В 701 Project, проекте композитора из Томска Елизаветы Згирской, история и современность сходятся довольно неожиданным образом. Цифра 701 взята из официального перечня деревянных зданий исторического значения, составленного городскими властями, — Згирская, выпускница Московской консерватории, выросшая в Томске, заводит разговор о важности сохранении этого исторического наследия и делает это методами современной музыки и современного искусства. В ее проекте дома становятся вдохновителями коллективной подготовленной импровизации и площадкой для перформансов, с ними работают средствами видеоарта, конкретной музыки и звуковой инсталляции. Каждый новый выпуск проекта не похож на предыдущий, а каждый дом получает свою собственную, уникальную художественную или музыкальную историю.
Сейчас Елизавета объявила сбор средств на осуществление очередного этапа проекта, имеющего долгоиграющие и амбициозные цели — постараться так или иначе «озвучить» каждый из домов из городского списка, а быть может, и выбраться за его пределы. Сергей Мезенов связался с основательницей проекта и поговорил о том, как найти свою страсть, как работать с неожиданными инструментами и в каких ипостасях 701 Project будет жить дальше.
— У меня отец — музыкант, в музыку меня привел он; он был директором музыкальной школы в свое время, и я в этой школе занималась. Это было в глубоком детстве, потом был большой перерыв — я до 11 лет занималась музыкой, а потом пять лет не занималась ею вообще. Забыла абсолютно все — забыла ноты, какие-то базовые понятия. Даже не слушала ничего, пианино использовала как полочку. А в 16 лет я услышала, как моя подруга поет в джазовом ансамбле, и поняла, что я что-то упускаю в своей жизни. У меня получился такой большой рывок — в 16 лет я заново вспоминала ноты, чтобы поступить в Томске в музыкальный колледж, а в 22 года уже поступила в Московскую консерваторию.
Деревянные дома мне нравились всегда, просто я долгое время сама не думала, что могу как-то им помочь. Хотя, когда я поступала в консерваторию, я уже почему-то думала, что, когда у меня будет выпуск — через пять лет, мне нужно будет обязательно написать пьесу о деревянном доме. С этой мыслью я жила три с половиной года — а потом, в ноябре 2019 года, я приехала в Томск на свадьбу к подруге. Это был сюрприз, никто не знал, что я приеду, — а за день до этого я разговаривала с Ольгой Бочихиной, своей знакомой и в некотором роде наставницей, о том, что я нахожусь в творческом кризисе. Я не могла понять, что я могу дать музыке, — музыка в принципе может жить без меня, если я перестану писать музыку, в музыкальном мире не изменится ничего. Мы с ней очень долго разговаривали об этом и пришли к выводу, что у меня нет какой-то своей страсти. Даже к музыке — я занимаюсь ею, но не горю этим настолько, чтобы сказать, что я не могу без этого жить.
С этой мыслью о поиске страстей я приехала в Томск. Представьте — свадьба, все выходят из ЗАГСа, звучат поздравления, крики какие-то, шарики кругом и так далее, а я вижу перед собой деревянный дом, который находится возле ЗАГСа, и не могу оторвать от него взгляд. Смотрю и думаю: «Дом. Как здорово!» И тут у меня завертелось что-то — вот то, что я люблю на самом деле безотказно, то, без чего не могу жить. Потом мы едем на автобусе в ресторан, и я вижу другой дом. Тот, первый, дом был красивый, а этот какой-то полуразвалившийся, и я проезжаю мимо и думаю: «А он похож на баян». Все, дом похож на баян, с этим надо срочно что-то делать! На следующий день я возвращаюсь к этому дому, и у меня появляется идея пьесы, которая стала в результате пятым выпуском проекта, — «Разбаянило». Затем у меня была бессонная ночь, за которую я поняла, что нужно делать. Вся концепция родилась в первый день, первую ночь я просто накидывала идеи, и я до сих пор из этого списка черпаю вдохновение, там еще остались идеи, которые я пока не реализовала.
«Нужно искать более глубокие способы взаимодействия»
— Если говорить о том, почему для проекта выбран именно такой музыкальный язык, то тут все очень просто: это язык, на котором я разговариваю, я не могу разговаривать на другом языке. Он у меня сложился до проекта, и я с ним пришла к деревянным домам. Просто написать пьесу-впечатление о доме — чтобы понять его сущность, поднять проблему его сохранения — этого недостаточно, нужно искать какие-то более глубокие способы взаимодействия. К этому меня привели практически все композиторы от середины ХХ века до наших дней. Я очень сильно вдохновляюсь [Жераром] Гризе и [Луиджи] Ноно. Я обожаю [Маурисио] Кагеля, все его театральные работы — он, наверное, наиболее повлиявший на меня композитор. Люблю [Жоржа] Апергиса. [Джон] Кейдж, конечно, его перформансы на меня очень сильно повлияли. Также московская школа композиторов наших дней, [Владимир] Горлинский в первую очередь, очень люблю все его работы. Композиторы, которые были моими педагогами, — [Николай] Хруст, [Ольга] Бочихина, их работы. Звуковой художник Сергей Филатов — мы с ним взаимодействовали за несколько дней до той поездки в Томск, на проекте «Метаморфозы Таганки», и там я узнала, что можно записывать звук и что-то с ним потом делать, это было для меня очень важно. Очень сильно повлияло на проект мое присутствие на Венецианской биеннале в 2019 году — меня поразили там многие работы, я до сих пор ими вдохновляюсь.
Первоначальная цель проекта — озвучить все дома из списка; очень надеюсь, что мне хватит запала. На самом деле деревянных домов в Томске больше, их сохранилось около двух тысяч, так что я бы хотела и выйти за пределы цифры 701. Конечно, мне бы хотелось большей аудитории для проекта — чтобы это могли слушать не только мои друзья и знакомые музыканты. Но это проблема, типичная для всех современных композиторов (смеется). В остальном мне сейчас все нравится, у меня все получается. С музыкантами, которые участвуют в проекте, мне, может, просто так везло, но ни разу такого не было, чтобы кто-то не понял мою идею, не вдохновился ею, — все были максимально увлечены и вовлечены.
Например, в последних выпусках проекта, импровизационной серии «Говорящие улицы», я приглашала музыкантов через open call — и пришли совершенно разные, неожиданные для меня музыканты. Я ориентировалась, например, на флейтистов или кларнетистов — а пришли музыканты с бас-гитарами, с которыми я поначалу даже не знала, что делать (смеется). Я даже немножко испугалась, но в итоге все получилось хорошо. Пришли фолк-музыканты с какими-то жалейками, волынками, такого я тоже не ожидала. У меня была текстовая партитура: «Сыграйте максимально громкий звук, потом перейдите к диминуэндо, потом максимально тихий звук». А мне человек говорит: «У меня на волынке есть только форте — и все, нет динамики — что мне делать?» (Смеется.) Я не ожидала, что будут такие инструменты, не думала о них. В итоге мы разобрались, все было в порядке, но такая работа с открытым приглашением для всех желающих открывает для меня самой какие-то новые связи. Результат получился неожиданным для меня, но очень хорошим — получилась связь разных культур, академические музыканты, рок-музыканты и фолк-музыканты играли тотальную импровизацию вместе, было очень здорово.
Я хочу, чтобы 701 Project жил в разных ипостасях, — сейчас главной площадкой для фиксации является YouTube-канал, но были и городские события, как те же «Говорящие улицы», которые полностью перенести в режим видео нельзя. Один из следующих проектов, совместный с Музеем деревянного зодчества, будет решен в виде инсталляции. Там будет стоять микрофон, в который посетители смогут говорить, и это будет преобразовываться в звуки деревянных элементов из экспонатов музея. Такое явление называется «сверткой» — один звук сворачивается через другой звук, и голос посетителя будет превращаться в звук деревянного элемента дома. Для видео можно будет зафиксировать только какие-то отдельные моменты, а сам проект будет жить своей жизнью в музее.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова