«Я в той же реке, что и другие художники, я — часть истории, и она несет меня»

Осмысляя горизонты социальной чувствительности в современном российском искусстве, COLTA.RU заглянула в лабораторию одной из самых громких арт-групп Петербурга. Автор статьи — этот современный художник — рассказал об опыте своего участия в перформансах и проектах группы и уже со стороны проанализировал ее вклад в формирование новой эстетики политического искусства с его заметной опорой на поэзию, мистику и символические жесты. Авторская орфография сохранена.

«…а зачем нам такой мир, если там не будет россии?»

в.в. путин. из интервью

1 сентября 2013 года произошло не слишком громкое событие, изменившее мою жизнь, — родилась арт-группа {родина}. впоследствии она получила некоторую известность, даже международную, благодаря акции «увы-парад» (2016), которая широко освещалась в независимой прессе, и резонансному делу вари михайловой (2018), которая вышла на первомайскую демонстрацию с коллажем кисти {родины} «9 стадий разложения вождя». все это было уже без меня, а мне посчастливилось поучаствовать в нескольких ранних перформансах и уличных интервенциях группы.

я до сих пор считаю «диктант» — перформанс, прошедший 1 сентября 2013 года, — одним из лучших (если не лучшим) произведений современного искусства, которые мне удалось увидеть своими глазами.

а началось все невинно: люди пришли в саммер-бар (ныне несуществующий центр притяжения петербургского андеграунда) попить пивка, поприкалываться, но неожиданно стали частью произведения искусства.

все начиналось как забава, шутка, каприз. это я предложил хозяевам саммер-бара алене страховой и олегу сбоеву отметить день знаний открытыми уроками ненавистных руссиша и матеши, это я попросил их закупить 12-листовые тетради в клетку и линейку, это мы с олегом притащили олдскульную коричневую классную доску из одного дружественного нии, навьючив ее на мой велосипед.

ожидания зрителей были сформированы первой частью представления, во время которой им было предложено решать задачки по математике под аккомпанемент виа blacksmoker и, разумеется алкоголь. царила непринужденная легкомысленная атмосфера, глупые шутки, смех и пивная отрыжка порхали в воздухе.

физическое напряжение, коматозное состояние, в котором я находился, и вместе с тем какое-то странное вдохновение сгустили и рельефно выявили ощущения, которые я испытываю от жизни в России.

прозвенел звонок, половина зала вышла на улицу покурить, а по возвращении увидела у доски одетую строго по школьным канонам женщину (дарью апахончич) — белый верх, черный низ, на столе гладиолусы, на доске — портрет человека, напоминающего президента рф, но с великим произведением казимира малевича вместо лица.

в тени доски стоял мужчина в строгом черном костюме перед какими-то электронными звуковыми примочками, в которых я не разбираюсь.

— здравствуйте. встаньте, пожалуйста! — говорит учительница с профессионально выверенным сочетанием благожелательности и строгости в голосе.

— что за унижение? — ворчат первоклашки-переростки в зале.

— я — учитель русского языка, вы не представляете, как приятно вас всех видеть, хотя я обычно работаю с детской аудиторией, поэтому не судите строго. за звуковым пультом вы видите максима евстропова. день у нас сегодня особенный, и я долго думала, о чем мы с вами можем поговорить, что мы можем с вами сегодня вместе делать. и я выбрала для сегодняшнего диктанта тему, которая, надеюсь, для важна и интересна так же, как для меня. эта тема — {родина}.

сегодня мы с вами напишем диктант с таким названием.

— а число писать? а писать название, а писать название? — выкрикивают из зала.

таким образом учительница поддерживает рамки «игры в классики» и одновременно практически молниеносно погружает аудиторию в своеобразный «школьный транс», аудитория, подготовленная отчасти предыдущим оратором-математиком, отчасти собственным опытом школьной жизни, с боязливой радостью и некоторой неловкостью подчиняется правилам, знакомым с детства: «перед тем, как говорить, — поднять руку. встать, когда говоришь с учительницей».

затем учительница зачитывает полный текст диктанта, состоящего из набивших оскомину клише.

Родина

(диктант)

Родина — это не просто место, где человек родился, не просто город или село, улица или дом. Это еще и люди, которые помогли человеку появиться на свет, стать взрослым: его родители, друзья, учителя, весь народ со своими традициями и многовековой историей…

— и т.д. люди послушно начинают записывать. однако во время диктовки в звуковое пространство начинает вторгаться мужской голос, который изрыгает мрачный бред, где также повторяется слово «родина» в различных контекстах и сочетаниях, от которых веет то мистикой и ветхим заветом, то какими-то естественнонаучными и философскими построениями.

постепенно два текста — мистический абсурдистский и патриотический — смешиваются до неразличимости, голоса учительницы и максима подхватывают реплики друг друга и продолжают фразы друг за друга

учительница: и пророчества прекратятся
и языки умолкнут
и знание упразднится
но родина пребудет
<…>
есть ли у родины свой исток?
с чего начинается родина?
есть ли у родины родина?

а может, она начинается
а может, не начинается

по отчизне скоро тризна
ты идешь?

голос: родина пустота
родина без отца
патриот пустоты

верен ли ты ей?
верен ли ей всегда?

причинное место родины
ровно пусто гладко
просторно

пустоту не кину
пустоту не скинуть
дайте пустоту мою

учительница: вы думаете, это здесь и сейчас
я вам диктую?
нет, это родина всегда
говорит с вами

по ходу диктанта учительница втягивает зрителей во взаимодействие, провокационно сформулированные абсурдные вопросы «а что вы сделали для родины — сегодня, например?» люди отвечают, вслед за покорно пишущими под диктовку телами их разум также оказывается подчинен воле диктующей.

по аналогии с тотальными инсталляциями ильи кабакова я бы назвал такое действие, в котором зритель оказывается полностью подчинен структуре произведения, «тотальным перформансом». в тотальный перформанс зритель оказывается втянут почти насильственно. он, хоть формально и не лишен права выбора, свободы выйти из комнаты, оказывается затоплен пространством перформанса и, как жук на булавке, отчаянно шевелит лапками, оставаясь де-факто в абсолютно подчиненной роли.

максим евстропов: самая первая наша акция (диктант) — в ней мы практически все сказали о родине, что можно было сказать о родине. в принципе это было такое высказывание, за пределы которого мы и до сих пор не можем выйти.

похожим образом функционирует и другой перформанс {родины} «право голоса. оральное сопротивление». двое ведущих — те же самые мужчина и женщина — очерчивают контекст, называя происходящее «телешоу». у них в руках микрофоны, которые они периодически протягивают зрителям, предлагая ответить на вопросы, — но моментально их отдергивают и заканчивают или полностью придумывают заново, перевирают слова собеседников.

двое специально приглашенных участников — алла и этот современный художник — высказываются, не открывая ртов.

текст аллы записан заранее и звучит из колонок. это размышления о россии, как сообщила алла впоследствии, она скомпилировала этот текст из размышлений своих друзей и знакомых о россии, которые собирала специально для этого выступления. ведущие в картинном замешательстве исполняют странный танец с микрофонами, поднося их к различным частям тела аллы, к предметам интерьера, к собственным головам, рукам, животам.

этот современный художник мычит что-то с заклеенным ртом (так как это я, то я знаю, что он читает «белеет парус одинокий» и «во глубине сибирских руд»), а затем ест из тарелки нечто, более всего напоминающее землю, посыпая это солью и запивая водкой. на его лбу написано «free pussy riot». землей его кормит с ложки ведущий, приговаривая:

ложечку за надю
ложечку за машу
ложечку за тело художника
ложечку за конституцию российской федерации
ложечку за права человека
ложечку за родину

— за нашу {родину}! — успевает выкрикнуть художник, перефразируя алексея федотова из фильма «подвиг разведчика» (1947).

первая ложка была настоящей землей («грунт универсальный», если вам интересно), а остальное — лекарственный препарат «полифепан» (ныне снят с производства).

бросается в глаза жесткое, издевательское поведение ведущих по отношению к зрителям и этому современному художнику. центральной фигурой, фетишем в этом действе оказывается микрофон, точнее, власть, которую дает обладание микрофоном в выделенной позиции «ведущего».

работа с группой {родина} не просто научила меня не бояться политики, но и пробудила к ней вкус — подобно многим постсоветским людям, я до того испытывал к ней глубокое отвращение.

это наглядная демонстрация «четвертой власти», точнее, возможности ее узурпации. узурпация, неявное и одностороннее присвоение символического пространства и власти над телом зрителя, произошла и во время ранее описанного «диктанта». та, кто должна учить вас грамматике, вдруг начинает учить вас политике, диктовать не слова, но свою волю. не так ли и в общеобразовательной школе? зрители, впрочем, не возражали ни в том, ни в другом случае.

дарья: изначально у нас пружина процесса была связана с родовой травмой. эта родовая травма была патриотическая. все дети у нас проходят в институциях типа детского сада, школы и т.д. патриотическую инициацию и получают травму.

мы все как бы инфицированы этим патриотическим — это, с одной стороны, как вирус, а с другой стороны, этот вирус маскируется под нашу идентичность. как паразиты, которые в мозгу диктуют, что нам делать и как себя вести, и влияют на поведение организма.

в жестоких играх {родины} со зрителями (и друг с другом) приверженец классического психоанализа может усмотреть и садомазохистский компонент — в полной мере эта эротическая диалектика власти проявляется в серии акций «ради вашей безопасности», когда {родина} вторгается на чужие выставки и связывает веревками всех и вся, включая зрителей, участников мероприятий и неодушевленные предметы, одновременно с помощью громкоговорителя призывая «сохранять спокойствие», так как «все это ради вашей безопасности», а также в акции «нежный омон», когда родинцы в костюмах и шлемах пастельных цветов с нашивками омона предавались пасторальным забавам на марсовом поле.

«диктант» и «оральное сопротивление» наглядно демонстрируют конкретные механизмы, техники подчинения, которые доводят власть до тела и сознания индивида: правила телесной дисциплины в школе (подними руку, встань, сядь), стратегию обращения с чужой речью (дать/отнять слово, довести до зрителя не прямую речь, а ее интерпретацию в СМИ).

«оральное сопротивление» также было реакцией группы на сообщение о голодовке надежды толоконниковой в мордовской колонии. в дальнейшем часто акции {родины} возникали как художественный ответ на болезненные информационные поводы.

так, «пленэр», во время которого этот современный художник рисовал собственной кровью окружающий пейзаж (это был первый случай работы с кровью в моей художественной практике), а максим и дарья разрисовывали каракулями фотографии из газет с сообщениями о присоединении крыма, был реакцией на крымские события, «похищение надежды», когда двое участников изображали белого быка, везущего на спине женщину с мешком на голове, одновременно даря цветы прохожим женщинам, — реакцией на похищение надежды савченко.

по приглашению независимого куратора александра белова {родина} провела «двухдневную арт-вахту» — ночные бдения на крыше независимой галереи bobby gallery, во время которых мы непрерывно печатали отчет, состоявший из смеси новостей из сми, которые мы узнавали по телефону, и наших собственных мыслей, ощущений и наблюдений, и по очереди спали в собственноручно сколоченном деревянном гробу. перформанс назывался «начеку» и вошел в параллельную программу биеннале manifesta 10.

акция завершилась распродажей матрешек, внутри которых была нефть (отдельной статьи заслуживает история о том, как я нашел ее в иванове), а снаружи этот современный художник раскрасил их своей кровью и приклеил лица зрителей/покупателей, вырезанные из фотографий, распечатанных моментально с помощью специального фотопринтера. все вырученные деньги были сожжены на месте. матрешки привлекли внимание какого-то седого дядьки.

— what is this? — спросил он с выражением скепсиса на лице.

— those are traditional Russian toys covered with blood with a drop of pure oil inside.

— yeah, I know what matryoshka is. whose blood is it? — выражение скепсиса еще более усилилось, уголки губ на худом лице дядьки поползли вниз.

— mine, sir.

— cool! — и он накупил матрешек себе и своим спутникам.

оказалось, это австрийский куратор hans knoll, он потом пригласил этого современного художника участвовать в нескольких выставках.

некто подбежал к максиму и ударил его в лицо, когда он в громкоговоритель зазывал людей «покупать духовное богатство {родины}».

физическое напряжение, коматозное состояние, в котором я находился, и вместе с тем какое-то странное вдохновение сгустили и рельефно выявили ощущения, которые я испытываю от жизни в россии (что выливается в обсессивное чтение новостей), и непрерывную боль от насилия — символического и реального, происходящего на наших глазах, красный сгусток боли и страха где-то в загривке.

максим: мы тогда обыгрывали подсаженность людей на такой медийный наркотик — мы (как и все или очень многие) первым делом, просыпаясь, смотрели, что же происходит, какие новости. потому что тогда была война, вернее, такая медийная фаза войны с украиной. щас она тоже еще идет, но уже исчезла из центра внимания медиа.

работа с группой {родина} не просто научила меня не бояться политики, но и пробудила к ней вкус — подобно многим постсоветским людям, я до того испытывал к ней глубокое отвращение. теперь же в моем творчестве произошел поворот к современному искусству — даже не в смысле жанра (а я привык к перформансу), а в смысле того, что этика и политика прочно в него вошли как ведущие темы и проблемы. этический поворот, эстетизация этического как мощный тренд в современном искусстве, захватил и меня, и теперь я иногда ощущаю то, что борис шкловский называл «тягой», — я в той же реке, что и другие художники, я — часть истории, и она несет меня.

сходным образом описал свой опыт и максим евстропов.

максим: {родина} для меня была возможностью попробовать что-то поделать в таких областях, в которые я бы сам не зашел никогда, — типа политического активизма, вернее, откровенно политического искусства, может быть.

мне как бы это все нравилось, но я за этим наблюдал как бы со стороны, потому что оно мне казалось как бы диким, трэшовым. к тому моменту у меня были такие снобистские представления о прекрасном… ну, какие-то эстетские, я тогда занимался экспериментальной музыкой, мне нравилось экспериментальное письмо…

мое участие в {родине} помогло мне избавиться от моих снобистских представлений о прекрасном. я этому очень рад.

дарья: до {родины} я совершенно иначе относилась к национальной риторике, то есть мне казалось, что вот есть какие-то чудики, которые в ней видят какой-то резон. теперь для меня очевидно, что между национальной и националистской риторикой грань очень тонкая, что всегда, когда люди начинают говорить про нацию, про национальную политику — про все, что угодно, со словом «национальный», — дальше начинается какая-то хрень.

раньше мне казалось это все какой-то просто болтологией, но после этого я поняла, насколько это реально разрушительно и дико.

если раньше мне казалось, что за словом «родина» может быть какой-то пейзаж, родной домик в деревне, то есть в целом я понимала какую-то сентиментальную интонацию, то щас, знаешь, как буратино, который ткнул носом в этот холст — и обнаружилось, что за пейзажем какие-то кости лежат.

резонансной акцией, в которой {родина} сыграла заметную роль, была уличная антивоенная выставка {не мир}, возникшая благодаря идее и участию катрин ненашевой. выставка получилась довольно серьезной и по охвату участников (украина, россия, чили, дания, германия), и по резонансу в прессе, и по эстетическому эффекту. по итогам выставки была проведена дискуссия под названием «искусство на улице — что дальше?» с участием художников и активистов.

еще больший резонанс возник после задержания участников во время повторного проведения выставки в москве. абсурдность обвинений и величина штрафов (10—20 т.р.) при полном отсутствии какого бы то ни было деяния, будь то противоправного или даже вообще хотя бы какого-нибудь (в протоколах читаем буквально «несанкционированное шествие от дома 6 до дома 8»), — не выходи из комнаты, не совершай административное правонарушение по статье двадцать точка два — все это сработало на привлечение внимания и сочувствия к проекту.

есть еще один жанр, в котором {родина} проявилась достаточно ярко, — это события на стыке академического и художественного, то, что {родина} называла «вольными конференциями».

в рамках первой из них под названием «наука умеет много гитик» в числе прочих прозвучал и доклад этого современного художника на тему «современное законотворчество как художественное высказывание», где была выдвинута версия об органической близости российского акционизма и ряда законодательных инициатив государственной думы, которые не только демонстрируют значительное сходство провокативных стратегий и постмодернистской свободы в обращении с жанрами и формами, но и обусловливают друг друга, служат друг другу толчками к возникновению. не только власть присутствует в перформансе, но и перформанс присутствует во власти, причем присутствует непристойно, как бы узурпируя неправомерно большое пространство.

этический поворот, эстетизация этического как мощный тренд в современном искусстве, захватил и меня, и теперь я иногда ощущаю то, что борис шкловский называл «тягой».

впоследствии {родина} провела еще несколько таких «вольных конференций», последняя из которых, «беспокойники», сопровождалась довольно масштабной коллективной выставкой на тему смерти и небытия.

такого рода перформативная научная активность, с одной стороны, лежит в русле тенденций современного искусства, которое все больше становится похоже на иллюстрацию к учебнику философии, а с другой, все же создает некий специфический, особенно для российской сцены, формат производства знания. также это обнажает конструкцию самих родинских акций, которые во многом выстраиваются как «исследование языков и институтов власти».

дарья: изначальный посыл {родины} был осмысление патриотизма и нахождение в нем каких-то универсальных властных механизмов. и в некоторые моменты мы как-то последовательно пытались это осмыслить, брали по очереди разные институции, как, например, вот школа — сделали «диктант», вот полиция — сделали «будь в форме», вот медиа — сделали «право голоса», а в какие-то моменты двигались импульсивно, реагируя на происходящее в мире и обществе.

наши художественные практики для меня открыли многое в том, что вообще происходит, это было как научная работа. уже после этого я читала работы по фашизму (например, умберто эко ) и говорила: вот, вот, мы же про это делали.

максим: это действительно походило на исследование в какие-то моменты, но это такая наука не академическая, а вот, например, у кафки был такой рассказ «исследования одной собаки» — она там занималась исследованием самой себя. вот примерно в таком ключе была наука.

1 ноября 2016 года прошла одна из наиболее громких акций {родины} — «увы-парад». она была нацелена на презентацию в медиа и де-факто состояла в позировании на фоне пасмурных депрессивных петербургских пейзажей с не менее депрессивными слоганами «наше будущее — алкоголизм», «родился, потерпел, умер», «все будет плохо и никогда не закончится», «ты можешь не пережить этот режим», «увы» — и т.д.

это было довольно точное попадание в настроения определенной части общества, пребывающей в отчаянии и апатии. акция разлетелась по сми и соцсетям и вызвала живой активный отклик в виде контракции «ах-парад», участники которой вышли в противовес «нытикам» с бравурными «позитивными» плакатами («все будет хорошо, я проверял», «роди трех детей»), или схожих по форме акций («ну-парад» и пикет популяризаторов науки на вднх).

максим: это был удачный перформанс — он представлял собой какую-то веху в нашем развитии как группы, это был действительно эмо-майдан, как потом написали, потому что мы внесли эмоции в область политического акционизма (грусть, тоска, отчаяние, безысходность).

в конце 2017 года я покинул группу из-за внутренних разногласий и непроработанности процедур их разрешения.

на определенном этапе существования любого коллектива различные конфликты неизбежны, и в случае арт-группы, работа которой в значительной мере профессионализировалась, необходимы процедуры, занудные регламенты и протоколы. от этого, имхо, не уйти. у {родины}, к сожалению, этого не было.

максим: в общем, мы уже давно находимся в такой фазе непонятной — то ли родина себя исчерпала… или нам как бы уже тесно в этих рамках, которые задает даже само название {родины}… ведь наша задача — уничтожение родины. и вот как бы почему бы не заняться самоуничтожением.

уже после выхода из группы этот современный художник написал о ней нон-фикшен-роман «анидор», который, надеюсь, когда-нибудь будет опубликован.

прежде чем покинуть группу, он успел принять в нее с десяток новых участников и участниц во время акции «принятие» на марсовом поле. во время инициационного ритуала я заставлял их есть землю и спать на земле. впечатления участников были собраны и представлены в отчете в традициях московского концептуализма. параллельно я и сам наедался землей и бормотал что-то патриотическое. в числе прочих участниц там лежала и варя михайлова.

варя при поддержке петербургской полиции вызвала громкий всплеск в медийном море и общественной жизни петербурга, выйдя на первомайскую демонстрацию 2018 г. с работой {родины} «9 стадий разложения вождя» (2015). коллаж, скомпилированный из девяти изображений фотографии президента рф в.в. путина, сквозь которую постепенно прорастает трава, неожиданно послужил причиной задержания вари.

суд приговорил варю михайлову к штрафу в размере 160 тысяч рублей, обвинив в том, что ее плакат «не соответствовал тематике мероприятия», а сама картина была приговорена к уничтожению, причем никаких оснований для такого решения не было приведено — само изображение не было признано экстремистским или хотя бы грешноватым.

этот беспрецедентный даже для российской судебной практики кейс «смертного приговора» произведению искусства, не входящему в списки запрещенных материалов, заслуживает пристального внимания специалистов различных дисциплин

юрист александр передрук, защитник вари михайловой: чисто юридически это дело довольно интересное: варя михайлова была привлечена к ответственности за то, что содержимое ее плаката не понравилось полиции <…>

задача государства — создавать условия для свободы собраний, а не контролировать их содержимое (как минимум до тех пор, пока это содержимое не затрагивает конституционно охраняемые ценности) <...>

наконец, уничтожение картины — это нарушение права собственности, не основанное на законе: картина не являлась предметом или объектом преступления, не изъята из оборота, не запрещена <…>

мы будем обращаться в европейский суд по правам человека, конечно.

закономерно, что произведение получило высокую оценку искусствоведов — правда, пока в рамках судебной экспертизы. в своем экспертном заключении, созданном для суда в интересах защиты вари михайловой, кандидат искусствоведения николай александрович иванов отмечает глубокие корни российского и мирового политического искусства, вписывает группу {родина} в ряд славных имен, вспоминая А.Н. Радищева, А.С. Пушкина и его круг, А.С. Грибоедова, В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского, А.И. Герцена, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.А. Добролюбова, П.А. Федотова, В.Г. Перова, И.Е. Репина, В.И. Сурикова, Б.М. Кустодиева, А.А. Ахматову, О.Э. Мандельштама, А.П. Платонова, И.А. Бродского, Э.И. Неизвестного, О.Г. Верейского, Р. Шварцкоглера, Г. Нитша, О. Мюля, Г. Бруса, М. Абрамович, К. Бергена, П. Павленского, О. Мавроматти, А. Тер-Оганьяна, А. Бренера, О. Кулика, группу «Новые тупые», А. Осмоловского и группы «Э.Т.И.», «Радек» и т.д.

николай иванов видит в «9 стадиях» перформативный компонент: «Одним из признаков подобной формы современного искусства является смещение акцента с самого произведения на процесс его создания, когда объект фотофиксируется день за днем <…> акцент на временном факторе, динамике, нарочитой нестатичности художественного действия», — и прогнозирует аукционную стоимость работы: «Вероятно, что цена на полотно, определяемая на аукционах современного искусства, может достигнуть 500 000 рублей».

максим: вождь оказался бомбой замедленного действия, потому что мы сделали еще в 2015 году этого вождя и он тихонько там разлагался, никому не мешал. а тут мертвецы вышли на улицу и вот варя с вождем — и почему-то это стало событием.

дарья: и за всем этим никто не заметил антивоенный месседж нашей колонны: главный баннер был «не можем повторить». мне кажется, это хорошая метафора того, что происходит в россии, что мы стараемся не замечать войны — много акционизма, но про войну все молчат. только путин, кровавый режим…

максим: а если говорят, то не говорят про сирию. почему-то никто не считает себя вправе об этом говорить, потому что война — это поле таких экспертов, пускай взрослые дяденьки решают, а мы тут со своими там пенсиями. у клаузевица был концепт «тумана войны»: когда идет война, никто не понимает, что происходит, где свои, где чужие, кто стреляет, что горит, — мне кажется, что наша страна уже несколько лет накрыта таким туманом войны.

сейчас дарья и максим выделяют три направления своей деятельности, которые органически вытекают из творчества {родины}: «е**низм, некрофилия и бизнес». под бизнесом подразумевается, видимо, продажа футболок с принтами (в их числе и «9 стадий», «анархо/охрана» и проч.), «е**низм» — термин-загадка, подозрительно созвучный со словом «феминизм» (по всей видимости, позаимствованный из агрессивных комментариев к какой-то из акций), а некрофилия — основной двигатель проекта «партия мертвых».

максим: я несколько лет назад говорил всем, когда меня спрашивали, кому адресованы акции {родины}, что акции {родины} адресованы мертвым, то есть они адресованы не власти и не обществу — а мертвым.

дарья: но живые-то страшнее.

дарья апахончич, в свою очередь, выделяет акции, посвященные теме рождения. (мужчина — о смерти, женщина — о рождении — совпадение?)

дарья: ну, наверное, мне кажутся какими-то тематически более сбалансированными в нашей теме те акции, которые были связаны с темами рождения, смерти, войны, человеческой жизни, стоимости человеческой жизни; на мой взгляд, родина — это вот про это. поэтому, наверное, мне важны такие акции, которые были не медийными: там, «родина еще родит» — вот это.

28 сентября 2018 г. в дк розы должна была состояться «первая и последняя» выставка {родины}. я на ней не появился, так как не посещаю дк розы из-за их связей с фондом розы люксембург, который, в свою очередь, связан с одиозной партией die linke, которая, в свою очередь, связана со штази и кгб.

но есть надежда, что

возможно, после последней выставки будет еще более последняя (максим евстропов)

спасибо наде плунгян, дарье апахончич, максиму евстропову, варе михайловой, александру передруку и николаю иванову за их помощь и поддержку при подготовке текста.

Понравился материал? Помоги сайту!