«Нам придется изобретать свой собственный язык»

Летом этого года в издательстве No Kidding Press вышла книга Одри Лорд – классика американской литературы, Черной (Лорд использовала именно это слово) активистки, писательницы и лесбиянки. На первый взгляд, этот текст далек от российского контекста, а имя Лорд мало кому известно в России. Так ли это, обсудили на круглом столе феминистская исследовательница Лана Узарашвили, переводчица и философиня Мария Бикбулатова, культурологиня и основательница зина Agasshin Софья Джунг Шин Ан, писательница Евгения Некрасова и PR-менеджер издательства Мария Нестеренко.

Мария Нестеренко: В «Зами» рассказывается история молодой Черной женщины, находящейся в поисках собственной сексуальности, которая обретает голос через соприкосновение с семейной историей (женской) и чужим женским опытом. Лорд придумала жанр для своего текста — биомифография. Она рассказывает о том, что сделало ее собой, о непростых обстоятельствах, самоубийстве подруги, аборте, постепенном сознании собственной гомосексуальности. Лорд описывает образ жизни лесбиянок в Нью-Йорке, Коннектикуте и Мексике с 50-х по 70-е годы. Таким образом, в «Зами» соединяется несколько проблем: быть женщиной, быть черной женщиной и быть черной женщиной лесбиянкой. Первый вопрос, который нам бы хотелось обсудить, — насколько «Зами» вообще приспособлена для российского контекста?

Евгения Некрасова: Мне кажется, что такая литература очень нужна. Я не знаю, что значит «приспособлена». Мы здесь обсуждаем «Зами», нас здесь довольно много, мы люди из разных сфер, из разных городов, поэтому сам факт выхода и обсуждения этой книги уже означает, что она нужна. На мой взгляд, это очень важный текст. Я подумала о том, что мне очень сильно не хватает такого текста о 50-х годах, даже и о современности, на русском языке, на русском материале. Девочка, которая растет в семье мигрантов, например, людей, которые переехали из деревни в город. Она растет и вдруг осознает, что она поэт, понимает, что ее влечет к женщинам. Единственные тексты, которые приближены к этому, я читала у Анны Барковой, но там нет непосредственного осознания. Мне кажется, что подобный текст очень нужен как некий поэтический и одновременно очень откровенно описанный опыт женского взросления писательницы и активистки, что очень важно. Опыт человека, который хочет изменить не просто свою жизнь, а мир вокруг себя. Подобный опыт нам очень полезен.

Лана Узарашвили: У нас есть дискуссия о том, нужен ли черный американский феминизм здесь, насколько это релевантно для нас. Я всегда говорю: «да». У тех авторок, афроамериканских активисток, что мне известны, — Одри Лорд, Анджела Дэвис, Патриция Хилл Коллинз — есть очень много идей, которые отзываются во мне, как в небелой женщине, живущей в России. В «Зами» я вижу многое из того, что происходило и со мной. В детстве нам редко говорили о том, что есть институализированная форма расизма в России, что «вас не любят». Единственное, что я знала, как и героиня «Зами», что нужно быть очень успешной, учиться очень хорошо, чтобы просто встроиться в эту систему. Если в России будут тексты об опыте небелой женщины с точки зрения, описанной в «Зами», это будет очень круто.

Мария Бикбулатова: Мне кажется, что нас должно волновать не столько, насколько этот текст приспособлен к русскоязычному контексту, сколько то, что это один из тех текстов, которые могут менять этот контекст. Так что скорее русскоязычный контекст должен подстраиваться под этот текст. Это та работа, которую мы можем делать. Недавно мы с Женей делали курс по переводу черных авторок. Очень много проблематичных моментов было и в процессе подготовки курса, и во время его проведения. Но на вопрос о том, почему мы занимаемся этим, я отвечу, что, во-первых, это классная литература. Во-вторых, потому что, когда мы рассуждаем о сестринстве, о феминизме, мы всегда должны учитывать горизонт заботы о дальнем. Не знаю, насколько можно говорить в нашем контексте о белой и небелой женщине, но, допустим, у меня белая внешность. Что мы можем сделать как белые женщины, чтобы расизма было меньше? Мы можем распространять язык черных авторок, максимально делая свою языковую среду гостеприимной для таких текстов. Это то, что в наших силах.

Нестеренко: Постколониальные исследования сейчас являются довольно важным направлением во многих университетах на Западе. Роман Одри Лорд ложится в этот контекст. Насколько вообще постколониальная оптика отличается в разных странах? Она может быть использована и в российском контексте, но это будет совсем не то, что в США.

Софья Джунг Шин Ан: Стоит очень хорошо понимать, о ком и для кого в России ты говоришь. Для меня выход этой книги в России очень важен, потому что я могу ее прочесть на русском языке, что важно для азиатской девочки, выросшей в Москве. Я абсолютно согласна со всеми в том, что эта книга не должна подстраиваться под контекст, мы должны подстраиваться под нее, она должна нас менять. Очень важно, что об этом можно говорить таким поэтическим и очень личным языком заботы и так далее. Когда мы начали размышлять об этом, мы поняли, что совершенно невозможно копировать модель американского черного феминизма в России, потому что у нас нет такого же разделения на белых и небелых людей. У нас есть Россия, Украина и Белоруссия как минимум, можно ли называть украинцев и белорусов небелыми людьми в этом контексте, учитывая, что мы говорим об этих культурах в постколониальном срезе? Контексты очень отличаются. Эта книга очень важна, но она заманивает нас в этот язык, который не совсем нам подходит. Это очень яркая мифологизация Африки, африканской и афроамериканской культуры. Мне как человеку, находящемуся вне устоявшегося азиатского комьюнити в России, очень хочется туда нырнуть и использовать эти фразы применительно к себе — слова и термины, мифы — но нужно очень хорошо это отделять. В России очень важно понимать, что мы не можем точно так же это копировать, это нам не совсем подходит. Это тяжело, но нужно самим вырабатывать заново такие языки, но уже для нас.

Нестеренко: Может ли эта книга способствовать тому, что у меньшинств, которые живут на территории России, постепенно будет вырабатываться свой язык говорения об этом?

Бикбулатова: Во-первых, у нас есть наша чудесная Егана Джаббарова, которая занимается деколониальным письмом и показывает, как это может быть на русском языке. Когда мы переводили черных авторок, мне казалось, что очень важно ввести мировоззренческую рамку, которую использует философиня Рози Брайдотти. Она говорила, что мы не можем импортировать феминизм из одной страны в другую. Так же как черные феминистки говорят, что белый феминизм не учитывает их потребности, мы говорим о том, что «развитый» американский феминизм не подходит нам. Рози Брайдотти считает, что феминизм вырастает на местах, исходя из условий, в которых находятся конкретные женские сообщества, а мы можем выращивать этот опыт и обмениваться им с другими сообществами, чтобы вдохновлять друг друга. Понятно, что с языком здесь проблемы. Но практика перевода очень тонкая, потому что, с одной стороны, ты не можешь изобретать что-то новое, с другой стороны, ты переводишь что-то, чего в языке пока нет, поэтому ты что-то новое изобретаешь. Потом этот новый язык встречается с сообществом, которое пользуется русским языком, дальше происходит работа по видоизменению языка. Я согласна, что импортировать мы ничего не можем, поскольку наши условия непохожи. Я очень люблю рассказывать своим англоговорящим подругам, что слово caucasian, которое означает белого человека, на постсоветском пространстве дискриминирующее слово, которым обозначают людей из определенного региона, иногда со смуглой кожей или определенными чертами лица, хотя они могут принадлежать к совершенно разным национальностям. Этих людей обвиняют первым делом в любых преступлениях, по крайней мере, они на территории РФ они лишены права на защиту. Конечно, нам придется изобретать свой собственный язык, но этот обмен нам должен помочь в этом.

Узарашвили: Я думаю, что не надо брать на себя ответственность за изобретение языка, поскольку эти голоса есть уже очень давно, но мы их не знаем и не слышим, потому что они не институционализированы, не авторитетны. Мы живем в империи, где есть метрополия — Москва, Питер, — где люди говорят на «хорошем» языке и не слышат всех остальных. Я хотела бы, чтобы мы отходили от индивидуалистического нарратива. Было бы круче, если бы мы находили уже существующие имена, не обязательно в литературе. Об импорте феминизма я хотела бы добавить, что его никогда нельзя позаимствовать целиком. Я думаю, что мы можем использовать аналитические инструменты других феминизмов, которые реально работают для анализа наших реалий. Например, у черных феминисток есть очень релевантный анализ государства — того, как оно работает, как оно связано с семьей, расой. Это работает у нас. Я считаю, что не нужно думать о том, что Одри Лорд — это наш голос, но их методология применима к нашему контексту. Одри Лорд была в СССР, ГДР, о чем она говорила и анализировала наши реалии.

Нестеренко: Я бы хотела перейти к тому, как в романе представлена лесбийская идентичность авторки. Человеку извне кажется, что «все кошки серы», а Лорд очень хорошо показывает, что в современном ей лесбийском сообществе существовала довольно жесткая иерархия.

Бикбулатова: Сразу скажу, что я не человек с лесбийской идентичностью, скорее, я говорю как исследовательница. На днях я перечитывала этот роман в оригинале, и мне вдруг пришла идея, что лесбийскую и черную идентичность можно очень хорошо подсветить в Одри Лорд, если сравнить три романа — Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком», «Инферно» Айлин Майлз и роман Одри Лорд «Зами». Чем они объединены? Все эти писательницы являются поэтессами, которые написали прозаический околобиографический роман, где есть Нью-Йорк и напряжение между ним и провинцией, строгой католической семьей и комьюнити. Удивительно, насколько Нью-Йорк Сильвии Плат отличается от Нью-Йорка Лорд. Их описания совсем не похожи друг на друга. С другой стороны, Нью-Йорк в «Инферно» — при том что это лесбийская, но белая книга — похож на Нью-Йорк Одри Лорд. В романе Айлин Майлз мы видим лесбийские пары, поэтические встречи, разные экономические сложности, с которыми сталкиваются художницы и писательницы, угнетение, сексуальную работу, но черных людей мы там не видим. В то время как тот же самый Нью-Йорк Одри Лорд наполнен чувством тоски по несуществующему дому. Я не уверена, что Одри Лорд хотела б , чтобы мы говорили в современности о какой-то устоявшейся лесбийской идентичности, мы уже отходим от этого. Конечно, всем нужна идентичность, но, мне кажется, многое из того, что делала Одри Лорд, было как раз направлено на то, чтобы мы уходили от ограничивающей силу идентичности к подвижным формам.

Некрасова: Интересно, что этот текст, как и любая биомифография, автофикшн, рассказывающий про развитие героини, интересен в плане меняющейся идентичности. Сначала она встречается с парнями, беременеет, делает аборт и осознает себя. Действительно это похоже на Майлз, там даже есть похожие фразы — «я решила, что стану лесбиянкой». Сам факт написания этого текста и есть исследование формирования идентичности. Я не так хорошо знаю активистскую работу Лорд, в первую очередь для меня она писательница, я читала ее поэтические тексты. Она все время повторяет слово queer, то есть «другая», женщина, которая все время устраивала маленькие революции в тех же самых лесбийских клубах, которые пытались чудовищно навязывать идентичности. Важно сказать, что у нас есть четвертый роман, который чем-то похож на три вышеназванных, хотя он не про Нью-Йорк — это роман Оксаны Васякиной «Рана». Он во многом похож, потому что это становление, там даже есть похожие сцены взросления. Его нельзя назвать постколониальным, но, с другой стороны, можно, потому что у нас есть Сибирь, степи, а этот роман про то, что героиня живет в Москве, но родилась в Сибири. Это тоже текст, который может повлиять на появление нового языка. Я мыслю литературой, поскольку она для меня неотделима от активистской работы, потому что всё друг друга невероятно зеркалит, всё переплетено. Великие романы, написанные русскими мужчинами и женщинами, были написаны по зарубежным образцам, но получалось всегда что-то совершенно свое. Я надеюсь, что скоро появится текст на русском языке о взрослении небелой девочке. Мне всегда были интересны истории, написанные через фем-оптику в России в девяностые и нулевые о поисках своей идентичности.

Узарашвили: Мне показалось, что Одри Лорд ближе к нам, чем афроамериканские авторки, чьи предки были рабами, потому что ее родители мигранты с Карибских островов. Это очень определило ее как того человека, которого могли депортировать из страны, что накладывает еще один уровень угнетения, который близок к нам, потому что у нас не было рабства, но есть антимигрантская политика. Мне показалось, что в этом срезе ее опыт к нам близок.

Некрасова: Я недавно закончила проект про XIX век, в котором писала о двух героинях. Одна из которых темнокожая рабыня, а вторая русская крепостная. По разным причинам, мне кажется, русскоязычному читателю близки тексты афроамериканок и афробританок, которые пишут о рабстве и расизме, потому что в России было рабство. Пускай законодательно так не было, но люди продавались и покупались, страна сама себя колонизировала, белые владели белыми. Я в последнее время очень много езжу по регионам и ощущаю себя колонизатором в отношении других городов, потому что я приехала из Москвы, хотя я изначально не из Москвы. Я чувствую даже некоторое сопротивление людей по отношению к приехавшим из Москвы. Есть постоянная, вечная колонизация, которая была раньше колонизацией дворянами, а теперь это колонизация Москвы.

Узарашвили: Я не согласна с этой концептуализацией, потому что одно дело класс, а другое дело раса, это немного разные уровни угнетения. Крестьяне были русскими белыми людьми, которых эксплуатировали прежде всего экономически, и это отличается от того, как Российская империя относилась к национальным группам. Например, налог на цвет глаз среди коренного населения в Башкортостане во время правления Петра I, и многое другое. Мне кажется, что здесь приравнивать не стоит.

Нестеренко: Литературную историю крепостного права мы знаем со слов класса-угнетателя. Зеркало русской революции именно Толстой, а не, например, Решетников, то есть мы даже плохо представляем себе этот пласт авторов.

Некрасова: У нас был любопытный опыт: мы (Школа литературных практик. – М.Н.) делали антологию «Страсти по Конституции». Она была сделана в то время, когда у нас переписывали Конституцию, тексты студентов и преподавателей выходили на Bookmate. Каждый текст был написан по какой-либо поправке или статье Конституции. Диана Янбарисова, наша студентка и очень хорошая поэтесса, написала текст, который называется «Шежере» — это семейное древо татар. Поэма называлась «Память предков», в ней Диана рассуждала о том, что же она может вспомнить о своих предках. Они были репрессированы, а до этого колонизированы несколько раз. И она задается вопросом, как она должна говорить о памяти предков. Я давно мечтаю, чтобы у нас кто-то написал большой деколониальный роман; пока я вижу текст, о котором я рассказывала, еще у нас есть студент из Йошкар-Олы, который пишет о странных взаимоотношениях русских и марийцев, которые были вытеснены из города в деревни. Это тоже очень сильная история народов, которые почти растворились, но все же что-то чувствуют свое, отдельное. Было бы здорово подумать о литературных проектах, которые были бы полезны для осмысления своих идентичностей.

Нестеренко: Примечательно, что в России делаются какие-то заходы на территорию деколониальной литературы. Есть Ганиева, Яхина, отчасти Осокин. Хотя к Яхиной было много вопросов.

Некрасова: Ганиева достаточно давно не выпускала текстов на эту тему, ее роману «Жених и невеста» уже лет пять или семь. Что касается Яхиной, я не дочитала даже самый известный ее роман, мне кажется, все ждали феминистский деколониальный роман, вроде бы его получили, но он совсем не такой. Он очень патриархальный и не очень-то деколониальный, а наоборот. Мне кажется, что этот текст написан мейнстримным и доступным языком, люди захотели и пока что-то такое получили. Это был первый эскиз некой такой литературы. Я чувствую, что сейчас подобный текст появится.

Нестеренко: Будем надеяться, что выход романа Одри Лорд «Зами: как по-новому писать мое имя» этому только поспособствует.

Бикбулатова: Я бы хотела сказать про эстетическую составляющую романа и вообще творчества Одри Лорд и разницу между англоязычной языковой литературой и русскоязычной литературной действительностью. В современном русскоязычном контексте есть конфликт между политической литературой, проговариванием травмы, политической фрустрации — и эстетическим. Довольно часто мы начинаем поддаваться этой дихотомии, что есть политическое искусство, активистское, которое не обязано быть приятным и красивым, с другой стороны, есть «высокое» искусство, которое довольно часто колониально, как белый русский или английский языки. Мне кажется, что невероятная ценность этого романа, как и поэзии Одри Лорд, состоит в том, что ее язык умудряется быть изысканным и виртуозным без того, чтобы быть белым и без того, чтобы пытаться соответствовать стандарту изысканности белого английского языка. Он умудряется быть изысканным, виртуозным, поэтическим одновременно со всеми повестками. Это сливается в единое целое, мы даже не можем это расслоить — где отдельно левая повестка, где поэзия. Все это существует в едином целом. Это очень ценный пример того, что политическое не обязано быть противопоставляемо эстетическому.

Узарашвили: Мне понравилось в «Зами», что там нет жертвенности. Я брала интервью у Адании Шибли, в котором она говорила, что ей надоело, что от нее требуют репрезентации травмы целого народа, который эксплуатируют. В «Зами» чувствуется, что ты читаешь текст человека, у которого есть идентичность, опыт угнетения, при этом это написано не из угла жертвенности и угнетения. Это палитра, где раскрывается ее образовательный опыт, ее ненормативная сексуальность, семья. Роли мамы как сильной и властной женщины, а не угнетенной, которой сложно разговаривать с мужем, потому что он ее не слушает, там тоже нет. В книге имеет особое значение, что она рассказывает о маме как о человеке с агентностью, на которую накладывается очень много классового и расового, но это все же агентность, автономный голос женщины.

Одри Лорд. Зами: как по-новому писать мое имя / Пер. с  англиского К. Казбек — М.: No Kidding Press, 2021. 280 с.

Понравился материал? Помоги сайту!