3 февраля 2015Общество
99

«Кто-то представляет себя Анной Карениной. Светлана тоже могла представить себя кем-то»

Наталия Зотова поговорила с Анатолием Горловым, мужем Светланы Давыдовой, арестованной по обвинению в госизмене

текст: Наталия Зотова
Detailed_picture© Из семейного архива

Непосредственно перед нашим разговором Анатолий получил повестку о вызове на допрос в качестве свидетеля утром 3 февраля. Сестра Светланы тоже получила повестку.

— Вам доходят какие-то весточки от жены? Вы знаете, как она там?

— У Светланы теперь новый адвокат, Иван Павлов. Мы рассчитываем на него. К счастью, получилось встретить опытного человека.

Сегодня первый раз, когда Светлану видят именно адвокаты. Информации о том, как у нее дела, я не получал. Следствие не дало мне ни увидеть ее, ни услышать по телефону. А если я завтра дам свидетельские показания, то уже не смогу посещать жену в СИЗО. У следствия нет цели помочь Светлане. Они пытаются ограничить мой допуск к супруге.

Я вообще всю информацию узнавал только из СМИ, когда ее прежний адвокат Стебенев делал заявления. Но сам я понимаю, что ничего хорошего она не может чувствовать, не на курорте. Все рассказы, что она веселая, я не воспринимаю всерьез. Я знаю свою жену, я представляю, чему она может и не может радоваться.

— Понимаю, что вы уже сто раз всем рассказывали, как к вам пришли с обыском. Вы говорили, что в первый момент приняли ворвавшихся в квартиру оперативников за бандитов. А когда вы поняли, почему они пришли? Светлана вообще вспомнила, о чем речь?

— Ну вот представьте: у вас раздается звонок в дверь. Участковый просит: «Откройте, пожалуйста. Cоседи жалуются на шум». И тут изо всех углов лестничной клетки наваливается масса здоровых мужчин. Заталкивают вас в вашу же квартиру, прижимают к стене, не дают никому позвонить. О чем вы в этот момент сможете вспомнить?

А потом в четырех стенах начинают вас допрашивать. Вам предоставляют адвоката, который уверен, что вы совершили преступление. Могут сказать что угодно — например, что ты 20 лет не увидишь своего малыша. И что надо сознаться, чтобы получить поблажку. А молоко прибывает, грудь болит, и вокруг крепкие дяди с хорошими зарплатами. Как вы будете себя чувствовать? Что вы скажете?

А сам Ленин к какому памятнику Ленину ходил?

— Светлану можно назвать общественным деятелем или активистом? За что боролась Светлана?

— Не то чтобы она какой-то там деятель… Но она гражданин с активной жизненной позицией, она не пройдет мимо чужой беды, она будет отстаивать свою семью — в этом я уверен. Хороший человек, хорошая мать, хорошая жена — может, лучшая во всем свете. Вот в 2009 году на водозаборной станции в городе случалась авария за аварией. И Светлана начала обращаться во все инстанции, поняв, что на местном уровне ничего не решить, дошла до Управления делами президента — и тогда эта проблема стала решаться, воду перестали все время отключать. Благодаря таким, как она, у всего города есть вода. Светлана сейчас активнее меня — как оказалось, к сожалению.

— Вы вместе с ней состояли в КПРФ? Можно назвать вас коммунистами?

— Можно назвать хоть горшком, только в печь не ставьте. Некоторых можно назвать коммунистами только потому, что они к памятнику Ленину ходят цветы класть. А сам Ленин к какому памятнику Ленину ходил? Я не настроен самоопределяться, мне семью надо защитить.

— А сейчас вы в «Справедливой России» состоите?

— Да, я член партии, я поддерживал ее депутатов на всех выборах. Но моя личная позиция не совсем совпадает с позицией руководства. Посмотрите хотя бы, как «СР» голосует в Думе насчет всех этих новых законов. Так что рассчитывать на защиту партии не приходится. Но если в КПРФ сразу делают оргвыводы, если голосуешь не как остальные, то в «СР» хотя бы готовы к диалогу внутри партии, и это не приводит к репрессиям.

Насколько я знаю, бывшие коллеги по КПРФ плохо отзываются о Светлане.

— Когда она была секретарем первичной организации, ее первичка была едва ли не самой эффективно работающей, об этом до сих пор отзывы сохранились. А потом она уехала учиться в Москву и перешла в московскую горорганизацию без всяких конфликтов. Хотя теперь они могут говорить все что угодно: бить того, кого считают слабым, в некоторых кругах очень принято. Считается, что раз человека взяли за госизмену, каждый патриот должен кинуть в него камень.

Летом посмотрел программу Киселева, написал письмо, чтобы разобрались. После была встреча с сотрудниками ФСБ. Поблагодарили за активную позицию, пожали руку.

— Когда вы пришли в политику?

— Я вступил в КПРФ в девяностых, Светлана — сильно позже. Она в то время еще училась на швею — закончила, кстати, с отличием.

— Можно сказать, это вы ее в партию привели?

— Нет. Она изначально сложилась таким человеком, сама созрела для своего решения. Никто не брал за руку и не вел. Мы с ней были единомышленники. Еще когда только встретились.

— А как вы познакомились?

— Она училась в техникуме в Самарской области. А я в то время там жил. Были мероприятия, где участвовал их техникум. Там и познакомились.

Тогда мы были более активны. Году к 2010-му наша активность поубавилась. Мы, конечно, все еще следили за событиями в мире, были членами избирательных комиссий, но занимались больше семьей и житейскими проблемами.

— Но даже сейчас вы со Светланой внимательно следили за новостями, читали в интернете?

— Конечно. Что происходит в России? А со странами-соседями? Как они относятся к нам? Как можно не интересоваться той жизнью, в которой ты живешь? Я не представляю. Ну а равнодушные не представляют, как можно быть активным. Я не берусь никого осуждать.

Конечно, смотрел, читал в интернете, пока во время обыска все компьютеры не конфисковали. Сейчас у меня информационный вакуум. Но вот вы позвонили – и я уже что-то знаю.

— Но телевизор вы, наверное, не смотрите?

— Почему же, смотрю. Летом посмотрел программу Киселева – написал Бортникову письмо, чтобы разобрались: человек разжигает межнациональную рознь. Я в открытую говорю, когда кто-то не прав. После этого у меня была встреча с сотрудниками ФСБ — поблагодарили меня за активную позицию, пожали руку.

— Наверное, не так просто встретить человека, который готов решать не только свои личные проблемы, но и чьи-то еще?

— Дело в том, что, когда начинаешь решать еще чьи-то проблемы, те, кто живет за счет этих проблем, говорят: «Тебе что, больше всех надо?» И у тебя начинаются проблемы и за тебя, и за того парня, за которого заступаешься. Непростая судьба у таких людей. Ну что ж, закаляемся.

Без таких людей, как Светлана, жизнь невозможна: всегда есть те, кто поднимается первым. Она — из них, из настоящих граждан России, не поддельных, не казенных. Это лучший человек из тех, кого знаю.

Сегодня я открыл дверь, чтобы выпустить людей, а Кассандра подумала, будто я ухожу. Тут же заплакала. Взял на руки – сразу успокоилась. Я у нее один остался, только папа.

— А когда вас спрашивают: «Тебе что, больше всех надо?» — вы что им отвечаете внутри себя? Зачем вам это надо?

— Если я сегодня не буду защищать права свои и своих детей, то завтра этих прав станет еще меньше. И в результате я оставлю своим детям мир, полный тьмы. А я хочу, чтобы дети жили и не боялись, что к ним в дом придут люди в черном. Активизм, общественная деятельность… Мы считаем это просто жизнью. А неприятности — ее издержки.

— Вокруг вас есть единомышленники или вы одни в своем окружении?

— Вот вы позвонили — и мы уже не одни! К нам журналисты приезжают, интересуются, переживают! Вон 30 тысяч подписей собрали под петицией за изменение меры пресечения! Очень важно, что Россия действительно жива — есть свободные люди, которые не боятся протянуть руку помощи тем, кто попал в тяжелую ситуацию. Но они недостаточно организованы по сравнению с людьми в черном.

Эти активные люди, которые сейчас переживают за Светлану, получается, переживают и за тех людей, которых то ли послали в Украину, то ли не послали, то ли на войне они погибли, то ли не на войне…

Ни у меня, ни у Светланы не было и мысли причинить вред обороноспособности России или еще чему-либо. Светлана против войны, и я против. Официально мы поддерживаем целостность Украины, а воюют там какие-то мифические ополченцы, отпускники. Их в отпуск, видимо, отпускают с автоматом и на танке.

Мы дали детям имена сильных людей в истории: Артур, Спартак, Кассандра. Надеемся, что они вырастут необычными и талантливыми.

— Кто вы по профессии?

— Я повар третьего разряда. Еще учился на инкассатора. Работал охранником, но сейчас нужно ухаживать за двумя детьми-инвалидами. У старших дочерей сахарный диабет, инсулинозависимые.

— Сейчас вы не работаете?

— Не хочу распространяться на эту тему. Хочу больше сказать: в России работаешь ли ты и получаешь ли зарплату — разные вещи. И все больше пропасть между хорошо живущими и не работающими и работающими, но живущими плохо.

— А как дети перенесли обыск?

— У нас спокойная семья — дети не нервные, людей не боятся. Конечно, они были удивлены — они еще в кроватях, вдруг шум. Сначала не выходили из детской в коридор. А потом Спартак, маленький, вышел навстречу оперативнику: «Здравствуй, дядя, ты что тут делаешь?» Пожал ему руку, спел песню «Валенки-валенки».

— Значит, детей никто не пугал?

— Нет, что вы, на этот счет у меня претензий нет. Хотя вот Кассандра двухмесячная кричала минут 20, прежде чем мне разрешили зайти и успокоить ее: все боялись, что я зайду и уничтожу какие-нибудь улики. Когда они вошли, Светлана ее как раз кормила: пришлось ребенка оторвать от груди. Надо было срочно организовать искусственное питание ребенку, а ни выйти, ни позвонить было нельзя.

— Дети понимают, что мама в беде?

— Да. Знают, что она не может к ним прийти, что она в тюрьме. Тетя подходит к ней, а Кассандра смотрит — мама ли. Сегодня я открыл дверь, чтобы выпустить людей, которые заходили, а Кассандра увидела, подумала, будто я ухожу. Тут же заплакала. Взял на руки — сразу успокоилась. Я у нее один остался, только папа.

— Кассандра, Спартак — почему такие необычные имена?

— Каждый человек по-своему необычен. Мы дали детям имена сильных людей в истории: Артур, Спартак, Кассандра. Надеемся, что они вырастут необычными и талантливыми.

— Про вас говорят: как можно думать о политике, когда детей надо кормить и игрушек для них не хватает. Вас это обижает? Вы считаете, думать о политике нужно всегда?

— Я обижался, когда мне было 3 года и дядя раздавил мою игрушку. А сейчас мне 42. Моя позиция: надо знать события в стране. А кто создает условия? Экономика, политика. Нет, это меня не обижает. Это должно обижать этих людей, которые так говорят.

— Нечасто встретишь семью, где столько детей, — только если глубоко верующие родители. Это ведь не ваш случай?

— Для нас дети — это очень серьезно. Сколько есть — все наши. Дети — наша жизнь.

— Сколько времени вы со Светланой вместе?

— У меня такое ощущение, что знал ее всегда. Человек — как часть меня самого. И мне очень больно.

— Но ведь это ваш второй брак? Вы были женаты на сестре Светланы?

— Религиозные люди говорят — все мы братья и сестры… Так получилось. С Натальей первый наш ребенок умер от опухоли мозга. Родился второй — с диабетом, третий — с диабетом… Наталья замкнулась, стала думать, что что-то у нас не так, очень нервничала. В конце концов встретила другого мужчину. С 2009 года мы, хоть не были разведены, жили вместе только из-за регистрации. Это была для меня очень тяжелая ситуация: представляете, приходит жена и говорит, что встретила другого. Но мы определились, что дети останутся со мной, а она уходит строить свою жизнь. А со Светланой у нас всегда были симпатия и теплые отношения. Она мне помогала в этот нелегкий момент, и симпатия переросла в любовь.

Наталья продолжает общаться с детьми. Сейчас она помогает нам в трудный момент. Я не способствую конфликту, не считаю нормальным детей настраивать против матери. Она выбрала свой путь, пусть мне и было нелегко. А Света приняла детей сестры. Она для них «мама Света», они все ее очень любят.

Если это событие произошло, то оно случилось, когда она была на третьем месяце беременности. В это время все чувства обостряются у женщины. Я бы не стал оценивать ее поступок… плоско.

— Светлана написала в дневнике, что, возможно, когда-нибудь ей придется потерпеть за свою гражданскую позицию. Откуда этот страх?

— Если вы занимаетесь боксом, нормально предполагать, что вам начистят морду.

— Но Светлана, если пользоваться вашей аналогией, не занималась «боксом». Невозможно предполагать арест за передачу услышанного в маршрутке.

— Понимаете, кто-то, бывает, представляет себя Анной Карениной. Светлана тоже могла представить себя кем-то… Если это событие произошло, то оно случилось, когда она была на третьем месяце беременности. В это время все чувства обостряются у женщины. Она может плакать непонятно отчего… Я бы не стал оценивать ее поступок… плоско.

— В трудной ситуации люди часто задаются вопросом «почему я». Как вы думаете, почему это случилось именно с вашей семьей?

— Я не задаю вопросов, почему. Я просто понимаю, что надо защищать супругу, мать моих детей. Я понимаю, что не всегда судьи и государство правы. Ведь, чтобы человека посадить, совсем не обязательно, чтобы он был виновен, — достаточно того, чтобы был правильно оформлен протокол. Даже законы в этом государстве действуют не всегда правильные. Может, нужно поменять условия, при которых кто-то может посмотреть в окно и увидеть там гостайну.

— Что вы теперь будете делать? Есть какой-то план на ближайшее время?

— У меня план — покормить детей и уложить спать. Я продолжаю жить. И надеюсь, что граждане поймут, что такая ситуация в стране ненормальна. И ни с кем другим такого не случится.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320749
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325866