17 июля 2018Медиа
194

Бублики от буллинга

Психолог Ольга Маховская об опасности публичных рассказов жертв насилия

текст: Ольга Маховская
Detailed_picture© Getty Images

Пользователи соцсетей снова рассказывают истории о пережитом ими насилии — на этот раз о травле в детстве. Флешмоб #ЧтоТебяТакЗадевает инициирован порталом «Медуза» в связи с публикацией статьи о школьном буллинге. Принято считать, что о таких травмах важно и правильно рассказывать публично, а исповедальные флешмобы помогают противостоять насилию. COLTA.RU попросила высказаться сторонников иной точки зрения.

Мнение Елизаветы Лерер можно прочитать здесь.

Буллинг (травля) — созвучно боулингу, азартной игре, в которой игроки просто катают шары в условную цель. Игровой, условный характер травли приводится в качестве объяснения и оправдания жестоких действий, которые потом предлагается забыть как розыгрыш. Вытеснение собственной жестокости и безнаказанность приводят или к стереотипным повторам, когда изо дня в день мучают мальчика, которого выбрали в качестве козла отпущения, или к растормаживанию, когда «тормоза полетели» и в ход идут новые и более сильные способы жестоких преследований, которые могут перерасти, например, в кровавые бойни в школах. О самой известной из них мы знаем благодаря фильму Майкла Мура «Боулинг для Колумбины».

Считается, что буллинг — это когда сильные преследуют слабого. Ничего подобного! В группах сила и власть могут распределиться так, что как раз сильный, умный, красивый может стать мишенью для издевательств. Я знаю случаи, когда дети-инвалиды травили здорового мальчика, который искренне хотел им помочь. Для них он был «особенным». Во взрослых сообществах тоже травят «особенных»: например, Союз писателей не признает гениального писателя или институтское сообщество доводит до крайности талантливого ученого, используя не только открытые, но и закамуфлированные способы унижения и обесценивания усилий сложного ума.

До сих пор до конца неизвестно, что толкает людей к этим жестоким коллективным игрищам. Думаю, поиск признания и любви, просоциальные мотивы играют не последнюю роль. Жизнь, как всегда, парадоксальна.

Буллинг часто перерастает потом в харассмент. Так не бывает, чтобы жестокие дети ни с того ни с сего стали добрыми взрослыми. Годами участников и жертв травли преследуют чувство вины, плохая репутация и неустойчивая самооценка: вроде ты и дельный человек, а внутри гад, сволочь, идиот. К сожалению, проблемы не всегда отрабатываются через милосердие, чаще — через попытки снова прожить и оспорить прошлый опыт. Жестокими становятся и жертвы. Серийный убийца Чикатило был свидетелем и участником издевательств в детстве.

Не случайно среди участников флешмоба, посвященного буллингу, — как жертвы, так и преследователи. И никогда нет специалистов! Это крутой междусобойчик для бывалых. Что-то вроде клуба самоубийц.

Опыт жестокости уничтожает если не физически, то психологически. Если издевательства и оскорбления были самыми сильными и тотальными эмоциями в психобиографии человека, он будет по ним, как по маякам, ориентироваться в жизни, упуская счастливые шансы: «не для меня».

Я сознательно и не в первый раз выступаю против очередной волны флешмобов, призванных муссировать темы насилия. Буллинг в малых группах подростков становится массовым кибербуллингом взрослых, сетевой эпидемией агрессии и нарциссизма. Сетевая агрессия позволяет как на ладони увидеть рисунок внесетевых форм насилия. Кибербуллинг эксплуатирует социальные страхи и потребность в привязанности, создавая атмосферу подозрения и угрозу разоблачения. Исключение из значимой группы (exclusion/ostracism) может переживаться как социальная смерть, вызывать длительную депрессию у жертвы и даже приводить к реальным суицидам, как мы видим в случаях с подростками. Жертва и агрессор могут меняться местами, создавая созависимые связи по типу реальных с признаками привязанности, влюбленности, ненависти, но это только проективные, ложные связи, разоблачение которых — особая работа.

Не случайно среди участников флешмоба, посвященного буллингу, — как жертвы, так и преследователи. И никогда нет специалистов! Это крутой междусобойчик для бывалых. Что-то вроде клуба самоубийц. Точно такое недоверие и явное презрение к специалистам царят и в других молодежных группах, даже в группах кормящих матерей. С моей точки зрения, это показатель разрыва и конфронтации поколений, слабости вертикальных, внутриколлективных и внутрисемейных связей. Жертвы чаще всего не сообщают своим родителям, а ищут утешение у случайных людей или вот среди неизвестных участников флешмоба.

Я давно заметила и сделала предметом исследования женскую агрессию, потому что очевидно: большинство участников флешмобов — обиженные и перепуганные женщины. Их беспомощность и незащищенность по отношению к насилию заставляют искать неспецифические способы мести, самый апробированный из которых у женщин — сплетни. Флешмоб — это аккумулятор сплетен. Оптимистические взгляды на роль сетевого общения среди молодых, уверенность, что оно помогает справиться с одиночеством и является источником формирования новых, положительных идентичностей сопровождаются тревожными данными о росте сетевой агрессии. Ученые разных стран отмечают, что девушки ведут себя даже агрессивнее, быстрее распространяя компрометирующую информацию друг о друге. Агрессивно ведут себя даже молодые и многодетные матери.

Психоаналитики дают нам подсказку, почему одни участники сетевых сообществ и демаршей впадают в нарциссизм, а другие в агрессию. Обе формы экзальтации в психоанализе связывались с развилкой идентификации в детстве — с любящей матерью (чувство первородной грандиозности — нарциссизм) или с отцом (чувство экспансии, прорыва, конкуренции — агрессия). Условно говоря, флешмобы позволяют не только аккумулировать агрессию жертв, но и стимулировать их нарциссизм, позволяют красоваться, гордиться ранами и орденами, превращая личное горе в социальную привилегию. Демонстрация агрессии, безадресной и нецеленаправленной, ничем не угрожает самим агрессорам.

С психологической точки зрения флешмобы приводят к ретравматизации, вынуждая вспоминать и повторно проживать унизительный опыт.

Эти демарши направлены против условного врага — на эту роль подойдет если не любой, то многие. Как опасны перевозбужденные футбольные фанаты, так неадекватны и участники агрессивных по своей мотивации групп протеста против буллинга. Размытость границ и критериев превращает флешмоб в тотальный троллинг. Я как специалист неоднократно испытывала на себе угрозы со стороны бунтующих. Лучше переждать и высказываться уже в хвост бессмысленному и беспощадному бунту. Урезонить толпу после определенной «точки невозврата» уже не получится. Я неохотно согласилась написать эту статью, понимая, что никто другой не возьмется. Чтобы сохранить работу, психологи часто вынуждены потакать настроениям потенциальных клиентов.

На моей памяти — три медийные волны, к организаторам которых остались профессиональные и моральные претензии. Флешмоб #MeToo, вирусная статья, посвященная так называемым группам смерти среди подростков, и вот эта — #ЧтоТебяТакЗадевает. Мне кажется, организаторы иногда играют роль попа Гапона, призывая к публичным исповедям и не неся никакой ответственности за последствия для участников. У нас нет достаточного количества клинических психологов, чтобы совладать с последствиями очередной эпидемии страхов и агрессии.

По опыту наблюдения за болельщиками мы знаем, как легко педалировать реваншистские настроения, возбуждать, троллить людей с неустойчивой самооценкой, подстрекая к протестной экспрессии и демонстрации агрессии. Подлость флешмоба состоит в том, что, давая выпустить пар в гудок, он насыщает отрицательной, негативной энергией идентичность участников, закрепляет у них разрушительную мотивацию мести. Я сознательно игнорирую социальный запал движения против агрессоров. Война — тоже иногда священное дело, но, если хочешь спокойно жить и работать, правильнее тянуться к университетам, а не к военкоматам.

С психологической точки зрения флешмобы приводят к ретравматизации, вынуждая вспоминать и повторно проживать унизительный опыт. Этот прием могут практиковать только специалисты, причем процесс проговаривания и обсуждения травмы доброволен, анонимен и управляем. Его смысл — научить человека новым способам саморегуляции, управления своими состояниями: например, паническими атаками, тремором, метеоризмом, заиканием — реликтами прошлых обид.

Создается впечатление, что мотив таких массовых демаршей — месть («никто не забыт, ничто не забыто»), а не повышение качества жизни. Добровольность исповедей у меня тоже вызывает сомнение. Есть такой эффект, как прайминг (следование сильному примеру), который выражается фразой «все побежали, и я побежал».


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319752
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325167