаружил, что порой милостью божьей удалось снять то и так, как не чаял. На выходе получился фильм в двух версиях (короткая — 80 мин., на которую дана ссылка, с возможностью посмотреть полную версию) с моими лишь периодическими комментариями. Поскольку — я еще при съемке это понял — непрерывно сопровождающий комментарий, при всем нашем желании и кажущейся необходимости его, излишен. Этот домик речи, где мы живем, глядя в окошко, не нужен. Думаю, тут важнее другой опыт восприятия, освобожденный от хватательного рефлекса интеллекта. Тем более что, оставаясь там чужестранцами, особенно в отношении тейяма, как бы мы ни были оснащены, даже в лучшем случае будем иметь дело с комфортным, но псевдопониманием. Да и в целом, как говорили древние индусы, содержание второстепенно, идеи сочтены, сюжеты известны, вещь кончается там, где свершается ее форма. То есть то, к чему мы пришли лишь недавно, для них было ясно едва ли не изначально.

© Сергей Соловьев

И еще — не удержусь — о нестерпимом наслаждении наблюдения за работой индусов. О крупных планах и, в частности, о съемке в гримерках. Какая же у них ладность движений, какие руки певчие! И какое дивное чувство красоты, из какого рукава они его вынимают? (Я помню, как в упомянутом выше городке Даполи прямо на бурной рыночной улочке улыбчивый восьмирукий гном-портной приставлял ко мне лесенку, чтобы снять мерку, и шил волшебное.) А какая астрономическая по нашим меркам скорость! Та, при которой кажется, что все происходит как в замедленной съемке или почти недвижно. А потому что точность волшебная, музыка жеста, а не какофония. Вот, например, весь этот умонепостижимый космос, в который обряжают героя, — где-нибудь в закулисье высоких подиумов Европы этот процесс требовал бы, наверное, в десятки раз больше времени и рук, а тут — два-три человека делают это непринужденно, почти не глядя. Вот эти слова — ладность, радивость (последнее даже словарь подчеркивает красным как несуществующее) — как-то все обреченнее уходят из нашего обихода. А о чем это говорит? О вписанности в жизнь. О нашем танце с ней, о тактильном даре. Вот они, индусы, танцуют легко и не касаясь земли. А мы то и дело наступаем на ноги — и ей, и себе, зачастую даже не замечая этого. Да и живем зачастую не там, где она, не с ней и потому не так. Хотя любим пофилософствовать про «здесь и теперь». И про Бога, который «везде и нигде». Это мы — везде и нигде, а он — в каждом мгновении — всклянь. Там, где нас нет или почти нет.

© Сергей Соловьев

Но вернемся в гримерку, где все это есть или почти есть. Казалось бы, почему бы им весь этот астрономический скарб декораций, нарядов и аксессуаров не возить в готовом виде от тейяма к тейяму? Нет же, только часть, основу держат неизменной, а вторую часть, завершающую, делают всякий раз на месте — строят, режут, плетут, шьют… Да, есть то, что не может быть сделано однажды и надолго, — например, нарезка и плетение тысяч стеблей и волокон кокосовой пальмы для интерактивных декораций и особых нарядов (о которых ниже). Но, казалось бы, есть и многое из той кропотливейшей ручной работы, что не нужно делать всякий раз заново. Однако, оказывается, иначе нельзя, потому что это не конвейер, а служение в реальном «здесь и теперь». И, например, семиметровой высоты головной убор изготавливается всякий раз сызнова. А где-то на задворках храма в темноте сидит какой-нибудь зеленщик или рикша и ворожит в отблесках костра над бижутерией к одной из частей наряда бхагавата. И вот я снимаю его незаметно, как он перебирает в шкатулке какие-то стекляшки, взвешивает, разглядывает на ладони две почти одинаковые, прикладывает, меняет… и это длится бесконечно долго. Ну возьми уже эту, любую, ведь их же как звезд на небе в этом наряде, никто никогда не разглядит этих крошечных отличий… Нет, сидит, перебирает, колеблется, светает уже, а рядом мальчик сидит, сын, зажал в губах ожерелье, чтобы освободить руку для серфинга в мобильном. Сын, который скоро займет место отца.

И еще об одном не до конца осознанном мною наблюдении. Большинство, если не все, из дошедших до наших дней магических ритуалов и разного рода сакральных действ неумолимо утрачивает свою аутентичность: либо профанируется на пути широкой публичности, монетизации, выхолащиваясь в шоу, либо постепенно мертвеет, уходя в герметичность, конспирологию, обволакиваясь искусственным туманом с позолотцей. Удивительно, но с тейямом этого не происходит. При всей открытости публике он сохраняет неразменный запас достоинства, мастерства и служения. Парадоксальным образом, будучи развернут к зрителю, он весь погружен в себя, и мистерия эта, по моему ощущению, разыгрывается не для публики. Даже при взаимодействии со зрителями они как бы не отражаются в зрачках исполнителей. Так океан открыт берегу, соприкасаясь с ним, но все его пространство и время — по ту сторону, в непрогляди. Такое чувство. И не случайно, начинаясь вечером и идя всю ночь по нарастающей, представления тейяма строятся так, что самое высокое и мощное действо происходит перед рассветом, когда почти не остается зрителей (за исключением того редкого тейяма, о котором ниже, но там мотивация публики понятна). И еще: необъяснимо, но, как ни играй зумом восприятия, приближая и отдаляя происходящее, — не улавливается эта тонкая грань в тейяме, где «кончается искусство и дышит почва и судьба» не на словах, а на самом что ни на есть деле, где человек сгорает.

© Сергей Соловьев

Вот мы и подошли к огню. С вечера в деревню было завезено 20 тонн распиленного тамариндового дерева. На погребальные костры в Индии берется баньян, тоже плотное дерево (около 350 кг на одно тело), но жар от тамаринда адов и долгоиграющ. Неподалеку от храма выстраивается из поленьев высоченный зиккурат — особым образом: так, чтобы, когда затеплится огонь у верхушки, у темени, он медленно прогорал внутрь — от верхней чакры к нижней, а очертания его стояли до последнего, не сгорая. Несмотря на то что костер возводился за оградой храма, все работы выполнялись босиком, обувь лежала в стороне, по завершении была совершена пуджа с ритуальным обходом костра как живого божества. Догорев к рассвету, этот циклопический костер превратился в Солярис жара, к которому приблизиться и на десять-то шагов казалось немыслимым. Тем временем по другую сторону храма, пока на его подворье всю ночь разворачивалась мистерия тейяма со сменяющими друг друга бхагаватами и сюжетами, того, кто войдет в огонь, готовили к предстоящему. В течение нескольких часов я был рядом, снимая на камеру весь ход подготовки, вглядываясь в лицо этого медиума лет тридцати на вид (но бог его знает, сколько ему было на деле). Как я ни вглядывался, казалось, ни горних отсветов, ни божественной дрожи и вообще ничего героического не было в нем, работа шла тихо и буднично. Балагуря между собою и с ним, четверо помощников обряжали его в нарезанные из кокосовой пальмы юбки. Я насчитал около восьми таких юбок — от бедер до пят. Затем двое взметывали его над собой, а один затягивал влет на нем эти юбки как можно туже. К верхним краям этой защиты по сторонам от бедер будут приторочены две скрученные стеблевые косы, за которые всякий раз, когда он оббежит этот раскаленный ад по кругу и бросится в него ничком, двое помощников будут его вытаскивать оттуда. И так будет происходить… это невозможно вымолвить: более ста раз. Сюжет сегодняшнего тейяма, как мне сказали, восходит к сказаниям о некоем споре Вишну с богом огня Агни. Вот Вишну и должен войти в него, в бхагавата. И выйти живым. И самое удивительное в том, что здесь нет никакого фокуса, все по-настоящему: тело и огонь, никаких хитростей между ними. И это знают все зрители. Босые ноги, открытые, незащищенные лицо и ладони. И только древесный шелестящий наряд, верхняя половина которого (смотрите внимательно в фильме) на втором дыхании этого смертельного танца будет снята. Да, есть передаваемый издавна опыт, наработанная техника, но все это открыто, очевидно для взгляда и уж вовсе не объясняется физикой — и от этого еще удивительнее и страшнее. Да, в момент броска он выгибается, чтобы лицом и грудью не соприкасаться с жаром, и, наверное, задерживает дыхание, а перед и после тейяма глотает ложку топленого масла (ги), ну еще что-то из этого же ряда. И всё? В этом смысле — да, всё. Я не к тому, что отсюда надо переходить к объяснениям сверхъестественного свойства. Есть разные подходы и их сочетания, и подумать тут есть над чем.

И еще. Приготовьтесь к тому, что это зрелище, похоже, будет несколько не тем, что вы ожидаете. Не хочу опережать ваше впечатление, но у меня, когда я смотрел, как человек на глазах превращался в живую тряпку, раз за разом швыряемую в огонь, в силу механичности этого повтора все предвосхищение чуда, подвига, магии, черт знает чего — обессмысливалось, чувства сволакивались с тех замирающих высот куда-то вниз, в сторону и даже хуже… Но вместе с тем я подумал, что, наверное, так и выглядит крупным планом все неприкрытое: смерть, война, страдание и тот же подвиг. Расхожая мысль, но отдающая жаром, когда по-горячему.

И еще подумал об этом бхагавате: вот он отдышится, переоденется, сядет на свой мотороллер и поедет утренними проселочными в свою деревню, к своей семье, детям, если они у него есть, и вернется к своей работе — тачать сапоги, печь пироги или растить рис… До следующего тейяма.

И в заключение: вот здесь можно увидеть весь фильм «Семь ночей тейяма» (обе версии) — сегодня, в связи с этой публикацией, его премьера.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243444
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20244929
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411770
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418351
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422522
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427838
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428501