19 августа 2016Colta Specials
208

«Папа не работает, и мы все едим икру»

99 правдивых историй от наших читателей о том, что мы ели в 1991 году — и откуда это бралось

 
Detailed_picture© Птицын / РИА Новости

В преддверии фестиваля, который пройдет 20 августа, в годовщину путча, в парке МУЗЕОН, мы попросили наших читателей рассказать о том, каким они помнят один из самых бытовых и самых важных аспектов того времени — еду и способы ее добывания. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими рассказами.

Приходите на «Остров-91»!
Вход бесплатный. Программа — тут.

Софья Стратонникова: Была корова Петёна, дававшая молоко, на корове я писала любвеобильные послания: «Зорро, я люблю тебя». Кажется, я знала о существовании Зорро из вкладышей в жвачках, которые мама покупала <…>.

Nelly Shulman: Я жила с бандитом, поэтому никаких проблем с едой и выпивкой (ликер «Амаретто», в частности) не испытывала. Была стекляшка на полпути в Комарово, там устраивали совещания, как бы сейчас сказали, — то есть сходки. Там делали отличный шашлык. Когда Г. (бандит) привез меня в Москву, мы обедали в какой-то мутной многокомнатной квартире на Земляном Валу с видаками, кожаными диванами и зеркалами на потолке. На кухне орудовал пожилой человек, про которого хозяин квартиры сказал, что он начинал поварскую карьеру у Самого (именно с такой интонацией), на озере Рица. Обед тогда был из восьми перемен, что ли.

Maria Lazariants: Несколько видов съедобных сорняков мы с соседкой выискивали вдоль забора во дворе, одуванные листья вымачивали, крапиву ошпаривали, что-то так в салат шло.

Pavel Teleshev: Ненавижу овсянку с тех именно пор. Овсянка для меня — символ бедности.

Анастасия Люкшина: С детства научилась печь всякие коврижки и манники — в общем, все, что не требовало больших финансовых вложений.

Tatiana Starostina: В декабре 1990-го родилась моя старшая дочь. Помню очередь за детской кашей. И ряды банок майонеза, которыми были заставлены пустые полки в гастрономе на Большой Грузинской улице. Но никакой паники из-за отсутствия продуктов не ощущала почему-то.

Tatyana Bronnikova: Мама все время варила супы — горячее на два-три дня. Бульон на костях, мясо срезалось и замораживалось, потом в фарш добавляли картофель, или капусту, или рис, чтобы увеличить объем, и это была начинка для пирожков. Обычно их жарили или пекли в выходные дни.

Marat Sheni: Помню склизкие серые макароны, слипавшиеся в неаппетитный комок, что с ними ни делай. Я их заливал болгарским кетчупом из стеклянных бутылок с красными крышками — а больше в магазинах все равно ничего не было.

Macheho Sergei: Я хот-доги с мамой продавал на ВДНХ. Это и ел иногда. Сосиски на учете были, так что булочку просто с кетчупом и майонезом, иногда и с сосиской — но за нее приходилось платить из своего кармана.

Наталия Цендровская: Тогда впервые услышали про хот-доги. Ими однажды отоварили мясные талоны.

Nataliya Lyutenko: Село спасало. Отец в институте зарплату не получал, жили за счет родственников в селе, спасибо им (никого в живых уже нет).

Софья Стратонникова: Был мешок сухарей «на всякий случай».

Elka Todres Gelfand: Всех гостей мама кормила оладушками. Самые беспардонные гости (подростки, растущие организмы, нам было 16), наевшись оладушков, распахивали холодильник, а там было то, что им не предназначалось. И повисала неловкая тишина, ибо виноватые хозяева, недокормленные гости... Один гость подошел, помнится, к плите, приподнял крышку кастрюли и спросил требовательно: «А тут что у вас такое?»...

Elka Todres Gelfand: Мы с братом поссорились из-за банки «Гиннесса». Папа привез одну банку из загранкомандировки, я ее разделила с друзьями, а у брата, оказывается, были собственные стратегические планы на эту банку, может, покруче моих. Родители очень расстраивались потом, что в доме оказалась банка раздора. Незачем шиковать потому что, одни проблемы от этого.

Julia Trubikhina: С провинцией не сравнить, конечно, но все же было и в Москве голодновато. Мама с тетей (геолог и биолог-генетик) поехали в колхоз, где за три дня работы им выдали по мешку картошки, они доперли ее в Москву, и всю зиму эта картошка была разложена на газетах в маленькой комнате и мы ее потихоньку подъедали.

Julia Trubikhina: Мама выходила в очередь в молочный к семи, а к восьми подваливала беременная я с пузом, чтобы дали лишний пакет. Дружили с веселой понаехавшей дворничихой из лимитчиц, которая, расчистив во дворе снег утром, приходила к нам пить чай. Она по совместительству работала в молочной, и нам иногда «по блату» перепадали молоко и кефир. Молочко, творожки и кефирчики после рождения дочки нам еще выдавали в молочной кухне. Делали сыр (ну типа «сырный продукт»), изощрялись—150 блюд из картошки (до сих пор картошку не ем).

Vladimir Todres: В семье из пяти человек было три практикующих химика (я в 88-м году уже был дипломником, то есть считался), которые получали молоко за вредность. Такое, в пакетах-тетраэдрах. Оно быстро и хорошо кисло, превращаясь без усилий в простоквашу, с небольшими усилиями — в творог и с заметными усилиями — в сыр. А творог становился оладушками и сырниками.

Lala Greengoltz: Отец ездил за колбасой в Ригу, мама научилась варить сыр, еда вроде бы даже была, но я помню, что лишнее съеденное было трагедией, все было рассчитано.

Elka Todres Gelfand: Наша мама научилась сама делать сыр, он был немного пластиковый, но лучше, чем совсем без сыра.

Irina Ulyakova: Родители варили сыр, не знаю, из чего, это была новость и страшная ажитация вокруг этого самодельного сыра, все сравнивали рецепты и делились впечатлениями. Для получения квадратной формы разливали его, еще горячий, в обрезанные молочные коробки. А был он, надо сказать, довольно безвкусный и лишь отчасти напоминал плавленый сыр.

Olga Kuklinova: Никогда не забуду хлеб, который мама сама пекла (одна мука да вода). Вкуснее не ела.

Pavel Teleshev: Тетя где-то добыла целый ящик детского питания. Пюре из мяса — светло-бурая кашица почти без вкуса. Я придумал, как это можно есть: выкладывал жижу на черный хлеб, посыпал солью и запекал в духовке. Ящик ушел за неделю.

Maria Lazariants: Делились секретами «разнообразия». Особо потрясло, что крупы и макаронные изделия можно обжарить как следует до варки.

Наталия Цендровская: Мы тогда, в 90-м, переехали с относительной окраины (площадь Мужества) в центр, практически на канал Грибоедова. Выходя из дома, смотрели направо — там были видны купола Исаакиевского собора, налево — купола, еще не сгоревшие, Троицкого Измайловского собора. Так что передвигались мы со своими банками и авоськами в прекрасных декорациях. Но Питер есть Питер — зловещие воспоминания о блокаде вносили в ту ситуацию свой колорит. Однажды стояли несколько часов в сумасшедшей очереди за постным маслом. Это, мне кажется, было без талонов. Сейчас даже не представить, как можно было там стоять — в ином трамвае свободнее. Старшая, заметим, в 3-м классе, и уже скоро надо было бежать в школу. Продавец-молодец для ускорения процесса наливал в тару, не взвешивая, из расчета 1 кг = 1 л. Дочь моя смотрела-смотрела и говорит: но ведь в литре 900 с чем-то там граммов масла (она-то точную цифру назвала). Настояла, чтобы я пошла к прилавку выяснять вопрос. После выхода заведующей продавец поджал губы и стал с мстительным видом взвешивать все эти стеклянные бутылки и всякие бидоны. Нас едва не порвали. Хорошо, что младшей с нами не было.

Julia Trubikhina: Мои американские друзья совершили невозможное: нашли хитрые пути, и для меня доставлялись на какую-то таинственную базу жареные, еще теплые куры: мама ездила раз в неделю их там получать. Интересно, их прямо из Америки доставляли?!

Vladimir Todres: Наша с Елкой покойная бабушка была блокадница. Ее удостоверение вкупе с ее жизнестойкостью было в 89—91-м главным инструментом добычи еды и перепрыгивания очередей.

Ruslan Safin: Ели спирт «Рояль».

Надежда Гладышева: Ели картошку. Брали на огороде.

Tatyana Bronnikova: Окорочка, «ножки Буша» — их, разинув рты, сравнивали с синюшными, жилистыми местными курами. Окорочками мы питались в первые годы после свадьбы — ни на что другое денег не было.

Vassilissa Vassilieva: Мы снимали комнату у бабки в деревне недалеко от Бирюлева. В местное сельпо вдруг «выбросили» стеклянные полулитровые банки перловки со свининой и сухое сублимированное мясо. Батарею банок с перловкой мы поставили в погреб и ели это по особым дням, а огромный бумажный мешок с мясом стоял на терраске, и из него на маленькой электрической плитке варились супы всю зиму.

Lera Borisova: Самые яркие воспоминания из 90-х, на которые пришлось мое детство: свердловская булка с молоком (мы с подругой набивали рот и смеялись — молоко текло по щекам), вкуснейший чебурек, купленный мамой в магазине «Лейпциг», и «Сникерс», который казался манной небесной!

Aysel Mekhdiyeva: Нас было четверо детей. Раз в неделю папа приходил с работы и приносил «Сникерс», один, и с порога, протягивая, говорил: «Один за всех, и все за одного!» Делили мы его на 5 (!) частей — детям и маме, сам он не ел. «Сникерс» до сих пор мой самый любимый шоколад.

Pavel Teleshev: Первый батончик «Марс» мы в семье поделили на пятерых, каждому досталось по маленькому ломтику. Вкус именно этого ломтика не сравнится уже ни с чем.

Pavel Madurov: Один мой друг долго думал, что же ему купить: пиратскую пластинку «Пинк Флойда» или «Сникерс». Победил шоколадный батончик. Попробовать не дал.

Софья Стратонникова: Был кислотного цвета «Юппи». Мы разводили эту дрянь в воде, выпивали, а стенки чашки оставались цвета напитка.

Анастасия Люкшина: Мы варили карамель в ложках, а еще замораживали разведенный из пакетика сок, и получалось мороженое.

Julia Trubikhina: Я работала переводчиком с клиентами, которых поставляло мне посольство США, где я фрилансила. Многие мои клиенты были люди опытные и в качестве чаевых привозили чемоданами еду (непортящуюся—консервы, спагетти, шоколад или там колбасу копченую, а также универсальную валюту — сигареты «Мальборо»), так что с какого-то момента благодаря моим трудам мы даже не очень плохо выживали. Помню забавную сцену. Прихожу я домой и начинаю оживленно рассказывать, что именно я ела с моими американскими клиентами в кафе «Маргарита» на Патриках (оно тогда, по-моему, как раз открылось, но, помню, отчего-то там все время гас свет, будто война на улице. Это кафе, к моему удивлению, там до сих пор существует). И вдруг замечаю, что мой молодой муж и его еще более молодой однокурсник сидят и жрут припасенные мной с предыдущей работы сосиски. Оборвав свой монолог об эпикурейском застолье в «Маргарите» на полуслове, я начинаю на них орать: я, мол, припасала сосисочки-то для особого случая. А они, конечно, ржут надо мной, охальники: ты хоть себя-то слышишь? Рассказываешь тут нам пятнадцать минут, что ты там трескала в ресторане, а бедным голодным студентам и сосисок жалко?!

Maria Lazariants: Примерно в это время я ходила к маме на работу, где оставалась столовка старого образца, мы брали один обед на двоих, часто только второе на двоих.

Olga Kuklinova: В магазине были только деревянный совершенно хлеб, соки в трехлитровых банках и чипсы в картофельных пачках. За свежим хлебом нас гоняли на пекарню. Хороши были эти пахучие кирпичики! Часть до дома не доносили, конечно.

Andrey Andreyev: Да не было проблем с едой. На рынке были и мясо, и клубника.

Artur Rishon: Однажды папа принес откуда-то трехлитровую банку икры. Другой еды не было, так что мы ели ее ложками — хотела бы сказать, что прямо из банки, но нет, клали на блюдечко. Однажды я возвращалась домой со двора, соседка-сплетница прижала меня к стене в подъезде и поинтересовалась, как дела у нашей семьи. «Замечательно, — честно сообщила я, — папа не ходит на работу, и мы все время едим красную икру». Как ее перекосило!

Сергей Пантелеев: Вспомнилось, как в начале 90-х с пацанами притащили из Ванинского порта большую деревянную бочку красной икры. Вскрыли, ели ложками прямо из бочки. Повеселились, оставили икру посреди комнаты и ушли, а когда вернулись, оказалось, что приезжала мама — увидела все это и разложила аккуратно в банки, на всю толпу, всем поровну.

Эвелина Штурман: «Ленинградский бутерброд» — хлеб с маслом, посыпанный сахаром. Хлеб надо было наклонить, чтобы сахар ссыпался.

Tatiana Gt: Отец из Москвы во Владивосток привез брикет сливочного масла — 8 кг. Жило это в морозилке. Кухонный шкаф был забит супами в пакетах.

Анастасия Люкшина: Самым вкусным блюдом у нас в детстве была жареная картошка с солеными огурцами вприкуску или с холодным молоком.

Оксана Санжарова: Как-то, помню, купили дикое количество овса — почти неободранного, из него долго варилась весьма грубая овсянка, вместо сахара в ней был изюм, который я купила единым куском, слипшимся от грязи — на треть веса того изюма, думаю, и несколько часов отмывала, а потом сушила, рассыпав по простыне.

Dmitry Prokofiev: Нет, ну еда-то была в магазинах. По крайней мере, в Москве. Помню, пойдешь за молоком — ну, в одном нет, тогда в другой, в третьем уже было. Рыба была только минтай мороженый. А вот мясо было дрянное — жесткое и жилы одни. Хорошее мясо доставали через знакомых. Еще был странный серый хлеб, но и нормальный тоже был.

Vadim Lenev: Из Москвы все привозили. Москва — не Россия.

Vladimir Todres: Нам <на химфаке> давали талоны — на еду «за вредность». Мои можно было отоварить в буфете на втором этаже химфака МГУ. Однажды я отдал свои талоны друзьям-хиппарям из коммуны на «Аэропорте». Ребята (двое) реально приехали отовариваться с «Аэропорта» на «Универ». За тремя пачками творога и еще чем-то. Мы там в буфете все встретились, трое волосатых-бородатых, но они в клешах, а я в лабораторном халате. Соратники по химфаку офигели немножко.

Olga Kuklinova: Помню конфеты из детской смеси «Малыш», которые мама делала сама и называла почему-то трюфелями. Я эту смесь тайком таскала ложками.

Дарья Шварцбах: Моя мама такие трюфели из «Малыша» делала! Сверху была обсыпка и что-то сиропное, розовое, получались клубничины; она еще лепесточек вставляла, но есть его нельзя было. Очень красиво и вкусно, до сих пор ничего подобного не ела.

Maxim Chayko: Трюфели «Малыш» из рисовой муки.

Helene Grinberg: Трюфели лепили из смеси «Малютка».

Elka Todres Gelfand: Уже ближе к концу года я начала работать и зарабатывать неплохо, и у метро «Университет» в палатке «Минутка» продавалась курица гриль. Пахла умопомрачительно, стоила бешеных денег, но у меня были. Помню дилемму: нести ли домой, делить, или съесть в одно лицо и никому не говорить.

Olga Kuklinova: Мы жили в крохотном городке в Закарпатье и иногда ходили в лес за кизилом, березовым соком, грибами. Были, кажется, и яблоки в каком-то заброшенном саду.

Elena Pepel: Моя мама научилась дома делать «шпроты» из мойвы, которую варили с чаем и специями.

Софья Стратонникова: Ежедневная еда — овощи (ненавистные! из-за обязанности их доесть я засыпала лицом в винегрет), чай с медом (сахар — редкость, его можно было только украсть), море диких яблок, грибы. Традиция благодарить лес после того, как уходишь из него, вслух.

Elena Pepel: Доставали продукты, которых мы никогда не видели и не умели особо использовать: как-то отец приволок полную наволочку муки-крупчатки из твердой пшеницы. Замесить из нее тесто было очень сложно, но каким-то образом справлялись. Или семилитровую банку с апельсиновым сиропом — из аппаратов газировки.

Эвелина Штурман: У мамы было два поклонника: один подарил ей золотые часы, найденные в троллейбусе, другой — мешок лука. Который с мешком лука — был перспективный, с золотыми часами — бессмысленный милый романтик.

Elka Todres Gelfand: В магазине начали продаваться йогурты, очень хотелось попробовать.

Эвелина Штурман: Варенье! Дачное варенье из черной смородины и из облепихи. Растет само, достать сахар и закрутить. Дико удивляли дети из книжек, которые страстно воровали варенье. Господи, это же ВАРЕНЬЕ. То, что в тебя пихают трижды в день во всех видах — витамин.

Tetyana Dzyadevych: Варенье я до сих пор не люблю. Наелась его в 90-е достаточно.

Tetyana Dzyadevych: Папа научился печь хлеб, пироги, делать домашнюю ряженку в духовке. За молоком ездили за город и покупали несколько банок. Там же покупали у крестьян потроха, мясо было дорогое, и его в Москву старались везти, чтобы там дороже продать.

Sergey Vesnovey: Помню канун нового 1991 года и пустой холодильник в комнате общежития. Я готов был смириться с отсутствием на столе оливье, винегрета и других домашних праздничных блюд, но встречать Новый год без шампанского — это слишком. Нигде его не нашли. Готовы были поменять его на два блока болгарских сигарет. Но... Пришлось купить на талон «Пшеничной» водки (жуткая гадость). Добавили к ней маминого малинового варенья, смешали с водой и загазировали сифоном — получился шампано-спирто-морс (так мы это назвали). И, счастливые, под бой курантов чокнулись гранеными стаканами с малиновой шипучкой, заедая ее гренками с домашним соленым салом, селедкой и вареным картофелем, который в предпраздничные дни был таким же дефицитом, что и шампанское... Зато был новогодний секс, который ни за какие талоны не купишь.

Maria Paraketsova: Один раз папа пришел злой из магазина, и губы трясутся. Отстоял очередь, и выяснилось, что забыл дома талоны. «После войны думал, что никогда со мной такого больше не случится...»

Fedor Tardatyan: Еда продавалась только по предъявлении карточки покупателя. Я до сих пор храню ее рядом с разрешением на мобильный телефон.

Наталия Цендровская: На водочные талоны можно было получить сгущенку, на табачные, кажется, тоже.

Maria Paraketsova: Мы меняли талоны на водку и сигареты на талоны на масло растительное.

Tanya Ilukhina: Когда мои младшие братья росли и жрали как не в себя, мама иногда подделывала талоны на самые популярные среди них продукты — печенье, к примеру. До сих пор помню, как она под настольной лампой с бритвочкой колдует с этими серыми бумажками. При этом моя мама из тех, кто не поленится тащиться обратно в магазин, если дома обнаружит, что за что-то с нее денег не взяли. И на кассе на нее регулярно шипели, когда она на троих детей талоны предъявляла: «Ишь, нарожают тут...»

Maria Voul: Мы ходили с папой забирать «заказы» (что это было? распределитель для многодетных семей?), и однажды нам выдали коробку, а в ней только кетчуп болгарский и больше ничего. В общем, не представляю, как родители умудрялись нас пятерых прокормить со всем этим дефицитом.

Inna Kulakova: Нас в большой степени миновали очереди тех времен — наши мамы могли показать многодетное удостоверение заместо предоставления реальных детей, когда выдавали в руки.

Elena Pepel: Вдоль пустых магазинов стояли люди, продававшие что придется с расстеленных на земле одеял. А мы, дети, ходили с деньгами в кармане — на случай, если что-нибудь «выбросят» в магазинах. Мы ориентировались на очереди и вставали в каждую. И если что-то было, покупали «на все». Так я приволокла семь кило ирисок, мы ели их два года после триумфа моей покупательской одаренности.

Арина Волгина: Мы приезжали в Москву, и жизнь там казалась нормальной по сравнению с нашей. Наш с мамой день часто начинался со звонка родственницы или знакомой: «В таком-то магазине там-то отоваривают талоны на ... (сегодня будут давать без талонов ...)». Мама брала меня, и мы ехали. У меня даже была собственная хозяйственная сумка — сшитый мамой рюкзачок в форме полена, который папа окрестил «балбешкой». Я надевала ее на спину, и, когда мы возвращались, в ней тоже была часть нашей с мамой добычи. Я, помню, гордилась, что тоже обеспечиваю семью... Помню номер в очереди (трехзначный), который ручкой писали на руке — чтобы никто не влез (и на моей тоже), и как мама инструктировала меня держаться поближе к ней, чтобы никто не предъявил меня, гуляющую рядом, как своего ребенка — и не получил причитающуюся на меня норму отпуска какого-нибудь бесталонного корма.

Galina Trutneva: Всегда с некоторым недоумением читаю про голодные 90-е. Провинция жила с пустыми магазинными полками до этого уже пару десятилетий, в 90-е ничего не поменялось: так же сажали картошку, выращивали на шести сотках ягоду и овощи, в лесу собирали и заготавливали в огромных количествах грибы. Талоны, конечно, были, бытовал даже анекдот, в котором гостей спрашивали: «Вам чай с сахаром или руки с мылом помоете?»

Izabella Shahova: Осенью были грибы-ягоды из соседнего лесочка.

Ksenia Laykina: Ветчину в банках нам давали в школе как гуманитарную помощь. Вкус у нее был как у картона. И по пятницам заказы в местном продуктовом, в очереди по полтора-два часа стояли.

Izabella Shahova: Помню коробку с гуманитарной помощью, там были армейские рационы, вкуснющие, особенно на фоне бесконечной пустой ячневой каши (ты ее туда — в смысле, пытаешься проглотить — она обратно) и попыток сварить суп из крапивы без ничего.

John Smith: Гуманитарная помощь — это крутая штука была. Сейчас поискал фото — тогдашних не нашел, ну, оно и понятно, но вот современные, в принципе похоже. Только в тех — немецких, кажется, — было еще по блоку (!) сигарет Pall Mall БЕЗ ФИЛЬТРА. И еще хлорные таблетки для очистки воды.

Maria Belilovskaya: Помню, тащила из школы гуманитарную помощь за себя и за младшего брата, какое-то порошковое молоко. В ней же еще какие-то достались жестяные банки с типа джемом: там было практически бесцветное желе, в котором попадались клубничные семечки. Мы удивились.

Asaf Shlishi: Нас у родителей четверо, старшему было десять, поэтому, когда из магазинов исчезло все, в школе нам начали выдавать американскую гуманитарную помощь. Помню ровные ряды банок с ветчиной SPAM — с немыслимым совершенно ключиком, на который без усилий наматывалась крышка, и никаких не надо ржавых открывашек — и бесконечное арахисовое масло, на бутерброды и так. Ешьте, говорила мама, оно очень калорийное. Мы ели. Ненавижу его до сих пор.

Tim Tashpulatov: Меня чуть не раздавили при получении гумпомощи в пятом корпусе ЛЭТИ.

Elka Todres Gelfand: На проспекте Маркса у гостиницы «Националь» продавались медальоны, жаренные на решетке, пахли офигенно. В шашлычной «Ингури» можно было недорого наесться чебуреками, а на Арбате продавали воды Лагидзе и хачапури в «Мзиури», недорого.

Oxana Bronevitckaia: Папе (преподаватель в институте) однажды заплату выдали шпротами. Мы почти год, когда ходили в гости, захватывали с собой по баночке, а то и по две.

Irina Lyanguzova: Мама пекла пироги каждый день — с капустой, с грибами, с рисом и луком, с дикими сушеными яблоками. Я не понимала, что это от нехватки еды, мне было вкусно.

Светлана Морева: Мама варила суп из пакетиков. Ели в основном картошку и бабушкины домашние заготовки: тушенку, соленые огурцы и помидоры, лечо, синенькие. Талоны на водку меняли на сахар и везли бабушке на Украину. Макароны с тушенкой и пельмени магазинные, в которых вкусным было только тесто. Яблоки были на счет — одно в день. Очень редко были мандарины или апельсины. Бананы мама приносила очень зеленые и прятала дозревать на антресоли — не помню, какой у них был вкус, интересен был процесс. На завтрак — чай с булочкой или батон — все с бабушкиным вареньем.

Tetyana Dzyadevych: Родители обзавелись курочками и кроликами, которые не только ценный мех.

Арина Волгина: Мы с мамой ездили за едой в город Дзержинск: там была химическая промышленность и — по бартеру, что ли — снабжение получше.

Ruslan Safin: Морская капуста. Тушенка китайская Great Wall.

Evgenia Larina: Картошка, квашеная капуста. Все с огорода. Какой-то период зимой папа работал грузчиком на речном вокзале, ему заплатили мешком судака. Ели его ползимы.

Ludmila Samoylovich: Пришла в гости к приятелям, они жили в четырехэтажном большом семейном общежитии: все четыре этажа воняли мойвой. Рвало.

Pavel Madurov: Теперь я понимаю, почему я ем абсолютно все. У меня нет ненавистных блюд. После 90-х любая жратва — это хорошо!

Tetyana Dzyadevych: Чаи стали пить травяные. Нынешним хипстерам и не снилось такое здоровое питание.

Maria Voul: Я очень уважала пельмени из красно-белых пачек. Иногда они слипались в монолитный комок, но так, кажется, было еще вкуснее.

Дарья Матяш: Боже, убийственные зеленые макароны, слипшиеся в ком!

Tatiana Osipova: Если бы не бабушка с дедушкой с их продуктами, фиг знает, как вылезли бы из той дыры.

Оксана Санжарова: Жила в Питере с тверской пропиской, так что талонов мне не полагалось (зато в питерских магазинах было хоть что-то). Основной едой было рагу из капусты-моркови-лука-картошки-хмели-сунели без грамма масла. Раза два в неделю ходила в гости к подруге, у которой подкармливали гренками, жаренными на горчичном масле (на котором нынче говорят, что жарить нельзя), а раз в неделю ночевала у любовника, мама которого — святая женщина — кормила и ужином, и завтраком, и там в доме даже случалась прям настоящая еда — рис с намеком на курицу, к примеру. Потом появился приятель, получавший что-то в гуманитарной помощи, — и притащил коробку бульонных кубиков.

Наталия Цендровская: Дело было в Питере. Старшая в 90-м училась во вторую смену, младшая в коляске. С утра снаряжались на поиски еды. Носились по всему району, пытаясь отоварить талоны. Но иногда перепадало кое-что и без талонов. Например, венгерский зеленый горошек в очень больших, трехлитровых, может быть, металлических банках. Взяли сколько дали, банки, наверное, четыре (по три-то литра). Невероятно был вкусный, даже без учета ситуации. Четверть века не забыть этой удачи. С коляской было очень удобно.

Арина Волгина: Для меня четкий символ того времени — затейливо уложенные башенки из консервных банок с морской капустой на пустых полках магазинов. Магазин весь пустой, и только эти шахматкой выложенные башни и стены по периметру. Почему-то морскую капусту мы все равно не ели — я еще бабушку спрашивала: может, мы ее купим?

Michael Borzenkov: В 91-м году еда уже была. «Сникерс» продавался в ларьках. Были уже ларьки! В тот момент как раз вся советская хмарь с синей вареной курицей успела слегка отступить, все приободрились, открылся на Колхозной площади магаз Levi's, в него выстроилась очередь стометровая, по телику красивую рекламу показывали с харлеями и жвачкой «Стиморол» — короче, свободой уже повеяло будь здоров. И тут хрясь — «Лебединое озеро». Очень хорошо помню этот момент — я сидел на даче и думал, внимая шелесту листвы: «E-мое, ну неужели опять обратно в это совковое говно погонят?!» Но нет. В тот раз обошлось.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20243419
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20244892
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202411748
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202418325
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202422507
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202427820
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202428486