Что можно делать женщине в Дагестане?

Художник и активист Виктория Ломаско продолжает свой новый проект — цикл поездок по постсоветскому Кавказу и Востоку. COLTA.RU рада возможности опубликовать ее дагестанский репортаж.

Поездка в Дагестан

Махачкала

Первой достопримечательностью, которую мне показали в городе, была тюрьма на Скорпионьей горе: «Одно из самых старых зданий, перестроенная крепость гарнизона, сохранились стены с кладкой того времени». В достопримечательности попал и обычный особняк XIX века, считающийся в Махачкале самым красивым домом. Еще местные предложили прогуляться по многочисленным рынкам: «Весь наш город — один большой базар».

На рынках я пыталась рисовать и общаться. «Какой вы национальности?» — вопрос, на который в Махачкале с удовольствием отвечают. В Дагестане мирно уживается более 30 национальностей.

Один мужчина, получив свой бесплатный портрет, вернулся через полчаса с рисунком: «Я присмотрелся и понял, что нос нарисован слишком большим». Другая модель, продавщица меда, тоже забраковала свой портрет: «Все говорят, что у меня прямой греческий нос. А на рисунке нос с горбинкой».

Эта женщина сама попросила, чтобы я сделала ее портрет с сыном. Пожилая прохожая за моей спиной заметила, что в исламе запрещено изображение человека.

Студенты из училища им. Джемаля, где я читала лекцию, рассказали про случаи, когда люди поступают на художественный факультет, а потом по религиозным соображениям отказываются рисовать модель. «А некоторые “закрытые” девочки уничтожают работы с моделью после просмотров, они хотят заниматься только дизайном костюма». «Закрытые» — это девушки и женщины, надевшие хиджаб.

На художественном факультете нет «обнаженки». «На одном курсе как-то рисовали парня без майки, — вспомнили студенты. — И то за закрытой дверью. Натурщик не хотел, чтобы все знали, что это он позировал».

Диалог со студентом, пришедшим на мою лекцию о социальном искусстве.

«А что можно делать женщине в Дагестане? — говорит Саида. — По исламу женщине танцевать нельзя, петь нельзя».

Подруги Саида и Раисат приехали из маленького городка Кизилюрт, они вместе снимают квартиру. Их семьи спокойно отпустили девочек учиться на художниц, а мама Саиды даже помогает с развеской работ во время просмотров.

Саида: «В детстве я увидела девочку из религиозной семьи во всем белом и в платке. Это было так красиво! Тогда я первый раз попросила маму купить мне платок. Когда я начала читать Коран, то поняла, что надеваю платок для себя. К “незакрытой” девушке любой может подойти и попросить номер телефона. Мне удобно ходить в хиджабе, в тунике и в джинсах».

Студентка Мадина: «Я хочу надеть платок, но родители решат, что меня завербовали ваххабиты. У одной знакомой завербовали мужа, и они уехали с детьми в Сирию. Они уверены, что если погибнут там, то непременно попадут в рай. Есть девочки, которые, выходя из дома, снимают платок, а есть такие, которые, когда родители не видят, надевают платок».

У студентки Умы мама — учительница музыки, а папа — художник. «Когда я сказала, что хочу учиться на художника, папа молча вышел из комнаты. И вернулся с альбомом для рисования».

«Побыстрее» значит до двадцати лет. В Дагестане важно, чтобы мужу было легко воспитать жену под себя.

В Махачкале много женщин, которые выглядят подчеркнуто сексуально. Я пыталась познакомиться с кем-нибудь из «бомбит» (местная субкультура модниц с длинными черными волосами и увеличенными губами), а познакомилась с фотомоделью.

Совсем молодая девушка уже успела выйти замуж, столкнуться с домашним насилием и развестись. Портрет безымянен, потому что фотомоделей в Дагестане единицы: «Быть здесь моделью — риск. Я не хожу по улице».

«Закрытые» женщины в махачкалинском автобусе.

Высокогорные села: Кидеро, Мокок, Бежта

В Махачкале я познакомилась с этнографом Патимат Магомедовой. Патя пригласила меня присоединиться к поездке в высокогорные села на границе с Грузией. Ее собственной целью было собрать материал про женское обрезание в Дагестане. В селе Кидеро она смогла взять интервью у женщины, делающей на протяжении многих лет эту «операцию».

Айшат: «Я отрезаю маленькую точечку, чтобы вышла кровь. Хватает маленькой капельки крови. В советское время обрезание тоже делали. Я делаю девочкам до наступления у них месячных — потом и им стыдно, и мне стыдно смотреть. Когда мне самой делали, передо мной девочка постарше кричала: “Больно!” Я убежала, бабушка меня ловила. После она объяснила: “Теперь красивая будешь, намаз будешь делать, учиться будешь хорошо”».

Зачем делают обрезание? Некоторые женщины на этот вопрос ответили: «Нам делали, и мы своим дочерям сделаем». Другие сказали, что это следует из сунны, священного предания о жизни пророка Мухаммеда: «Мухаммед своим дочерям делал, поэтому всем мусульманкам надо делать». Но большинство собирались или уже сделали своим дочерям обрезание, чтобы «девочка не гуляла».

Мама этой девочки считает, что «уж лучше пусть будет девочка холодная, чем развратная».

Вопрос с женским обрезанием решают матери при пассивном соглашательстве отцов. Некоторые собираются делать операцию дочерям, даже если муж не согласен. «Сейчас сложное время — женщин много, мужчин мало. Надо девочке делать обрезание, чтобы в случае чего она могла жить одна».

В Кидеро мы остановились в гостях у родственницы Пати по имени Бика. Бика вышла замуж второй женой. Ее ситуация обычна для Дагестана — муж живет в другом селе с первой женой, а Бику навещает время от времени.

Бика: «После развода я осталась с двумя детьми, но не хотела идти замуж второй женой. Когда нынешний муж начал ухаживать, родственники заметили, начались пересуды — хочешь не хочешь, пришлось соглашаться. Сейчас хорошо стало. Жить разведенной в селе слишком тяжело, даже при идеальном поведении начнутся сплетни».

Еще Бика рассказала такую историю.

В Кидеро один раз была перестрелка, убили двух полицейских. Как-то женщины стали спорить о вторых женах, и вдова полицейского, услышав спор, сказала: «Лучше бы мой муж взял еще девять жен, но был бы жив. Хотя бы раз в год могла на него посмотреть». Все после этого смущенно замолчали.

«Вторая жена — узаконенная любовница», — говорит Патимат. Она считает, что почти никто не живет со второй женой до старости. По исламу муж должен одинаково обеспечивать обеих жен, но часто вторая жена не получает серьезной материальной поддержки.

В гостях еще в одном доме:

— Почему в доме только женщины?
— Она вторая жена, муж живет не здесь, поэтому из взрослых мужчин заходить могут только ее родственники.

Мнение Патимат о скандальной чеченской свадьбе 46-летнего кадыровца Нажуда Гучигова и 17-летней Луизы Гойлабиевой:

«Я не понимаю, почему вокруг этой свадьбы раздули такой скандал, бывают и четырнадцатилетние невесты. Подумаешь, девушку насильно выдали замуж — тут это сплошь и рядом. Часто родительский выбор оказывается даже лучше. И по исламу иметь вторую жену законно. Я бы не хотела, чтобы мою жизнь так публично обсуждали. Я думала, что чеченцы убьют эту журналистку».

В Кидеро я встретилась с Сиражудином Абдурахмановым, автором книги «На крутых поворотах нашей жизни» про насильственное переселение дагестанцев в Чечню (1944) и обратно в Дагестан (1956—1958).

Абдурахманов о депортации: «Несколько районов тогда переселили, но полностью сожгли только наш, Цунтинский. Дома жгли на глазах у жителей, потому что они отказывались уезжать. Семьи, по дороге и в самой Чечне, потеряли по пять-шесть человек. Многие болели малярией, была жесткая акклиматизация. Чеченцы оседлали для Гитлера коня с золотым седлом, а нас за что депортировали?»

Абдурахманов родился в Чечне и успел доучиться там до шестого класса. Я спросила его, что он помнит про возвращение из Чечни в Кидеро. «Возвращались в горы на “ЗИЛах”. На одно хозяйство — одна машина, многое не смогли увезти. Когда закончилась дорога, дальше пошли пешком».

Соседка Абдурахманова Халимат. Родилась в Чечне, помнит возвращение в Кидеро, к руинам.

Мой вопрос «Почему в своей книге вы пишете про справедливое и заботливое сталинское время?» вызвал возмущение автора: «Разве Сталин мог видеть, как проходила депортация? Чем он, по-вашему, был занят во время войны?»

Уже несколько лет вместе со своими единомышленниками Абдурахманов добивается, чтобы депортацию дагестанцев признали историческим фактом, а жители сожженного Цунтинского района получили денежную компенсацию. Он верит, что главное — «дойти с вопросом до Путина». Узнав, что в Кидеро приехала москвичка, интересующаяся историей края, он в дождь через все село шел на встречу со мной и был заметно разочарован тем, что, работая в Москве, я не имею выходов на президента.

Жители соседнего села Мокок тоже надеются, что помощь придет из Москвы. У них разрушается школа, стены могут рухнуть на детей в любой момент. Больше двадцати лет они требуют ремонта — приезжали чиновники из Махачкалы, были публикации в дагестанских СМИ, но все оказалось бесполезно.

Учитель начальных классов: «Предлагают нашу школу закрыть и возить детей в соседнее село на автобусе. На здешних дорогах это слишком опасно».

Это урок физкультуры. Учитель: «Девочки отжимаются дома. Мальчики отжимаются здесь, на полу, потому что у нас нет матов».

Топят дровами. Занятия в классах часто приходится прерывать из-за дыма. Начиная с октября дети сидят на уроках в верхней одежде. Директор школы: «Наша ветхая школа занимает первые места в районных соревнованиях. Эти парты с того времени, когда я учился. Делаем только косметический ремонт».

В Мококе мы были в гостях в большой семье.

У этой пары десять взрослых детей, тридцать внуков и внучек, две правнучки. Все дети, кроме младшего сына, живут отдельно в своих домах. Родители надеются, что сын скоро женится, но останется с ними, чтобы невестка помогала по дому.

В Мококе нет хорошей дороги. Когда снег, дождь, лед — горная узкая дорога становится опасной и непроезжей. Жители села, особенно женщины, редко куда-либо выезжают. Жизнь здесь более изолированная, чем в соседних селах. Возможно, это причина того, что многие браки заключаются между близкими родственниками. Одна из женщин, вышедшая замуж за двоюродного брата, прокомментировала это так: «Как можно выйти замуж за чужого мужчину?»

Большинство мужчин в селе пользуются различными социальными сетями, но запрещают своим женам. Как и во всем Дагестане, женщины сначала находятся под присмотром отцов и братьев (родных или двоюродных), а потом мужей. Младший брат: «Не дай бог, моя сестра будет с каким-то мужчиной по телефону говорить! Для меня это был бы позор перед всем селом».

Последним пунктом поездки стала Бежта, родное село Патимат. Все бежтинцы, с которыми я общалась, отмечали, что у них «светское общество». Такие села, как Кидеро, Мокок, на их взгляд, чересчур религиозны. Бежтинцы в советское время часто ездили в Грузию, и до сих пор многим из них нравится грузинская культура.

Я расспросила двоюродного дедушку Патимат, который в советское время работал в сельской школе учителем, как сочетались коммунистическая идеология, ислам и горские законы.

Он рассказал, что запрещено было молиться открыто, но дома молились все. Учителя следили, чтобы дети не молились в школе. Пионерки приходили в школу и в пионерских галстуках, и в платках. Одна из жительниц Бежты припомнила, как в 80-х с этим пару лет пытались бороться — девочки должны были сидеть на уроках с непокрытой головой.

Свою будущую жену учитель увидел в школе и сосватал ее у родителей.

Общаться до свадьбы считалось позором. Молодые люди смогли самостоятельно знакомиться и общаться до свадьбы только в 60—80-е годы (называют разные даты). «Сейчас порядки правильнее», — говорят тети Патимат.

— Если отношения между мужчинами и женщинами полностью регулировались горскими законами, в чем же выражалась советская идеология равноправия полов?

— В том, что мальчиков и девочек сажали в школе за одну парту.

Так выглядят вечерние посиделки в Бежте — в каждом доме есть wi-fi, большинство активно пользуются социальными сетями. Дети постоянно смотрят телевизор и начинают общаться между собой на русском. Старшее поколение учило русский в школе, а в быту использовало только бежтинский.

Женщины про ношение платков.

В Кидеро: «Если я начну ходить без платка, меня мои родственники зарежут».

В Мококе: «На девочек надевают платок с трех-пяти лет. Люди уже сейчас недовольны, что моя девочка без платка, а я бы надела в десять лет».

В Бежте: «Здесь можно ходить как хочешь, хоть в кимоно».

Несмотря на всю «светскость» села, тут нет и никогда не было дискотеки — местные считают, что это место для «девушек легкого поведения». Знакомятся в основном на свадьбах. По-прежнему крайне важно хранить девственность: «Если будет секс до брака, парень потом не женится». Бежтинки удивлялись моим рассказам, что в России сначала сожительствуют, а потом женятся.

Из Бежты мы возвращались в Махачкалу на маршрутке, дорога заняла около семи часов. Пока мы тряслись на лихих поворотах над пропастями, попутчик рассказывал, как ездили в город в советское время: «Даже зимой в открытом кузове грузовика, завернувшись в одеяло. Сейчас комфортно». Из Бежты маршрутка в Махачкалу ходит каждое утро, из Кидеро — раз в неделю, а из Мокока можно выехать только на собственной машине или на частном такси-«уазике».

Понравился материал? Помоги сайту!