9 февраля 2016Общество
211

Производство нестабильности

Олег Кашин о большом московском погроме

текст: Олег Кашин
Detailed_picture© Михаил Джапаридзе / ТАСС

Полторы недели назад власти обледеневшей Москвы демонстрировали неприличную беспомощность, призывая москвичей вообще не выходить из дома, пока на улицах лед. В ночь на вторник та же власть обернулась беспощадным тоталитарным чудовищем, способным за ночь превратить город в руины. Это, наверное, поражает сильнее всего — их способность быть сильными и слабыми одновременно. Оказывается, экстремальная сила и экстремальная слабость ходят рука об руку. Всего за несколько часов до погрома вновь выявленных «самостроев» случилась небывалая давка в метро на «Тульской»; будь пиарщики мэрии порасторопнее, они могли бы сказать, что виной коллапсу в метро — именно незаконные строения на поверхности и что экстренный их снос понадобился именно для того, чтобы давки под землей больше не было.

Всероссийская вертикаль в ее нынешнем виде существует уже больше пятнадцати лет. Москва по-настоящему встроилась в нее гораздо позже, всего пять лет назад, то есть практически вчера. Да, разумеется, массовый снос кафе и магазинов — это часть демонтажа лужковской системы, когда-то их и породившей. Современникам лужковщина казалась если не абсолютным злом, то, по крайней мере, очень далеким от идеала способом ведения городского хозяйства, но постлужковская Москва, несмотря на всю урбанистическую моду, вообще не описывается в терминах городской жизни. В лучшем случае она — площадка для экспериментов: это было ясно еще в романтические времена Капкова, когда первые шаги нового волюнтаризма в тестовом режиме совершались в пространстве городских излишеств, будь то парки или старые театры городского подчинения. Идея модернизации сверху, провалившаяся во всероссийском масштабе еще в конце нулевых, пригодилась на уровне Москвы, доказавшей во время «болотных» митингов существование запроса на жизнь «как в Европе»; за вычетом политических требований власть сочла этот запрос интересным и начала экспериментировать с ним, европеизируя Москву доступными власти методами. Презрение к митинговавшим четыре года назад «рассерженным горожанам», у которых, наверное, действительно были проблемы с соотношением «быть» и «казаться», стало основой собянинской программы, где «казаться» уже безусловно превалирует над «быть». Городская среда, создаваемая директивно и вопреки тому, чего в каждый конкретный момент хотят горожане, получается именно такой — со скользкими тротуарами, растоптанной мелкой розницей, платными парковками и ведущими в никуда велодорожками. Другой она быть не может, и давняя присказка вице-мэра Бирюкова «мы не в Европе, мы в жопе» описывает главную беду Москвы лучше тысячи урбанистических лекций.

Власть уже работает над тем, чтобы возможное массовое недовольство не несло никакой угрозы. Пострадавшие при февральском погроме — сколько их? Сотни? Пускай протестуют — дальше будет легче разбираться с тысячами.

Говоря о городских властях в современной Москве, важно понимать, что это очень условный, существующий по инерции термин. С момента замены Лужкова на Собянина московские власти — не субъект, а (да, большой, да, важный) филиал федеральных властей. У федеральных властей нет такого интереса, как «городская среда». У федеральных властей интересы масштабные, и вернувшаяся в последнее время мода описывать их только с точки зрения персонального обогащения какого-то круга лиц вряд ли в полной мере соответствует реальности. Конечно, интересы помимо обогащения у них есть, и первый из этих интересов — бесконечно долгая устойчивость и несменяемость власти, стабильное недопущение граждан к участию даже не в решении, а просто в обсуждении проблем. Плохие социально-экономические новости последнего времени тоже не могут игнорироваться: население беднеет, а при этом все знают, что самая опасная социальная группа — не голодные, а те, кто привык быть сытым, а сегодня не смог поесть. Кремль много раз, не только в случае с Болотной, доказывал свое умение приводить массовое возмущение к неопасному для себя состоянию. Логично предположить, что сейчас власть уже работает над тем, чтобы возможное массовое недовольство не несло никакой угрозы: две случившиеся в последнее время серии протестных выступлений — дальнобойщики и ипотечники — производят впечатление какой-то репетиции, причем в роли репетирующей стороны — не протестующие, а именно власть, в реальном времени высчитывающая должную пропорцию полицейской силы, пиар-сопровождения и организационных мер, чтобы от протеста в течение положенного срока не осталось ничего вообще (кто сейчас вспоминает о дальнобойщиках?). Пострадавшие при февральском погроме — сколько их? В лучшем случае сотни. Очевидно, они недовольны, пускай протестуют — дальше будет легче разбираться с тысячами. Отрезать кошке хвост по частям в каком-то смысле полезно — после третьего подхода с ножницами кошка подумает, что не так это и страшно, можно потерпеть, ну и вообще жизнь не так уж и плоха.

Разве есть основания считать, что у власти вообще есть цель сделать лучше? Скорее можно предположить, что реальная цель — это изобретение новых форм общественного дискомфорта.

РИА Новости ночью, иллюстрируя новость о сносе, дало (утром заменили) фотографию аккуратно увозимого куда-то на эвакуаторе овощного ларька с нарисованным на нем ананасом. Это может показаться редакторской ошибкой, но в социальных сетях слово «ларек», а то и фраза «ларек с шаурмой» звучит чуть ли не в каждом обсуждении сносов. Такая подмена тоже заслуживает внимания, если учесть, что сносятся совсем не ларьки, а вполне капитальные постройки, заселенные часто даже сетевыми магазинами и кафе. Если такая подмена состоялась и была принята аудиторией, то это настоящая пиаровская удача — ее можно сравнить с использованием термина «кулак» (действительно одиозного и ругательного) по отношению к обыкновенным крестьянам во время коллективизации. Слова — это вообще очень важная вещь.

Еще одно важнейшее преимущество нынешней российской власти — она всегда очень тщательно скрывает, чего хочет на самом деле. Это качество делает невозможной в принципе адекватную оценку эффективности работы российских чиновников. Да, наверное, с точки зрения «сделать людям лучше» у них не все хорошо, но разве есть основания считать, что у них вообще есть цель сделать лучше? Скорее можно предположить, что их реальная цель — производство нестабильности и постоянное изобретение новых форм общественного дискомфорта. Если так, то мы имеем дело, может быть, с самой эффективной российской властью в истории, и эксперимент с погромом в Москве — это не провал, а успех.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319769
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325179