Смерть Капитана

9 июля 2021 года исполняется 25 лет со дня смерти Сергея Курехина. В память о нем мы публикуем полную авторскую версию финальной главы из книги Александра Кушнира «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока».

Сердце Сергея

«Не имеет ни малейшего смысла говорить обо мне, потому что меня не существует… Никогда не мог понять, каким же образом я умру. Нечему распадаться, нечему умирать, нечему исчезать. Я раскидал себя всего везде по частям. Меня нет».

Курехин в интервью «Невскому времени» (13.11.93)

Утром 7 мая 1996 года Сергей Курехин находился в одной из питерских студий. По одним данным, работал над оперой «Доктор Живаго», по другим — доделывал музыку к кинофильму «Научная секция пилотов». В процессе записи он выпил несколько чашек крепкого кофе и внезапно почувствовал, как у него заболело сердце. С трудом добрался до дома и лег в постель. Обеспокоенная супруга начала звонить врачу Владимиру Волкову, который наблюдал Курехина последние несколько лет. Дозвониться до него она не смогла и вызвала скорую помощь.

«У меня было совсем истерическое состояние, — вспоминает Настя Курехина. — Когда я вызвала неотложку, нам крупно повезло. Потому что попался молодой смышленый доктор, который сказал, что больного надо немедленно везти в Первый медицинский госпиталь. Слава Богу, что мы его повезли именно туда, а не в какую-то непонятную больницу».

Как только Курехин открыл глаза и увидел врачей, он сразу же решил свалить. Долго задерживаться в госпитале Капитан не планировал.

«Вы меня сегодня обследуйте, а лечиться я буду позже, когда вернусь из Германии, — жизнерадостно заявил он докторам. — У меня билет в Гамбург, я сейчас быстренько смотаюсь туда и обратно. Я им давно обещал сыграть концерт и все время откладывал».

Врачи оставили Сергея в реанимационном отделении едва ли не силой. «У вас сердце увеличено чуть ли не в шесть раз, — голосом, не терпящим возражений, заявил дежурный доктор. — У вас не сердце, а футбольный мяч. Поэтому извините, но вы никуда не поедете».

Настя провела с мужем весь вечер, а ночью уехала домой. Полуторагодовалого сына нельзя было оставлять без присмотра, а возможности обзванивать бабушек у Насти не было. Уезжая, она предусмотрительно оставила деньги медсестре — как говорится, на всякий случай.

Глубокой ночью у Сергея случилась остановка сердца. Медсестра, услышав неестественный хрип, разбудила дежурного врача. Медики успели вовремя — сделали прокол и откачали два литра жидкости. Невероятно, но в ночь с 7 на 8 мая Курехин перенес четыре клинические смерти — четыре раза его сердце останавливалось. Ему экстренно сделали дефибрилляцию, ввели адреналин, и таким образом жизнь Капитана удалось спасти.

«Утром я приехал из Москвы и, узнав, что Курехин находится в реанимационном отделении, сразу поехал в больницу, — вспоминает трубач Слава Гайворонский. — Как бывший доктор, я пошел прямо к заведующему. Он показал мне снимок, я долго смотрел на него и не мог поверить. Это была катастрофа».

В середине мая был созван консилиум, состоявший из лучших кардиологов Санкт-Петербурга. Мнения относительно методов лечения разошлись. Несколько специалистов предполагали, что причиной перикардита является злокачественное образование в области сердца. Они рекомендовали делать пункцию и терпеливо наблюдать, как будут развиваться события. Другие врачи настаивали на срочной операции. Мол, промедление смерти подобно.

После долгих споров было решено рискнуть. Музыканта немедленно перевезли в отделение кардиологии Военно-медицинской академии. Там работал опытный кардиохирург по фамилии Шевченко — единственный врач, который решился сделать операцию и взять на себя ответственность за результат.

Но требовались деньги. Времени оставалось мало, и Настя с телефонной книжкой в руках сутки напролет обзванивала всех подряд. Мол, помогите, чем сможете. И люди не подвели. Даже те, с кем в последнее время у Капитана были сложные отношения. Друзья и знакомые Курехина — начиная от Гребенщикова и Ершова, заканчивая Дугиным и Липницким — жертвовали деньги на лечение. Часть средств передали деятели культуры, которым Курехин и его творчество были, мягко говоря, неблизки. Это никак не афишировалось, но, к примеру, Юрий Шевчук дал столько денег, что на них можно было купить квартиру.

Также помогали совершенно незнакомые люди. К примеру, редактору телепередачи «Пятое колесо» Виталию Потемкину позвонил из Москвы личный психоаналитик Ельцина и спросил: «Чем можно помочь Сергею?» Буквально на следующий день в квартиру Потемкина пришла молодая пара и принесла в конверте 10 000 долларов. Половина суммы была в рублях, половина — в долларах. Брать расписку они отказались.

Важно заметить, что о степени тяжести болезни самому Капитану никто не рассказывал. Это была закрытая тема. Табу. Было принято считать, что на днях сделают операцию, а дальше все будет хорошо. По крайней мере, многие в это верили. Верил в это и сам Курехин.

На больничной койке Капитан старался жить обыкновенной жизнью — как будто ничего не произошло. Вопросов о здоровье никому не задавал и ежедневно принимал друзей, которые шли к нему непрерывно. Строил новые философские теории с Дугиным.

«Сергей был весь в будущем, он был в броске, — вспоминает Александр Дугин. — Он был человек, не который завершается, а человек как на поле боя, в середине атаки. О чем угодно думал, только не о смерти. Он был полон творческих планов, полон проектов, полон жизненных сил. Он рассказывал, что перед этим пережил кризис, усталость, разочарование, отсутствие мотивации. И он обрел ее на новом витке. И это было только выходом на стартовые позиции».

Как ни в чем не бывало Капитан внимательно слушал новые записи Гайворонского — давал советы, что оставить, а что переписать. Обсуждал будущие кинопроекты с Дебижевым и Месхиевым. Шутил с врачами, чтобы в госпиталь обязательно привезли рояль — мол, надо поддерживать фортепианный тонус...

«В те дни в Россию должен был приехать Дэвид Боуи, и Троицкий предложил мне потусоваться с ним, пока Боуи будет в Петербурге, — вспоминает Сева Гаккель. — Я не представлял, что с ним делать, и хотел привезти его в больницу к Курехину — я считал, что это лучшее, что он мог в этом городе увидеть… Но в Токио, откуда Дэвид должен был лететь в Петербург, произошла катастрофа, и рейс отменили… Я был не в настроении ехать на концерт в Москву, но Настя попросила выполнить несколько поручений, и я решил съездить… Вернувшись домой, сразу же отправился в больницу к Капитану. Он очень сожалел, что сам не мог поехать, и с нетерпением ждал рассказа о концерте».

В конце мая Сергею все-таки сделали операцию. К сожалению, неудачную. Врачи диагностировали злокачественную опухоль в предсердии, и это оказался худший из вариантов. На груди у Курехина образовался огромный крестообразный шов, на который было страшно смотреть.

«Капитан проявлял какое-то невероятное мужество и все время шутил, — вспоминает художник Анатолий Белкин. — Я вошел в палату на следующий день после операции, а Сергей говорит: “Меня всего разрезали и столько гадости из меня вынули… Я даже не думал, что в человеке находится столько гадости!” Потрясающе выглядела его невероятная игра с жизнью и смертью, просто уже на краю... Я почувствовал, что смерть ходит по этой комнате, мы ее не видим, но она его уже коснулась».

Врачи старались не смотреть Курехину в глаза. Диагноз «саркома сердца» звучал как приговор. Это была редчайшая, практически не существующая в природе болезнь. Лечить рак сердца в России не умели, а операция в Америке стоила сотни тысяч долларов. Что делать в этой ситуации, было непонятно. В Военно-медицинскую академию приехал Владимир Олегович Волков по прозвищу Профессор. Пообщавшись с лечащими врачами, он признался Насте, что жить Сергею осталось один-два месяца.

«Врачи не говорили Курехину про саркому сердца, в то время как средства массовой информации призывали всех пожертвовать деньги на сложнейшую операцию, — вспоминает писатель Василий Соловьев. — Он был единственным, кто не знал о своем диагнозе. Его окружали густыми слоями тишины, и он умирал словно внутри собственной мистификации. Только мистификатором было общество, а сам он — мистифицируемым. “Поп-механика” наоборот».

После того как Капитана прооперировали, его на пару дней выписали домой. Поскольку времени было «в обрез», Настя возила его по родственникам. Все понимали, что по сути это прощание, только виду не подавали. Делали хорошую мину при плохой игре, пытались делать.

Пока Капитан находился дома, противоречия между людьми, принимавшими участие в его лечении, достигли пика. «Профессор» Волков и Сергей Дебижев считали, что Сергея надо оставлять дома и не мучить никакими уколами. Без больниц, шприцев и медсестер. И обязательно рассказать о подлинном диагнозе.

Сева Гаккель и Виталий Потемкин колебались.

Однако Настя Курехина, проводившая в больнице по 15–20 часов в сутки, решила бороться за сердце Сергея до конца. Даже если шансы равны нулю. Она цеплялась за любую возможность продолжить лечение. Прорабатывался вариант трансплантации с передачей донорского сердца из Америки. По просьбе Насти Гаккель ездил в Москву в Институт пульмонологии, Липницкий искал в Орехово-Зуеве бабку-экстрасенса, а лечащий врач Татьяна Брагинская летала на Урал за новейшими препаратами — в поисках еще одного пусть и эфемерного, но шанса.

«С нами связались фармакологи, которые разработали препарат, останавливающий рост клеток, — вспоминает Брагинская. — Препарат на тот момент еще не получил сертификата, но уже прошел все стадии обработки. И медики из Кургана сказали, что готовы его отдать, только если приедет доктор, которому они все объяснят. И я полетела за препаратом».

В начале июня музыканта положили в реабилитационное отделение Алмазовского кардиологического центра. Грудная клетка постепенно заживала, и знакомые врачи говорили Курехину: «Старик, ты поправляешься!» Он тихо радовался, на досуге смотрел на кассетах Тарантино, но удивлялся, что чувствует себя все хуже и хуже. Тем не менее у него хватило сил на то, чтобы принять гостей и отпраздновать свое 42-летие.

16 июня к нему приехали из Москвы продюсер Марина Альби и модный персонаж Катя Голицына, множество друзей из «Поп-механики» и киноиндустрии, Африка и Тимур Новиков. Находившийся в России Брайан Ино передал в подарок Сергею несколько новых компакт-дисков, а Юрий Шевчук презентовал громадный радиотелефон. Было мило и весело, но когда друзья покидали больницу, то начинали плакать прямо на улице.

Эта дата была знаменательна еще и тем, что Анастасия вместе с сыном Федором покрестилась у отца Константина Смирнова. Крестным Феди стал Сева Гаккель, которого Капитан попросил опекать малолетнего сына. А через несколько дней Курехин согласился исповедоваться, и настоятель Спасо-Нерукотворного храма совершил с Сергеем таинство покаяния.

В конце июня Маэстро перевели в Покровскую больницу на Васильевском острове. Это была четвертая по счету клиника, где пытались спасти жизнь Курехина. Там было суперсовременное оборудование Hewlett-Packard, но помогало это слабо. В какой-то момент на Маэстро перестали действовать обезболивающие. В последние дни Сергей вообще перестал приходить в себя. Ему было тяжело дышать, он словно захлебывался под водой. У него отнялись ноги и начало исчезать зрение. «Мне п∗∗∗∗ц», — признавался Курехин художнику Олегу Котельникову.

Через несколько дней Александр Дугин привез из Сибири 80-летнего колдуна, который, выйдя из палаты, медленно вытер пот со лба и значимо произнес: «Это не нашего уразумения дело».

«Сергей говорил: типа понимаю, как девушка-медсестра делает мне укол, — вспоминает Африка. — И мысленно представляю, как беру и бросаю медсестру о стену. И она разлетается… Он представлял, как размазывает ее голову. Потому что она ничем не может помочь в борьбе с этой катастрофической болью, которая в конечном счете его и убила».

В ночь с 8 на 9 июля у изголовья сына дежурила Зинаида Леонтьевна. Сергей лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Под утро с обходом пришла бригада врачей и попросила маму выйти из палаты. Когда она снова подошла к кровати, ей сказали: «Надо закрыть глаза». Глаза закрываться не хотели. В шесть утра Зинаида Леонтьевна вернулась домой и сказала дочери Але: «Все кончено».

В ту самую ночь Сергей Соловьев прервал очередные съемки и первым рейсом прилетел в Питер — сразу же после того, как вечером 8 июля увидел на ОРТ получасовую передачу «Час пик». Это было последнее телевизионное интервью с Курехиным, по иронии судьбы записанное еще 1 апреля 1996 года. В беседе с ведущим Андреем Разбашем Капитан, несмотря на День смеха, был предельно серьезным.

«Человек произносит пароль и переходит в другое состояние», — мистическим образом предрекал Курехин свою судьбу с телеэкрана.

Утром кинорежиссер Сергей Дебижев встретил Соловьева в аэропорту Пулково. Они примчались в больницу и долго шли по пустым коридорам. Все вокруг словно вымерло. Когда зашли в палату, там уже никого не было. Кровать была аккуратно застелена, а под ней стояли тапочки фирмы Ecco.

Врач Татьяна Брагинская вспоминает, что после смерти Капитана автоответчик на его телефоне несколько месяцев по-прежнему говорил его голосом. Звонившие терялись и в панике бросали трубку.

* * *

В день смерти Курехина в Питере разразилась страшная, просто немыслимая гроза. Такая, которая бывает, наверное, раз в сто лет. Хлестали молнии, дождь стрелял шрапнелью прямо в лицо. Невский проспект плыл в потоках мутной воды, словно все растаявшие в июле снега сошли с крыш и обрушились на город. Картина была апокалиптической. Как будто природа взбесилась и мстила людям за что-то.

Несколько дней спустя группа «Аквариум» заканчивала тур концертом в московском ДК Горбунова. Очевидцы рассказывают, что в конце выступления Гребенщиков впервые исполнил новую песню — «Капитан Белый Снег». Когда он объявил название, по залу прокатился шепот: «Это, наверное, про Курехина». Кто-то вспомнил прозвище Капитан, кто-то — фильм «Два капитана 2», а кто-то подумал о том, что два Капитана — это уже целая армия...

Через год в доме-музее Пушкина впервые проводился вечер памяти Курехина. Откровенно говоря, состав участников был довольно странным. Выступали какие-то барды, литераторы читали стихи про Курехина, звучали неловкие воспоминания… Где-то в углу сидели Дебижев, Гаккель, Потемкин, Африка, Тимур Новиков и Зинаида Сотина. Внезапно конферансье сказал: «А еще тут присутствует гениальный композитор и старинный друг Курехина Олег Каравайчук. Он, наверное, сейчас нам что-нибудь сыграет на фортепиано».

Луч света выхватил контур странного человека в темных очках и парике, который даже не шелохнулся. Пришлось два или три раза его объявить, чтобы он поднялся с пола и неторопливой старческой походкой подошел к микрофону.

Наверное, Олегу Николаевичу было что рассказать. Например, как Капитан авантюрно предлагал ему сыграть на рояле, по которому будут ползать дрессированные леопарды. Или вспомнить про виртуозно сорванные концерты курехинской «Поп-механики», в которых он в последний момент отказывался принимать участие. Один раз начал рассказывать Курехину, что у него горло изнутри покрывается перламутром и такой процесс останавливать нельзя. Второй раз заявил, что с него начинает сыпаться рыбья чешуя…

Выйдя на сцену, Олег Николаевич поправил неизменную беретку и негромко произнес: «Ну, играть сегодня я, конечно, ничего не буду. Это понятно. Недавно я смотрел телевизор. Забыл… Сегодня мы вспоминаем Сережу. И, наверное, хорошо, что он этого не видит. Все эти песни, стихи, воспоминания… Думаю, Курехин бы вам сказал, что все это — блевотина».

Понравился материал? Помоги сайту!