Разговор с невозвращенцем
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202410462Ее привыкли считать «премией по биологии»: темы прошлых лет — везикулы, теломераза, плюрипотентные стволовые клетки. И тут в 2015 году в Нобелевском комитете как будто вспоминают, что в завещании Нобеля есть слово «медицина». И награждают за конкретные лекарства от конкретных тропических болезней. Уильям Кэмпбелл (Ирландия, 85 лет) и Сатоси Омура (Япония, 80 лет) придумали авермектин, универсальное средство от паразитов; Юю Ту (Китай, 84 года) нашла и описала артемизинин, препарат против малярии.
В разговорах про Нобелевскую премию то и дело всплывает рассуждение, что Нобелевский комитет очень чуток к конъюнктуре и свежим новостям и поэтому якобы выбирает не самых достойных с точки зрения вечности, а тех, кто занимается самыми горячими темами. Возразить просто: претендентов на премию, лауреатов которой только что назвали в Стокгольме, заканчивают номинировать 31 января. Поэтому если и следовать этой логике, то искать конъюнктуру нужно не в свежих газетах, а среди сюжетов прошлой зимы и осени.
А с сентября по январь медицинской темой номер один была, конечно, эпидемия Эболы в Африке. Мировую фармацевтическую индустрию обвиняли (и не только отчаянные левые, а целый директор Всемирной организации здравоохранения Маргарет Чан) в том, что, пока гром не грянул, она не очень-то и спешила изобретать вакцины от экзотических африканских болезней, убивающих людей тысячами где-нибудь в Нигерии с Либерией.
Нобелевская премия 2015 года — что-то вроде ответа на эти обвинения. Болезнями, которые лечат авермектин и артемизинин, — от малярии до речной слепоты — болеют почти исключительно в третьем мире.
В одном случае с момента открытия лекарства прошло чуть меньше 40 лет, в другом — чуть меньше 50: достаточно вроде бы времени, чтобы заметить и отметить подающих надежды молодых ученых. Но правильный контекст сложился, похоже, только сейчас. До сегодняшнего дня в английской Википедии не было даже страницы «Уильям Кэмпбелл»; страница Юю Ту появилась всего четыре года назад, когда ей присудили премию Ласкера—Дебейки за клинические исследования; исследовательнице было уже 80.
В разгар эпидемии Эболы Большую Фарму обвиняли в том, что она не очень-то спешит изобретать лекарства для неплатежеспособной Африки. Нобелевская премия 2015 года — что-то вроде ответа на эти обвинения.
Вообще-то любое новое лекарство — большое событие в медицине. Чтобы на полке в аптеке появился один препарат с неизвестным прежде действующим веществом в составе, фарминдустрия тратит от 500 миллионов до 2 миллиардов долларов. Это цена всех клинических испытаний, оформления патентов, обкатки технологий и, главное, перебора вариантов, которые не подошли. Разумеется, все расходы должны окупиться, поэтому создатель любого лекарства — это человек, который сделал свою компанию на несколько миллиардов богаче.
Cоздание нового класса лекарства — и вовсе особый случай.
Что такое авермектин? Яд, который выборочно действует на беспозвоночных — блокирует у них в нервных клетках и клетках мышц ионные каналы. Для позвоночных, от геккона до человека, авермектин безвреден, у них другая биохимия. Поэтому, если внутри у человека живет червь, авермектин его убьет, а человека оставит в живых.
И это решает проблему, по масштабу сравнимую с той, которую в середине XX века решили антибиотики. Считается, что во всем мире паразитами (червями и не только) заражено около миллиарда человек. Если почитать, как развиваются некоторые из болезней, Эбола покажется не таким уж и большим злом.
Червь лоа-лоа, распространенный в Западной Африке и передающийся с укусом слепня, живет в подкожном жире, потом начинает путешествовать по организму и иногда забирается в глазное яблоко; за эту особенность его называют глазным червем. Речная слепота — вторая по распространенности причина слепоты в мире, ее тоже вызывает африканский червь-паразит. Еще есть слоновая болезнь с неправдоподобным распуханием рук и ног. И десятки других трудностей со здоровьем, о которых комфортнее не знать.
Историю победы над червями можно найти в книге «Hallelujah Moments: Tales of Drug Discovery» («Моменты, когда мы говорим “Аллилуйя”: рассказы об открытии лекарств») Юджина Кордеса, бывшего начальника нобелевского лауреата Кэмпбелла. Прежде чем стать профессором фармакологии в Мичиганском университете в Энн-Арборе, автор книги был вице-президентом американской фармкомпании Merck. Она входит в топ-100 самых дорогих компаний мира — и стоит дороже, чем Intel или Volkswagen; Bank of America идет за ней следующим в списке.
Антималярийный препарат отыскался в еще более странном месте, чем поле для гольфа: в китайском манускрипте, сочиненном даосом-алхимиком Гэ Хуном в IV веке.
Именно в лабораториях Merck авермектин был открыт. Его выделили в США из бульона с бактериями, найденными в грунте японского гольф-клуба. Merck в начале 1970-х заказал своим партнерам в Японии собрать как можно больше экзотических микробов, вырастить их всех в чашке Петри и прислать продукты их жизнедеятельности — всем этим занимался Сатоcи Омура из института Китасато в Токио. Кэмпбелл один за другим тестировал препараты бактерий на зараженных лабораторных мышах, а потом методично искал червей у них в фекалиях, пока образец под номером 4680 не дал наконец результата. Всего в Merck опробовали в качестве кандидатов 250 тысяч бактериальных культур. Если кому-нибудь нужна мотивирующая история о том, как терпение и труд всё перетрут, то вот она.
Со временем авермектин вытеснил ивермектин, его более активная модификация. В конце 1990-х глава Merck Рой Вагелос уговорил компанию бесплатно делиться лекарством со странами третьего мира — и, по позапрошлогодним подсчетам, лечение ивермектином прошли 200 миллионов человек. Как коммерческая компания может позволить себе такую дорогую благотворительность? Ивермектин отлично себя окупает — как ветеринарный препарат, которым по всему миру лечат и кошек, и верблюдов.
Антималярийный препарат отыскался в еще более странном месте, чем поле для гольфа: в китайском манускрипте, сочиненном даосом-алхимиком Гэ Хуном в IV веке. В 1967 году Юю Ту пригласили участвовать в засекреченном «проекте 523»: лекарство от малярии искали по заказу военных. Фоном для всего этого была «культурная революция», когда считалось естественным подвергать сомнению пользу от каких бы то ни было книг, кроме цитатника Мао. Древнекитайские ученые труды имели статус «меньшего зла» и «практически полезного наследия» — вот Юю Ту и стала штудировать алхимические травники, пока не наткнулась на упоминание полынной вытяжки как лекарства от болезни, по описанию похожей на малярию. Через пять лет из полыни выделили конкретное химическое вещество с желаемым эффектом, а к 80-м выяснили, как выглядит молекула.
Юю Ту — профессор Китайской академии традиционной китайской медицины в Пекине. Трудно представить себе что-нибудь более далекое от идеи Нобелевской премии, чем традиционная (она же нетрадиционная) медицина. Западный ученый Кэмпбелл — тоже не вполне университетский профессор, какие чаще всего ездят в Стокгольм за медалями. Он — нанятый коммерческой компанией специалист, представитель Большой Фармы, того самого фармацевтического бизнеса, который подозревают в чем угодно, кроме помощи неплатежеспособным умирающим. Неправильные по всем параметрам лауреаты — отличное напоминание, что наука — такой инструмент, который способен менять мир к лучшему без оглядки на субординацию и исторический контекст. Даже в руках ориентированных только на прибыль капиталистов и даже в маоистском Китае.
Давайте проверим вас на птицах и арт-шарадах художника Егора Кошелева
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202410462Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202411627Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202414659Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202415623Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202420162Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202420816Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202422538