18 ноября 2020Литература
105

Зернышки преображения

Галина Рымбу о новой русской феминистской поэзии

текст: Галина Рымбу
Detailed_picture© isolarii

В Великобритании вышла антология английских переводов русской феминистской поэзии «F Letter: New Russian Feminist Poetry» (isolarii, 2020 год). Мы публикуем оригинальный текст предисловия к ней, написанный Галиной Рымбу.

Феминистская поэзия? Еще несколько лет назад было сложно себе представить, что кто-то говорит о ней как об отдельном явлении в российской литературе, что кто-то вообще произносит это словосочетание без уничижительного или иронического подтекста. Ведь даже в оппозиционной российской культуре до сих пор идут жаркие дебаты о феминизме как таковом, а некоторые позволяют себе сомневаться в его актуальности, считая борьбу за права женщин и ЛГБТИК+ не такой уж и важной по сравнению с «общей политической и социальной борьбой» с авторитарным режимом. Несмотря на это, можно с уверенностью говорить: в 2010-е годы в России сложилось мощное поле культурного феминизма, и феминистская поэзия играет в нем не последнюю роль. Это связано с общим политическим подъемом феминистского и ЛГБТИК+ движения на постсоветском пространстве, который стимулировал развитие феминистской поэзии. Но и до этого в истории русскоязычной литературы рубежа XX–XXI веков встречались отдельные поэтессы, позиционировавшие себя как феминистки, — это Анна Альчук (1955–2008) и Марина Темкина, которая сегодня живет в США. Однако они, скорее, были «одиночными», исключительными фигурами в литературном ландшафте этого времени. Теперь таких фигур множество, и некоторые из них представлены в этой антологии.

Также еще совсем недавно невозможно было подумать, что в русскоязычной поэзии появятся тексты, которые открыто проговаривают проблемы сексуального и домашнего насилия, насилия на почве ненависти к ЛГБТИК+. Сегодня таких текстов много. Не будет преувеличением, если я скажу, что начатый в Украине и позже затронувший другие постсоветские страны флешмоб #ЯНеБоюсьСказати, в рамках которого тысячи женщин рассказывали в социальных сетях о пережитом ими насилии, изменил облик и фокус поэтического письма в России. Он показал, что разговор о насилии, несмотря на патриархальную политику российского государства, поддерживающую гендерное насилие, все же здесь возможен, что для него необходимо искать новые языки и пространства. Пространствами для этого разговора теперь становятся социальные сети, феминистские блоги и медиа, выставки современного искусства, уличные митинги, университеты, книжные магазины и феминистские кластеры и, конечно же, стихи.

Сегодня тот расцвет, который переживала гендерная и квир-культура вместе с некоторой демократизацией общества в российские 90-е, остался позади. И настало время гомофобных законов, законов о декриминализации домашнего насилия, убийств ЛГБТИК+ в Чечне, время дел сестер Хачатурян и Юлии Цветковой, православной антиабортной пропаганды и пропаганды «консервативных ценностей», согласно которым женщины и дети понимаются как «объекты» мужского мира, а ЛГБТИК+ не имеют права на существование в этой стране или должны быть «нормализованы». Думаю, что многие молодые люди, выросшие уже при Путине и не видящие никаких других альтернативных режимов власти, не имеют адекватного представления о гендере, о сексуальности и эротическом взаимодействии. Для них секс и отношения тесно связаны с насилием, подавлением, унижением, которые рассматриваются как возможность доказать свой привилегированный мужской статус за счет «более слабых»: женщин. Так стирается различие между милитаризмом и сексуальностью, между близостью и насилием.

В новой российской феминистской поэзии нередко проблематизируется связь насилия государственного и насилия гендерного, домашнего насилия, насилия на почве ненависти к ЛГБТ+. Нынешний российский режим с его институтами государственного, полицейского и военизированного насилия не может существовать без поддержки института насилия в семье и гендерного подавления. Этот режим гипермаскулинен, но в то же время все время обеспокоен своей маскулинной идентичностью и боится ее потерять. Отсюда его кажущаяся хаотичность, алогичность, истерия, неготовность к компромиссам, противоречивые законы и решения, полицейские рейды и «зачистки» в активистских рядах, которые «угрожают» идентичности режима. Думаю, для Путина важно не только вести войну в Донбассе и в Сирии, чтобы продемонстрировать свою гегемонную маскулинность (возможно, он и сам в ней сомневается?), но и вести войну с геями и лесбиянками, квирами и феминистками, которые представляют опасность для его гегемонии и самим своим существованием размывают эту маскулинную гегемонию. Любой человек, не встроенный в репрессивный «гендерный порядок», институтами власти воспринимается как реальный, «опасный» враг и должен быть побежден, подавлен, исключен или подчинен.

Недавно начавший действовать в России закон о декриминализации домашнего насилия и то, как РПЦ (Русская православная церковь — одно из мощных орудий государственной пропаганды) публично поощряет физические наказания женщин и детей, прямо указывают на то, что российский режим видит себя носителем старых патриархатных «ценностей». Женщины, дети, пожилые люди — именно они чаще всего подвергаются домашнему насилию — рассматриваются здесь как личная собственность мужчины, объекты безоговорочного подчинения, с которыми мужчины могут делать все что угодно. Гендерное и сексуальное просвещение ничего не может с этим сделать, потому что его здесь попросту нет. В одном из своих недавних публичных выступлений Владимир Путин назвал трансгендерных людей непонятными ему «трансформерами»: так он якобы «шутливо» выражает свое презрение к гендерному просвещению и равенству. Риторика патриархата, гегемонной маскулинности, реваншизма, милитаризма и насилия процветает не только в сфере идеологии и пропаганды, но и в культуре.

Российское литературное пространство в этом смысле тоже неоднородно, и в нем тоже присутствуют мизогиния, гомофобия, дискурсы насилия и реваншизма. Феминистские поэт_ки, поэт_ессы… Еще недавно для нас эта самоидентификация представлялась дискомфортной, если не унизительной. Ведь здесь мы все помним знаменитую литературную «притчу» о том, как еще в начале XX века Цветаева и Ахматова отказывались называться «поэтессами» и хотели быть только «поэтами», т.е. идентифицироваться с мужским письмом. Все это потому, что женское письмо (а в особенности — женская поэзия) здесь всегда ассоциировалось с чем-то унизительным, неважным, второстепенным, неспособным поднять глубокие философские, политические вопросы и работать с радикальным обновлением языка; его клеймили «глупым и наивным излиянием чувств», «стишками гимназисток». И сегодня большинство русскоязычных женщин, пишущих стихи, продолжают «гордо» именовать себя «поэтами», т.е. соотносить себя с патриархатным типом письма (который всегда выдает себя за универсальный и как бы бесполый, нейтральный). Они не хотят иметь ничего общего с миром литературы женской, феминистской, квирной и предпочитают не включать в свое творчество личный гендерный опыт, а иногда даже отрицают его. Они по-прежнему могут зависеть от «мужского» влиятельного мира литературы, где реакционные мужчины-писатели, мужчины-редакторы, мужчины — издатели «толстых литературных журналов» продолжают занимать привилегированные позиции. На таком фоне наша феминистская поэзия до сих пор выглядит радикально. Но это данность: в таком политическом и литературном ландшафте она сегодня существует.

* * *

Последние несколько лет у нас появляются свои независимые литературные проекты — журналы, зины, кружки, семинары, ридинг-группы. Они работают без какой-либо материальной поддержки, на чистом энтузиазме их создатель_ниц и куратор_ок. Все больше и больше людей, включенных в политические, активистские феминистские сообщества, интересуются феминистской литературой. И часто приходят в нее именно оттуда, а не из литературной среды. Можно заметить и обратную тенденцию — многие поэтессы и поэты, ранее отвергавшие гендерный опыт, теперь начинают артикулировать его. Их письмо становится феминистичным, а частный опыт в нем начинает осмысляться как политический.

В 2017 году в Санкт-Петербурге возник проект «Ф-письмо», в чьем основании и развитии я принимала непосредственное участие. Он начинался как открытый семинар, посвященный современной феминистской литературе и теории, и объединял всех, кому интересны проблемы феминистской, женской, квир-текстуальности: не только поэт_ок и писатель_ниц, но и философ_инь, художн_иц, исследовательн_иц современной музыки, театра, искусства. Затем появился онлайн-журнал «Ф-письмо», где сейчас публикуются художественные и теоретические тексты, задействующие, проблематизирующие или анализирующие квир- и феминистскую логики письма. Это первый на постсоветском пространстве русскоязычный журнал, посвященный феминистской литературе. И многим автор_кам он помогает выйти из серой зоны молчания и замалчивания, преодолеть страх письма и литературной социализации. Большое внимание здесь уделяется художественным переводам, поскольку для нас важно понимать мировой контекст феминистской литературы, быть в диалоге с ним, а не замыкаться в тесных границах российского пространства. Также можно сказать, что большинство авторо_к «Ф-письма» объединяет интерес к теории письма, к современной феминистской философии, в диалоге с которой мы работаем. И для нас всех важны пересмотр отношений власти, иерархий в литературе, проблема «стеклянного потолка» в культурных средах, построение собственных горизонтальных институтов.

Автор_ки «Ф-письма», представленные в этой антологии, придерживаются самых разных поэтических методов и стратегий: от документальной поэзии до (пост)лирической, от почти дневникового поэтического письма до письма, удерживающего пространство обобщений опытов, письма манифестами, лозунгами, Для кого-то больше важны «женская история», «женская субъектность», «женский опыт» и их «вписывание» в литературу, для кого-то — квирность, множественная и номадическая субъектности, размывание границ идентичностей. Кто-то пишет громкие политические тексты, а кто-то работает с частным (микро)опытом, повседневностью, тонкими различиями аффектов, чувственностью, эмпатией. Здесь телесность, вписывание новых тел в мир тел нормативных и поиск новых, неконвенциональных, языков — точки объединяющие. Так же как и вопрос о том, как возможна близость без подавления и насилия в ситуации политической катастрофы.

* * *

В этой небольшой антологии присутствуют далеко не все поэт_ки, которых можно связать с практиками российского феминистского письма (и это издержки любой публикации ограниченного объема). Это далеко не весь корпус феминистской поэзии, которая пишется на русском языке. Но одновременно антологию можно считать репрезентативной: здесь представлен достаточно широкий спектр феминистских поэтических практик. И все поэтессы, опубликованные в антологии, являются важными для нашего направления фигурами. Многие из них не только работают в поле литературы, но и заняты политическим активизмом. И в целом, как мне кажется, для российской феминистской поэзии становится все более характерно слияние активистского и литературного высказываний, активистского и литературного пространств. Литература для нас — это не только поле самовыражения и языковых инноваций, но и место политической борьбы за лучший мир.

Многие поэт_ки, опубликованные здесь, — это в основном представительницы поколения людей, родившихся в 90-е в самых разных уголках страны. Но также здесь есть стихи Лиды Юсуповой, чье имя стало заметно в российской литературе совсем недавно, а ее поэзия быстро стала известна феминистским сообществам. Она — своего рода «путеводная звезда» для многих автор_ок. Именно она первая в современной русскоязычной литературе написала стихотворение, где открыто говорится о сексуальном насилии над женщиной: она писала о себе. И хотя она живет то в Торонто, то на маленьком острове в Белизе, большинство ее текстов посвящено гендерному насилию в России и полностью включено в современный российский политический контекст.

* * *

Сегодня вернее говорить не феминизм, а феминизмы. Феминистская теория, феминистские движение и культура не гомогенны, и феминизмы бывают разные, но тем интереснее для нас поиск общих оснований. Так и практики феминистского письма различны в методологическом, эстетическом и политическом планах. У Рози Брайдотти есть замечательное понятие «номада-полиглот» — это пишущая автор_ка, та, которая создает, обнаруживает и осваивает множество «иностранных», «чужих» языков в родном, выявляет необычность и «чуждость» родного языка, ищет в нем островки свободы, потайные норы, зоны дискомфорта. Мне кажется, что, занимаясь феминистской поэзией, многие из нас в какой-то степени являются такими номадами-полиглот_ками.

Поэзия для нас — это та языковая практика, которая все время избегает «окончательного значения». А насилие — это и есть мир «окончательных решений», застывших значений, мир замерший. Поэзия ищет пути выхода из этого мира, уклоняется от языков вражды, производя другие языковые миры, в которых нет места насилию и угнетению. Насилие тесно связано с опрощением реальности. Тоталитаризм в языке, политике, жизненных практиках — это и есть опрощение, сведение множества значений к одному: и оно, «единственное значение», рождает насилие. Здесь полилог сменяется монологом, многосложные общество и сообщества сводятся к «массе», над которой возвышаются производители единственно верных значений — институты власти и авторитарные лидеры. Напротив, демократия — это множество тел и языков, борющихся за новый и справедливый мир. Множество голосов феминистской поэзии, возникающих сегодня в антидемократическом государстве, подлинно демократичны. Они не только соединяют социальную критику с поэтическим модусом высказывания, но и собирают множество голосов угнетенных, среди которых важное место отводится женским голосам, голосам ЛГБТИК+. Одни из самых важных метафор современных феминистских философии и искусства, на которые, в частности, указывает Сэди Плант, — это «плетение», «сети», «ткачество», «связанность». Для письма они также значимы: что, если посмотреть на феминистское, женское, квир-письмо через метафору нити, текстуры, ткани, орнамента, вязи, узора? Во множестве болевых и смысловых узлов, из которых возникает плотная ткань феминистского поэтического письма, спрятаны зернышки преображения.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246298
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202412948
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417632
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202422840
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424490