6 августа 2014Театр
125

«Мир — монстр»

Книга Ольги Егошиной «Театральная утопия Льва Додина» — премьера на COLTA.RU

текст: Ольга Егошина
Detailed_pictureСцена из спектакля «Gaudeamus»© Виктор Васильев

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Ольги Егошиной «Театральная утопия Льва Додина» — масштабное исследование творческой биографии одного из лидеров отечественной сцены, санкт-петербургского Малого драматического театра — Театра Европы, и его художественного руководителя Льва Додина. Право первой публикации фрагмента книги издательство «Новое литературное обозрение» любезно предоставило COLTA.RU: Ольга Егошина рассказывает об истории создания легендарного спектакля Льва Додина «Gaudeamus», впервые показанного почти четверть века назад в Ленинграде, — нынешней весной постановка была возобновлена для гастролей в Париже, а через месяц ее петербургской премьерой МДТ откроет свой новый сезон.

Параллельно с «Бесами» стажерам театра была предложена самостоятельная работа над «Стройбатом» Сергея Каледина. Скоро стало понятно, что восьми человек, из которых состояла стажерская группа МДТ, для постановки армейской повести Каледина явно не хватает. И Лев Додин предложил занятие «Стройбатом» своему вновь набранному актерско-режиссерскому курсу.

© «Новое литературное обозрение»

На экзамене после первого семестра показ 56 этюдов по мотивам «Стройбата» занял 22 часа. И после этого было решено объединить работу двух групп — студентов и стажеров театра. С января по апрель Лев Додин регулярно смотрел и разбирал показы работ. А с мая начались активные репетиции на сцене МДТ. 30 июня 1990 года на сцене МДТ прошел экзамен по актерскому мастерству — спектакль «Для веселья нам даны молодые годы» (позднее названный «Gaudeamus»). Идущая параллельно «Бесам» работа над современной повестью из армейской жизни может рассматриваться как попытка альтернативного пути. Вместо четырех лет — один сезон. Вместо мучительного разбора каждой линии, буквально каждого слова писателя — быстрый переход к самостоятельным этюдным импровизациям на данные Калединым образы и ситуации. «В “Стройбате” надо попробовать сочинить такое, где был бы минимум слов», — поставил задачу Лев Додин уже на одной из первых репетиций (здесь и далее: Лев Додин. Путешествие без конца (СПб., 2009). Репетиции спектакля «Для веселья нам даны молодые годы…» («Gaudeamus»). С. 158). В Достоевском — эпическое проживание заостренной до гротеска реальной жизненной истории. В «Gaudeamus» бытовая история нескольких дней до дембеля в 4-й роте бойцов стройбата рассказывалась языком своего рода абсурдистского балета. Курение анаши, чистка солдатских гальюнов, изнасилование сослуживца, убийство по неосторожности рассказывались языком музыки, пения, танца, пантомимы с использованием минимума авторского текста…

Лучше самый плохой театр, чем самый лучший взвод солдат.

Два спектакля росли рядом, перекликаясь, влияя друг на друга («одно корректирует другое» — замечал Додин (с. 154)). Разбор показов работ стажеров по «Бесам» плавно перетекал в разговор о «Стройбате». В обсуждении этюдов по «Стройбату» то и дело возникали параллели с Достоевским. Именно в этих работах постепенно осознавался главный принцип существования МДТ: каждая новая работа самим своим появлением заставляет меняться уже существующие спектакли. Опыт предшествующих названий, поисков и находок естественно входит в новые пробы, но и премьера заставляет меняться существующие рядом с ней в репертуаре постановки.

Опыт армейского существования с его привычным и оттого еще более страшным унижением человека входил в работу по Достоевскому. Как входил в Достоевского опыт чисто пластических сцен, абсурдистских нарушений причинно-следственной связи событий.

Для Льва Додина армейская жизнь была и остается одним из самых неестественных и ужасных вариантов человеческого существования. «Лучше самый плохой театр, чем самый лучший взвод солдат» — сентенция, часто им повторяемая. На репетициях он говорил об опасностях замкнутого мужского сообщества, не занятого никаким созидательным трудом, сообщества, где рука так легко и привычно поднимается, чтобы ударить или убить. О привычной скверне армейского быта, который пытаются разнообразить пьянками, бабами, наркотиками. «Мир — монстр. Это все “нежизнь” — именно в силу того, что почти ничего не идет на работу духа, уходит на все остальное» (с. 162).

Репетируя с первокурсниками-режиссерами первую постановку в их жизни, Лев Додин много времени уделял задачам чисто педагогическим, объясняя, чтó такое умение концентрироваться и что такое заразительность постановщика. Почему, если актеру неинтересно в той или иной сцене, его скука передается залу. Почему малейшая неряшливость исполнения немедленно разрушает «договор» сцены и публики. Студенты репетировали спектакль и одновременно осваивали азы режиссерской профессии, ее основные и главные заповеди.

Сцена из спектакля «Gaudeamus»Сцена из спектакля «Gaudeamus»© Виктор Васильев

На одной из бесед с иностранными стажерами Лев Додин рассказал, как мучительно придумывался эпизод «У Татьяны»: «Целый год в процессе репетиций пробовались самые разные варианты. Татьяна кончала жизнь самоубийством. Татьяну убивали, что-то еще. В общем, эта сцена стала каким-то непробиваемым местом. Вариантов была масса, а что делать, стало уже совсем непонятно. У Каледина эта сцена описана несколькими словами, никаких подробностей нет» (с. 111).

Исполнители «Gaudeamus» азартно предлагали и развивали любую идею «на усложнение формы». Скажем, Лев Додин предлагал в качестве партнеров для вальса в казарме брать не мелкие предметы, но габаритные и тяжелые — тумбочки, кровати. Возник танец с железными кроватями. Потом исполнители попробовали танцевать не в гимнастерках, а в ватниках. А потом было предложено влезать в рукава ватников ногами, и этот связанный шаг, перепутанный порядок одежды давал дополнительный штрих безумному танцу (требующему акробатической ловкости и недюжинной физической силы). Репетируя любовную сцену между Женькой и Люсей, Додин предложил Игорю Черневичу и Наталье Кроминой произносить текст, играя на рояле. Актеры разучили мелодию. Задачу усложнили. «Попробуйте сыграть эту мелодию пальцами ног, сидя сверху на рояле», — предложил Додин. Черневич и Кромина освоили это задание. «А теперь рояль будет подниматься вверх, а вы под звучащую музыку будете делать танцевальные экзерсисы», — развил сцену режиссер… В таком виде этюд «Рояль» и вошел в спектакль.

В сцене изнасилования сослуживца замотанный, согбенный Старый (Сергей Курышев) вдруг выпрямлялся и пел на итальянском арию. Борис Тулинцев писал после премьеры: «Поразительно и прекрасно было то, как этот согнутый, от которого с воплем убежал солдат-сослуживец, выпрямился вдруг на рояле и вдохновенно спел “Влюбленного солдата”, весь превратившись в какое-то сияние». Преображение корявой толщи быта в музыку — один из частых приемов режиссера Додина. То может быть явление юного трубача в сцене смерти Калины Иваныча в «Доме» или джазовые импровизации в «Пьесе без названия», песня «Летите, голуби, летите» в «Московском хоре» или прощальная мелодия духовых перед газовой печью в «Жизни и судьбе».

Репетируя «Gaudeamus», Додин добивался от исполнителей постоянной «конденсированной, концентрированной энергии». Каждый из 19 эпизодов был закручен в тугую пружину, взрывавшуюся в общем танце, в марше, в сольной песне, в любовной акробатике или неожиданном ударе штанги.

Сцена из спектакля «Gaudeamus»Сцена из спектакля «Gaudeamus»© Виктор Васильев

На снежно-белом наклонном помосте (сценография Алексея Порай-Кошица) фигуры исполнителей неожиданно появлялись из черных лазов, как чертики из табакерки. Капитан Лысодор — Александр Кошкарев — именно оттуда, из гальюна, начинал свою длинную речь-увещевание о главных обязанностях солдата. Увлекаясь, этот певец строевой службы с воодушевлением вещал перед шеренгой солдатских сапог, на все лады варьируя свою единственную мысль о недопустимости оставлять напившегося товарища лежащим на спине, поскольку тот может захлебнуться рвотными массами…

Черный прогал мог обернуться прорубью, где моет голову Девушка. Те же черные дыры в следующей сцене превращались в солдатские гальюны, на чистку которых отправлена небольшая команда дембелей. Эффектный фейерверк спичечных коробочек солдатских анализов, вылетающих из черных дыр, был одной из самых смешных и запоминающихся сцен этого быстро растащенного на цитаты спектакля.

Незадолго до премьеры все занятые первокурсники-режиссеры побрились «под ноль». Погрустив о шевелюрах, их примеру последовали стажеры театра (Сергей Курышев так потом и играл Кириллова в «Бесах» — наголо бритым; в рецензиях писали о его сходстве с молодым Маяковским).

Яростная энергия исполнителей буквально завораживала зал. Скученность молодых тел рождала особую сгущенность воздуха, каждую минуту чреватую взрывом. Девятнадцать этюдов воссоздавали исчерпывающую картинку страшноватого армейского быта, перемалывающего всех и каждого. «Пестрое многообразие подстригается, уплощается, обесцвечивается, становится однородным, как эти бритые черепа и выцветшие гимнастерки. При этом брехтовский ход держит нас в постоянном раздвоении: мы понимаем жизненный источник, питающий актерскую фантазию, и мы видим молодых интеллигентов, мастеров, интеллектуалов, способных извлекать музыку из этого кошмара», — писал вскоре после премьеры Анатолий Смелянский («Уроки музыки», «Московские новости», 1990 г., 11 ноября). Анализируя спектакль, критик точно угадал причины, обусловившие новую эстетику «Gaudeamus», но вот его замечание о том, что «режиссер, много лет проработавший в зоне реального быта, не зря меняет кожу», было явно поспешным.

«Gaudeamus» был более чем сдержанно принят ленинградской критикой (уже с «Повелителя мух» упрекающей режиссера за отход от линии «Братьев и сестер») и горячо принят зрителями («бравурное и сверкающее представление, настоящий китч с моментами веселящего ужаса, вызвало у зрителей неописуемый какой-то восторг», — меланхолически отметил Борис Тулинцев).

Спектакль этот, как и поставленная ему вслед «Клаустрофобия» по рассказам современных российских прозаиков, имел счастливую гастрольную судьбу. Появилась масса спектаклей-подражаний в российском театре.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246311
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202412948
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417632
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202422841
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424490