Путешествую я по Индии уже около 15 лет. И все больше с чувством, что не путешествую, а давно живу в родном краю. В основном это нетуристические места: глубинка, джунгли, затерянные миры. Здесь, на Кольте, было несколько моих публикаций об этом — тут, например, и тут. Недавно вышла книга странствий «Человек и другое», часть которой посвящена этому опыту. А пару лет назад я начал снимать на камеру и рассказывать по ходу; постепенно складывалась видеокнига, где уже около 70 коротких серий. Для этой публикации я выбрал несколько из них, но связанных не с походами в джунгли, а по преимуществу с необычными ритуальными практиками и другим по-разному необычайным — как сад санскрита с книгами на пальмовых дощечках («листьях»), или исполнение «Ригведы» хором монахов древнего храма, или руины затерянного в горах города VI века, или дивная история о полицейских, репетирующих по ночам «Махабхарату» в уездном полицейском участке. И в завершение — фильм о магическом обряде-мистерии тейяме «Перемещение разрозненного», саундтрек к которому сделан совместно с Леонидом Федоровым.
1. Амман
Юг Индии, штат Тамилнад, земля дравидов — древнейшего доарийского населения Индии. Амман (или Мариамман) — богиня плодородия, мать-природа, в ее имени — дождь и смерть. Культ ее старше индуизма, впоследствии ее образ сближался с Кали и Дургой. Поклонение ей на юге Индии, особенно в деревнях, распространено, пожалуй, более, чем поклонение Шиве, Вишну и другим индуистским богам. В этом фильме показан праздник Амман, длившийся трое суток непрерывно в маленькой деревне внутри тигриного заповедника Мудумалай, куда лишь раз в год открываются дороги, обычно закрытые на ночь. Десятки тысяч паломников сходятся на эти три дня и три ночи, разбивают вокруг храма шатры, и начинается необычайный марафон радикальной практики взаимодействия с Амман. Ритуал, в который вовлечены мужчины и женщины, старики и дети. С сотней неистовых барабанов, с изнуряющим трансовым танцем с тяжелыми цветочными пирамидами на головах и горшками пылающих углей, с обувью в виде колодок с гвоздями острием вверх, с проткнутыми трезубцем щеками, с публичным истязанием плетьми, с выпадением из сознания и возвращением через чаемое преображение… Чуть в стороне, у края джунглей, развернута бесплатная полевая кухня, где круглосуточно кормят паломников. В фильме будет момент, когда к сидящим на земле сотням людей из ночной чащи, привлеченный запахом еды, выходит слон, сея панику. Но барабаны не смолкают, и жертвенный танец продолжается. В прежние времена этот и подобные ему ритуалы, взыскующие предела человеческих сил — и физических, и ментальных, проходили в аутентичной храмовой атмосфере; теперь все больше к ним присосеживается ярмарочный праздник — с ремесленными угодьями, сувенирными лавками, рядами снеди, надувными Микки-Маусами, чертовым колесом. Исполнители ритуала, проходя свои сакральные круги в этом развлекательно-профанном пространстве, настолько погружены в себя, погруженных в Амман, что буквально не видят ничего и никого кроме. По ходу фильма я комментирую, насколько могу.
2. «Ригведа»
А знаете ли вы, что сегодня можно вживую услышать, как звучала «Ригведа» на санскрите тысячи лет назад? И сойти с ума от 50-голосья мощных и красивых умом и телом полуголых монахов древнейшего храма Челува-Нараяна в глубинке Индии. А что мы знаем об альварах — индийских трубадурах, создавших полторы тысячи лет назад пятую (дравидскую) Веду, состоящую из нескольких тысяч стихов о мистической любви? Их исполняют до сих пор на юге Индии, и случай привел меня в этот храм именно в день праздника св. Амальвара, когда и исполнялись его стихи и гимны «Ригведы». А деревушка эта находится в Карнатаке, неподалеку от Майсура, и называется Мелукоте. Пройти ее можно из конца в конец за полчаса. И жизни не хватит, чтобы обойти ее всю. Неисчислимы древние храмы — от пещерных до молодых, тысячелетних. И еще больше неописанных и даже незамеченных руин, они чуть ли не в каждом деревенском дворе, сросшиеся с домами, сараями, хлевами. Деревня стоит на холме, и во все горизонты — тишь да гладь с рекой Кавери. Сюда в XII веке пришел св. Рамануджа, реформатор вишнуизма, изгнанный из земли дравидов и проведший здесь в изгнании, как Данте в Равенне, многие годы. С тех пор Мелукоте становится одним из главных духовных центров вайшнавов — на удивление, по сей день сохранившим свою глубинную аутентичность, и благо, что все еще в стороне от туристических толп. Об этом необычайном месте, где перетасованы, кажется, все времена, вынимающем из рукава все новые измерения, я сделал несколько фильмов. Этот посвящен храму и исполнению «Ригведы». За кадром — долгие беседы с монахами с последующей перепиской, понадобившиеся для комментариев к этому фильму.
3. Джайны
Юг Карнатаки, маленькая двугорбая деревушка Шраванабелагола, которую называют «Ватиканом джайнизма». На одном холме — около десятка древних джайнских храмов, на другом не меньше, и там же стоит индийское «чудо света» — 17-метровая статуя Бахубали, отрекшегося от царства и ставшего отшельником, который ушел в лес и погрузился в медитацию настолько глубокую, что лианы оплели его тело и птицы свили гнезда в его волосах. Считается, что эта статуя, воздвигнутая в X веке, — самая большая в мире из монолитных. Здесь же, в Шраванабелаголе, окончил жизнь великий царь Чандрагупта Маурья, раздвинувший границы Индии до великой империи. Так же как у Александра Македонского (с которым он, судя по ряду источников, встречался и состоял в переписке) был наставником Аристотель, у Маурьи был ачарья Бхадрабаху. Вслед за своим учителем Маурья принял джайнизм, отрекся от царства и, уйдя в глубокую аскезу, выдохнул жизнь — так же, как и его гуру. Воздух над этими двумя холмами, похоже, весь соткан из этих последних выдохов джайнов: неисчислимы те, кто за эти почти два с половиной тысячелетия завершил здесь свой земной путь. В джайнизме, как известно, нет ни создателя мира, ни богов, Вселенная саморегулируется, у нее нет ни начала, ни конца. Есть просветленные, проводники — тиртханкары («создатели переправы»), их было за всю историю 24, последний — Джина Махавира, современник Будды. И есть якши и якшини — вроде ангелов-хранителей, но могут быть и демонами — по ситуации. Смысл и цель жизни — самосовершенствование, освобождение от сансары. Одна из основных заповедей — ахимса: непричинение вреда ничему из сущего (ни прямо, ни косвенно, включая мысли и речь), поскольку все живое обладает душой, а душа вечна и свята. Рот у джайнов обычно покрыт марлевой повязкой, под рукой — метелочка из павлиньих перьев, чтобы обмахивать место перед тем, как присесть. Есть два направления в джайнизме, две секты: светамбары («одетые в белое») и более радикальная — дигамбары («одетые в небо»), нагие. В первой — и мужчины, и женщины, во второй — только мужчины. По сравнению с другими направлениями индуизма джайны очень немногочисленны — около пяти миллионов, меньше 1%. В самой деревне между двух холмов есть еще несколько древних джайнских храмов, в одном из них — фантастическая настенная роспись, созданная в XVII веке безымянным гением (я немного показываю ее в фильме): весь повествовательный космос джайнизма в миниатюрах, переходящих одна в другую. Именно в этот храм и ходят джайны, живущие в ашраме на окраине деревни. Вернее, не живущие, а останавливающиеся там транзитом на пути своих странствий. Мне удалось познакомиться с некоторыми из них, это были дигамбары, и после нескольких частных разговоров у них в комнате меня пригласили в трапезную — посмотреть и даже снять на камеру то, что, как правило, скрыто от глаз посторонних. Едят они раз в день, и, поскольку непосредственно руками к еде им прикасаться нельзя, им готовят и кормят с рук (но прикасаться к ним тоже нельзя). Служат им джайны, но не монахи, а паства — из местных и приезжих. Например, та молодая женщина в белых одеждах, что показана в фильме, приехала сюда на несколько дней за две тысячи километров. Все это вызывает смешанные чувства. Возможно, радикальность их садханы и отъединенность от мирской жизни создают это впечатление несколько подчеркнутого иерархического высокомерия — порой до совсем уж курьезных ассоциаций с «Кин-дза-дзой». Но, наверное, не нам тут судить. В конце концов, на разного рода взаимообмене держатся не только религиозные сообщества, но и вообще все живое — вплоть до пчел и растений… Этот фильм идет без комментариев.
4. Полицейская «Махабхарата»
А в чем, спрашиваю я у Нараяны, главное отличие вишнуистов? В том, отвечает, что для нас мир реален, не иллюзорен. Реален, но он — игра. То есть, говорю, не майя, а лила? Но по-настоящему понять это можно, когда игра будет окончена? В том-то и дело, смеется, что она не будет окончена никогда. Я вспомнил об этом разговоре, став свидетелем уморительной истории, в которой, что называется, «как в капле» отразилась вся чудесная невообразимость Индии. А произошло это в той деревушке — «Ватикане джайнизма» — Шраванабелаголе, о которой писал выше. Там, где воздух соткан из тысяч последних выдохов джайнов, а земля раскладывает пасьянсы столетий, в одну из ночей я услышал за окном душераздирающие крики прощания с жизнью, сменявшиеся демонстративно гомерическим хохотом, обрывавшимся в тишину, из которой прорастала любовная песнь с причитаниями. Все это разносилось над спящей деревней под лай собак. Звук доносился из полицейского участка, стоящего на окраине, неподалеку от моего гостевого домика. Взяв камеру и в спешке даже не обувшись, я подошел к участку. В небольшом зале на втором этаже группа полицейских репетировала «Махабхарату». «Бхима», — представился фельдфебель в форме и с дубинкой. «Кришна», — протянул руку другой, в штатском. «Это “Махабхарата”, — подошел Арджуна, — понимаете? Ну, как ваша греческая драма “Отелло”… Или, — тут он задумался, припоминая, — как его… “Копперфилд”!» В фильме — рассказ об этом и то, что мне удалось снять в участке.
5. Сад санскрита
На окраине деревни Мелукоте, о которой я писал выше, расположена маленькая Академия санскрита — одноэтажное здание исследовательского центра с примерно десятью сотрудниками, такое же здание библиотеки, два гостевых домика, утопающих в саду, и древний храмовый пруд с гхатами. В библиотеке около 10 тысяч книг, включая древние манускрипты, начертанные на пальмовых дощечках («листьях»), похожих на измерительные линейки. На каждой — 24 строки мельчайшего почерка, они перевязаны тонкой бечевкой; это и есть книга — объемом с «Войну и мир», например, и более. Есть тут и «Махабхарата», и «Рамаяна», и «Упанишады», и пураны. Мы ходим по академии с ее ведущим сотрудником господином Нараяной, тезкой храма (Нараяна — одно из имен Вишну), смотрим, разговариваем. Потом, когда речь заходит об одной деревушке в Индии, где до сих пор в быту говорят на санскрите, и я спрашиваю, говорят ли здесь, мы заходим в одну из комнат, где совершенно чудесный библиотекарь рассказывает нам пурану на санскрите так, словно речь о том, что он сегодня ел и с кем виделся. А в соседней комнате другой сотрудник, прикрыв глаза и отрешившись от бумаг на столе, спел фрагмент «Ригведы» ровно так, как это исполнялось три тысячи лет назад, согласно неизменным правилам гармонии, предписанным «Самаведой». Потом у нас с Нараяной было еще много разговоров. О санскрите, грамматика которого уже в V веке до нашей эры была настолько филигранно описана Панини, что лишь в ХХ веке европейские лингвисты пришли к такому уровню описания, многое позаимствовав у него. О том, что этот феноменально богатый язык уже тогда был готов к самым необычайным полетам, но простоял еще несколько столетий у индусов, как космический корабль, на заднем дворе — за письменной ненадобностью. Поскольку живая устная традиция, как и все живое, первична — или, говоря попросту, от Бога. О том, что мир в индуизме зачат с голоса, что в основе мира — спанда, космическая вибрация, или, как сказано в священных текстах, «веревка и ее натяжение» (не вспомнить ли о теории струн?). И о пределах возможностей речи — при всей ее божественности. Потом, уже в другой мой приезд, мы вернулись к этому разговору и заговорили о переводах священных текстов и индийского эпоса на русский. Да, у нас замечательные переводы. Но читать многие из них, не будучи специалистом, читать эти академические подстрочники как живое, как воздух, которым дышишь, едва ли возможно. Переводится смысл, нарратив, буква. А первородны и смыслообразующи в этих текстах поэзия, музыка, звук. К счастью, все это живет, и ровно в том виде, как тысячелетия тому назад, и сегодня это можно слышать, обсуждать, попытаться найти созвучия в русском, подходя к переводу именно с этой стороны. И возникла такая мысль — не попробовать ли. Взять небольшой текст (например, из 10-й мандалы «Ригведы», тот, что заканчивается необычайным: быть может, и Творец не ведает, как был сотворен этот мир) и пару месяцев посвятить работе над ним совместно с этими монахами ашрама и сотрудниками академии. При том что цель — не результат перевода, а сам процесс этого вслушивания, обсуждения, поиска. И вести видеозапись этого процесса. Ну, конечно, сказал Нараяна, приезжай, давай попробуем. Договорились на осень. А этот фильм — о первой встрече и о библиотеке.
6. Тэла
Деревушка Тэла находится черт-те где. Обнаружил я ее с помощью лупы на карте окрестностей Джайпура, когда, как и предполагал, понял, что в городе мне делать особенно нечего. Деревня эта находилась на границе с тигриным заповедником Сариска, но как бы с заднего его двора, куда не ведут дороги. И еще там брезжил какой-то необычайный храм Нилнатх, чудом сохранившийся то ли с VI, то ли с VIII века. То есть буквально чудом: по легенде, его спасли пчелы, живой стеной преградившие путь моголам, пришедшим сровнять его с землей, как и многие индуистские святыни по всей Индии. Храм этот, согласно скудной информации в сети, с тремя алтарями — Шиве, Вишну и Брахме, с изощренной резьбой по камню, украшающей фасады сценами из эпоса и «Камасутры». Стоит он внутри заповедника, в седловине плато, невидимый никому, кроме облаков и нескольких дворов хутора, расположенного рядом. Эта огромная — от горизонта до горизонта — седловина обнесена крепостной стеной; когда-то там был великий город, от которого остались руины нескольких храмов. Дорога на это плато, судя по считанным отзывам, разве что для мотоцикла, да и то в сухую погоду. Ни один из диспетчеров на автовокзалах Джайпура не мог указать дорогу в эту Тэлу. Наконец рикша вывез куда-то в пригород, где в кустах, похоже, годы стоял заброшенный автобус. И ни души вокруг. И вдруг все как-то пришло в движение, автобус наполнился бог весть откуда взявшимися людьми и тронулся. «Тэла?» — спросил я у водителя, не рассчитывая на ответ. Он и не ответил.
7. «Перемещение разрозненного»
Одним из самых драгоценных для меня открытий, которыми одарила Индия в последние несколько лет моих путешествий, стал тейям (teyyam) — древнейший магический обряд-мистерия необычайной красоты и силы, о котором до последнего времени было очень мало известно. Исполняют его только зимой и лишь в одном месте на Земле — в деревенской глубинке на севере штата Керала. Насколько можно судить, это мистериальное действо дошло до нас почти в том неизменном виде, каким было еще в доиндуистские времена. Тейям — имя бога, и в то же время это сама мистерия вхождения бога в медиума-актера и транслирования его энергии и месседжа. Здесь, на Кольте, был мой развернутый текст о тейяме с премьерой большого фильма о нем. С тех пор я видел много разных тейямов, и каждый был особым, со своими сюжетом, исполнительской труппой, местом (храмовое подворье у костра), зрителями. Необычайность тейяма, который показан в этом фильме, — еще и в неожиданном финале, когда в предрассветный час, возникнув из джунглевого ниоткуда, нескончаемая вереница женщин плывет вокруг храма, одной рукой прижимая к груди полуспящих детей, в другой неся живой огонь, и весь этот небесный хоровод ведом вращающимися магами тейяма... Видение конца света и одновременно его начала, светлого апокалипсиса. Хотя на деле просто жители деревни посвящали детей в тейям, благословляя и обретая благословение. Уже по возвращении из Индии к этому видео была записана звуковая дорожка: музыка Леонида Федорова и Игоря Крутоголова, текст мой — из книги странствий «Человек и другое».
И еще три необычных сюжета можно увидеть здесь.
Мурга
Человек, подвешенный на крючьях. Уникальная съемка радикальной практики посвящения богу Муругану.
Шакти
Праздник великой женской энергии — Шакти, от улыбки которой (Кушманда) начался мир, став проявленным.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова