«Вчера было рано, завтра будет поздно»

А кто его знает! Я как выпью немножко, мне кажется, что хоть сегодня выступай, что и вчера было не рано выступать. А как начинает проходить — нет, думаю, и вчера было рано, и послезавтра не поздно.

Венедикт Ерофеев, «Москва — Петушки»

Дать ответ на вопрос, вынесенный в заголовок, не так просто, как может показаться. Уже читатель, взявший в руки первое отечественное издание «Москвы — Петушков», сталкивался с явным противоречием: если на последней странице «поэмы» автор указывал, что она написана осенью 1969 года, то в предваряющей ее «Краткой автобиографии» он же сообщал, что это произошло зимой 1970-го. Но это еще не все: ту же дату — зима 1970 года — Ерофеев не раз называл в интервью и в письмах, при этом его друзья и знакомые вспоминают, что «Москва — Петушки» были написаны все-таки осенью. Как же с этим быть? Помимо юбилейных сложностей (в конце концов, отметить можно и дважды) у проблемы есть и чисто практический аспект: ерофеевская книга уже давно стала частью литературного канона — какую дату следует писать в справочниках, учебниках, словарях? Да и просто разобраться с тем, откуда взялись две даты и какую из них стоит считать верной, кажется интересной задачей. Но обо всем по порядку.

Для начала вернемся к тексту «Москвы — Петушков» (далее МП). В «поэме» есть несколько мест, как будто бы подтверждающих более раннюю дату. Это упоминание тридцатилетия Венички «минувшей осенью» и возраст его маленького сына — три года. Ерофеев отмечал тридцатилетие 24 октября 1968 года, а его сын родился 3 января 1966-го. Если допустить, что в этой части биографии героя и автора совпадают, то мы получаем как раз осень 1969 года — зимой писатель не мог назвать осень 1968 года «минувшей», а его сыну уже исполнилось четыре. Это означает, что дата «осень 1969 года» как минимум не случайна, она согласуется со временем действия «поэмы», события которой, очевидно, разворачиваются осенью 1969 года. На это, кстати, указывает и еще одна деталь — соцобязательства, даваемые Веничкой и его коллегами-кабельщиками «по случаю предстоящего столетия». Речь, конечно, о юбилее Ленина, который страна готовилась праздновать в апреле 1970 года.

Теперь обратимся к рассказам друзей и знакомых писателя. Почти все они вспоминают, что читали МП уже в 1969 или даже 1968 году. Так, Ольга Седакова, присутствовавшая на праздновании тридцатилетия Ерофеева, говорит, что первые главы книги к тому времени уже были написаны, а тетрадь с начатой рукописью лежала на столе ^[1]. О 1968 годе вспоминает и племянница писателя Елена Даутова ^[2]. Римма Выговская, перепечатавшая беловую рукопись МП на машинке, рассказывает, что это было «поздней осенью 1969 года» ^[3]. Андрей Петяев свидетельствует, как осенью 1969 года, приехав во Владимир, Ерофеев читал отрывки из МП ^[4]. Это подтверждает и Борис Сорокин, добавляя, что чтение происходило во время следствия по «Горьковскому делу», по которому в качестве свидетелей проходили Сорокин и Петяев ^[5]. О 1969 годе говорят переводчица Наталья Трауберг и сестра Ерофеева Тамара Гущина ^[6]. Наконец, детальные воспоминания оставил Игорь Авдиев, утверждавший, что 23 ноября 1969 года МП были дописаны до главы «Воиново — Усад» ^[7].

Наконец, упомянем о тех известных нам случаях, когда сам Ерофеев (вне текста МП) называет временем написания «поэмы» осень 1969 года. Первый раз — в интервью Дафни Скиллен в июле 1982 года: «Вот как раз осенью шестьдесят девятого года [и написал], покуда ездил со своим вагончиком» ^[8]. Второй раз — в дневниковой записи, датируемой приблизительно концом 1982-го — началом 1983 года и отмечающей вехи творческого пути писателя: «1-е потрясение в 1956 г. <…> Еще следующее: 1968, беспрецедентный год. И следом, в 1969 г[оду], “М[осква] — Петушки”, ноябр[ь]» ^[9].

Такой массив разнообразных свидетельств, казалось бы, определенно убеждает в «осенней» датировке МП: если суммировать, то получится, что первые подступы к «поэме» Ерофеев делал не позднее 1968 года, а к концу следующего (1969) года она уже была завершена и перепечатана Риммой Выговской. Однако сам Ерофеев в последние годы настаивал на другой дате. Еще в 1982 году в письме швейцарской исследовательнице Светлане Гайсер-Шнитман (Макмиллин) Ерофеев заявляет, что МП были написаны им в период с 18 января по 7 марта 1970 года ^[10]. Почти такую же дату он называет в письме к Эржебет Вари (1989 год), переводчице МП на венгерский: «Точная дата: 19 янв[аря] — 6 марта 1970 г[ода]» ^[11]. Сохранился также листок с записью второй половины 1980-х годов, на котором Ерофеев, видимо, отвечая на чей-то вопрос о датировке, пишет, опять чуть изменяя конкретные даты: «Не осенью [19]69 г[ода]. Я работал днем на кабел[ьных] р[аботах], а вечером, в вагончике, на 2-й полке, писал. Начал 18 января [19]70 г[ода]. Кончил 6 марта [19]70 г[ода]» ^[12]. Наконец, в уже упомянутой «Краткой автобиографии», написанной в 1988 или 1989 году, писатель продолжает настаивать на той же дате, делая, однако, несколько загадочное добавление о «собственной манере письма» и таким образом как будто примиряя две датировки: «Осенью 1969 года добрался, наконец, до собственной манеры письма и зимой 1970 года нахрапом создал “Москва — Петушки” (с 19 января до 6 марта 1970 года)» ^[13].

Получается, что ясно ответить на такой, казалось бы, несложный вопрос — когда Ерофеев написал МП — оказывается не так просто, если вообще возможно. С одной стороны, есть воспоминания мемуаристов и авторская датировка в конце книги, с другой — авторские же поздние свидетельства, которые трудно объяснить лишь ошибкой памяти: ведь из раза в раз Ерофеев повторял приблизительно одни и те же даты с точностью до числа.

Решающим аргументом мог бы стать документ, ясно говорящий в пользу одной из версий, и, кажется, в этом году он нашелся. Занимаясь сбором материалов для нового издания биографии писателя ^[14], один из авторов этой статьи обнаружил в домашнем архиве Владимира Муравьева ксерокопию записной книжки, которую Ерофеев заполнял в 1969–1970 годах и оригинал которой в настоящее время считается утерянным.

Эта записная книжка была известна и ранее. Впервые она была опубликована в 1997 году Игорем Авдиевым в №№ 12–13 журнала «Комментарии» и в 2005 году перепечатана издательством «Захаров» в составе тома записных книжек Ерофеева 1960-х годов ^[15]. Однако уже публикация Авдиева содержит много пометок «<нрзб>», а при републикации «Захарова» большая часть записей, не разобранных Авдиевым или разобранных не до конца, вообще пропала. По ксерокопии нам удалось восстановить большинство мест, пропущенных предыдущими публикаторами, и, в частности, найти сведения, касающиеся датировки МП.

Еще в публикации Авдиева обращает на себя внимание не до конца расшифрованная запись с датами, близкими к тем, которыми позже Ерофеев датировал МП: «<нрзб> в ночь на 17 янв[аря], относит[ельно] рано утр[ом] — 7 марта» ^[16]. У «Захарова» она пропадает, и, может быть, поэтому на нее до сих пор никто не обращал внимания — нам, по крайней мере, о таких случаях неизвестно. Впрочем, даже если бы кто-то и обратил внимание на эту запись, делать выводы на основании одной полуразобранной фразы, не видя саму записную книжку, было бы преждевременно. Теоретически даты могли значить все что угодно, и тот факт, что Авдиев, видевший рукопись, эту запись никак не комментирует, мог говорить о том, что он считает ее малозначимой, а совпадение дат — случайным.

Обнаружение ксерокопии меняет дело. Теперь мы можем обратиться непосредственно к источнику и убедиться, что искомый фрагмент действительно находится на своем месте. Более того, частично расшифрованной Авдиевым записи предшествует еще одна, оставшаяся неразобранной, в которой те же даты уже прямо связаны с МП.

Мы предлагаем расшифровывать обе записи так:

Выходит, что даты, которые называл Ерофеев в 80-е годы, не были ни ошибкой памяти, ни авторской мистификацией. В 1970 году — вероятно, вскоре после завершения МП — писатель фиксирует время работы над «поэмой» в записной книжке, очевидно, не предназначавшейся для чужих глаз. Близость этого фрагмента к дневниковым записям сентября 1969 года на соседней странице не должна смущать — Ерофеев чаще всего заполнял записные книжки не последовательно от первой до последней страницы, а по более сложным и пока не до конца понятным принципам. Страница с датами относится ко второй половине записной книжки, куда, насколько мы можем судить, попали крупные группы записей лета и осени 1969 года (это списки долгов, различная справочная информация и обширные выписки из Розанова), а также отдельные записи 1970 года, не попавшие в первую часть тетради, видимо, из-за нехватки места. Сделанные на той же странице ниже выписки из романа Ивлина Во «Незабвенная», датируемые апрелем 1970 года, по-видимому, свидетельствуют о том, что запись с датировкой МП сделана не позже этого времени ^[17].

Обнаружение на страницах записной книжки 1969–1970 годов двух записей с датами, близкими тем, которые Ерофеев позже называл датами написания МП, и с прямым упоминанием названия книги — вероятно, наиболее веский аргумент в пользу версии, что МП были написаны в 1970 году. Но можно привести и еще одно доказательство, по-своему даже более наглядное. Однако оно потребует некоторых предварительных объяснений.

По сравнению с печатными публикациями ксерокопия удобна тем, что на развороте хорошо видно расположение отдельных записей относительно друг друга, и по их расположению часто можно понять, когда записи были сделаны. Записные книжки Ерофеева — это именно записные книжки, в которых выписки из книг перемежаются дневниковыми записями, списками адресов и телефонов и прочей справочной информацией. Как уже было сказано, Ерофеев заполнял их не последовательно, от первой до последней страницы, а более сложным образом, и принципы заполнения не всегда ясны. Тем не менее можно выявить некоторые тенденции или закономерности. Например, Ерофеев часто был склонен заполнять листы записной книжки как бы вдоль разворота: следующую запись делать не под предыдущей, а на соседней странице рядом. Поэтому выписки, сделанные в одно время из одной книги или одного журнала, на страницах ерофеевских блокнотов часто образуют нечто вроде горизонтальных слоев. Так, на ксерокопии ниже, взятой из той же записной книжки 1969–1970 годов, можно увидеть два таких слоя: выше — выписки из Розанова (для наглядности мы выделили их красным), ниже — выписки из Баратынского (выделены желтым):

Зная об этой особенности, мы можем датировать выписки из разных источников относительно друг друга: скорее всего, «нижние» записи сделаны позже тех, что находятся выше на той же странице. А если известна точная дата записи, то мы можем не только датировать другие записи того же «слоя», но и установить верхнюю и нижнюю временные границы соседних.

Мы уже упоминали, что во второй половине записной книжки 1969–1970 годов, заполненной преимущественно крупными блоками однотипных записей (например, списками долгов и названиями сборников русских поэтов начала XX века), есть большой блок выписок из Розанова. В то же время в первой половине записной книжки, состоящей из отдельных разрозненных записей, также встречаются цитаты из Розанова, организованные так, как это показано на изображении выше. Для нас сейчас неважно, какие из записей — в первой или второй части записной книжки — были сделаны раньше: главное, что все они, по всей видимости, сделаны почти одновременно, в течение нескольких дней, когда Ерофеев читал Первый короб «Опавших листьев». И мы можем назвать дату, когда это произошло.

Предваряя блок цитат, Ерофеев делает запись:

«В.В. Розанов. Спустя три с пол[овиной] года — 1-ый короб “Опавших листьев”. Канун 1970 г.» ^[18]

Почему это важно? Мы знаем, что в МП встречаются цитаты из Первого короба «Опавших листьев». Если известно, что Ерофеев читал Розанова в самом конце 1969 года, то становится очевидным, что текст МП не мог сложиться в окончательном виде раньше этого времени. Более того, в МП попадают и некоторые записи, расположенные на страницах записной книжки ниже выписок из Розанова. А значит, если наша гипотеза о «слоях» записей верна, они были занесены в записную книжку позже.

Мы составили таблицу, в которой представлены пары цитат: справа — фрагмент из МП, слева — соответствующая ему запись в записной книжке, предположительно сделанная не раньше конца 1969 года ^[19].

Цитаты из записной книжки Ерофеева 1969–1970 годов	Цитаты из «Москвы — Петушков»
Розанов: «Болит душа о себе, болит о мире... Грубы люди, ужасающе грубы, — и даже по этому одному, или главным образом поэтому — и боль в жизни, столько боли...» («Опавшие листья», I)	Отчего они все так грубы? А? И грубы-то ведь, подчеркнуто грубы в те самые мгновенья, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих?
феноменальное — ноуменальное имманентное — трансцендентное	пукнуть — это ведь так ноуменально... Ничего в этом феноменального нет — в том, чтоб пукнуть
декаденты и «певцы белых дьяволиц»	эта любимейшая из потаскух, эта белобрысая дьяволица
Розанов сказал: «Мы хорошо знаем только себя. О всем прочем — только догадываемся»	Кому же, как не нам самим, знать, до какой степени мы хороши?
добавить: триумф, тщета, идея, каприз, пафос (о смесях)	Смешать водку с одеколоном — в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «Ханаанского бальзама» — в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек
«Видел. Свидетельствую» (В. Розанов)	Все это я видел совершенно отчетливо, и свидетельствую об этом миру. Но вот всего остального — я уже не видел, и ни о чем не могу свидетельствовать
Президентом следует назначать человека, у которого харю в три дня с похмелья не уделаешь	Я считаю, что пост президента должен занять человек, у которого харю с похмелья в три дня не уделаешь
В.В. Розанов <…> О разном: <…> Что же я скажу Богу о том, что он послал меня увидеть? Скажу ли, что мир им сотворенный прекрасен? Нет. Он ничего не услышит от меня	Он меня спросит: «Хорошо ли было тебе там? Плохо ли тебе было?» А я буду молчать, опущу глаза и буду молчать
Розанов сказал: «Верьте, люди, в нежные идеи. <…> Истинное железо — слезы, вздохи и тоска»	Но есть ли там весы или нет — все равно — на тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел

Даже если допустить, что в некоторых случаях мы чересчур смело связали цитаты между собой, это допущение не может касаться абсолютно всех примеров. Важно и то, что приведенные цитаты относятся к разным частям книги и, например, первая («Отчего они все так грубы?..») появляется уже в третьей главе. Беловая рукопись МП, та самая «зеленая тетрадка», которую упоминают мемуаристы, почти не содержит исправлений. Если мы соглашаемся с тем, что этот фрагмент восходит к соответствующей цитате из Розанова, то должны признать, что эта глава и все последующие были записаны в «зеленую тетрадку» не раньше конца декабря. Если пример не кажется достаточно убедительным, тогда мы переходим к следующему («пукнуть — это ведь так ноуменально…») и седьмой главе. И так далее.

Таким образом, двумя путями — первым, просто констатирующим факт наличия ерофеевской записи о датах создания МП в записной книжке 1969–1970 годов, и вторым, основанным на анализе этой записной книжки в целом и ее сопоставлении с текстом МП, — мы независимо пришли к одному выводу: текст МП в том виде, в котором мы его знаем, появился не раньше января 1970 года. Первый путь дает нам конкретные даты создания МП с точностью до времени суток, второй подтверждает, что окончательный текст МП не мог появиться раньше января, а заодно и отметает пусть конспирологическую, но возможную гипотезу о том, что МП могли быть написаны осенью 1969 года, а запись, датирующую их 1970 годом, автор сделал с целью мистифицировать позднейших читателей (или просто сильно позже).

Но что же тогда делать с датой, стоящей в конце книги, и с воспоминаниями мемуаристов? Что касается даты, то тут, вероятно, нужно признать, что она является частью текста. Ерофеев сделал своего двойника не только героем, но и автором. Иными словами, если в действительности МП написаны Венедиктом Ерофеевым зимой 1970 года, то внутри мира произведения автором «поэмы» является Веничка, и во внутритекстовой реальности он написал книгу осенью 1969 года ^[20].

Свидетельства же мемуаристов, утверждающих, что МП были написаны осенью 1969 года, приходится объяснять ошибкой памяти. Это не так уж невероятно. Человеческая память — вещь ненадежная, и спутать десятки лет спустя две даты, между которыми лежит промежуток в несколько месяцев, совсем несложно. Возможно, эпизод, описываемый Авдиевым, о краже им у Ерофеева недописанной рукописи МП и имел место, но мемуарист ошибся в дате и для достоверности добавил в рассказ выдуманные подробности. А воспоминания Андрея Петяева, свидетельствовавшего о том, что Ерофеев читал отрывки из МП во Владимире осенью 1969 года, вполне могут быть точны, если предположить, что он читал не из «зеленой тетрадки», а из записных книжек и читал, например, загадки Сфинкса, которые тогда еще были просто нарочито нелепыми математическими задачками.

Последний вопрос, на который нужно ответить, — если «зеленая тетрадка» (иначе говоря, текст МП в том виде, в котором мы его знаем) появилась в 1970 году, то предшествовали ли ей какие-то планы и черновики? Когда Ерофеев придумал сюжет? Мог ли он осенью 1969 года написать отдельные куски (например, про Петушинскую революцию, которую герой видит во сне или бреду, — эпизод очевидно вставной) и даже читать их друзьям, а зимой свести все воедино? И не это ли имеет в виду сам Ерофеев, когда пишет, что осенью 1969 года «добрался до собственной манеры письма», а зимой 1970-го «нахрапом» создал МП? И не об этом ли говорит загадочная датировка «ноябрь 1969 года» в поздней записной книжке? Увы, тут вряд ли можно сказать что-то определенное: у нас просто недостаточно сведений.

Записная книжка 1969–1970 годов — единственный письменный источник того периода — здесь не поможет. Действительно, в ней встречаются десятки небольших фрагментов или просто фраз, позже вошедших в измененном или неизменном виде в МП. Но таков метод Ерофеева: при написании новой вещи он листал старые записные книжки, выуживая оттуда понравившиеся записи, которые изначально к создаваемому произведению отношения, конечно, не имели. В МП, например, есть заимствования из записной книжки аж 1964 года — разумеется, это не значит, что уже тогда у Ерофеева был замысел «поэмы».

Правда, в записной книжке 1969–1970 годов необычно много материала уникального — не выписок из книг, а острот собственного изобретения, жанровых упражнений и неочевидных идей (уже упоминавшиеся абсурдные арифметические задачи, в МП ставшие загадками Сфинкса, или, например, идея «индивидуальных графиков», отмечающих количество выпитого поденно), коротких зарисовок, позже почти без изменений вошедших в книгу ^[21]. Но, к сожалению, ни один из этих фрагментов нельзя уверенно и надежно привязать к замыслу МП. Иными словами, мы не можем доказать, что ту или иную остроумную фразу Ерофеев записывал в блокнот, уже имея в голове замысел МП и зная место, куда эта фраза «встанет». Скорее, наоборот: все такие фразы и зарисовки размещены в записной книжке на равных правах с другими записями, и, судя по всему, работая над МП, Ерофеев «выдергивал» их оттуда так же, как и другие записи из этой и других записных книжек.

Наконец, записная книжка не дает никакого намека на то, что летом и осенью Ерофеев обдумывает что-то, похожее на МП. В ней нет никаких упоминаний о будущей «поэме», пусть даже косвенных, но есть множество следов другого проекта, которым Ерофеев увлечен в это время. По крайней мере, до начала сентября он занят составлением антологии поэтов Серебряного века, и выписки из поэтических сборников составляют основное содержание первой половины записной книжки. Впрочем, нам ничего не известно о более поздних осенних месяцах — октябре и ноябре, и, может быть, именно в это время был дан толчок, зародился замысел, реализованный в январе — марте 1970 года, — по крайней мере, это предположение вполне согласуется и со словами Ерофеева о «собственной манере письма», и даже с загадочной датировкой в поздней записной книжке.

В любом случае тут нам остается только гадать, но одну вещь, кажется, можно сказать со всей определенностью: беловая рукопись МП была создана с 17 января по 7 марта 1970 года, и на вопрос «Когда Ерофеев написал МП?» следует отвечать: «В 1970 году». Ну а что касается юбилея, то тут читатель волен решать сам: 7 марта уже позади, но год еще не закончился.

Мы благодарим Анну Авдиеву, Александра Давыдова, Татьяну и Алексея Муравьевых за предоставленные для работы материалы и помощь, а также Ольгу Седакову, Андрея Архипова, Льва Кобякова, Бориса Сорокина и Светлану Шнитман-Макмиллин, любезно ответивших на наши вопросы.

---

^[1] «…Борис Сорокин, который потом стал дьяконом, меня привел на Веничкино тридцатилетие. Тогда я с ним в первый раз и увиделась. К этому времени уже были написаны первые главы “Петушков” — они лежали в тетрадке, на столе» (Между наукой и поэзией. Беседа с Ольгой Седаковой. Ч. 1. // Polit.ru. 2010. 24 марта).

^[2] Елена Даутова. [Воспоминания о Венедикте Ерофееве] // Про Веничку. — М.: Пробел, 2008. С. 31.

^[3] Римма Выговская. [Воспоминания о Венедикте Ерофееве] // Там же. С. 50–52.

^[4] «Официально считается, что “Москва — Петушки” написана в 1970 году. Но однажды в 1969-м у нас ночью закончилось вино. Чтобы скоротать время до открытия магазина, Ерофеев предложил: “А давайте я вам почитаю. Только сядьте на пол, а то со стульев попадаете”. И начал читать отрывки из будущих “Петушков”. Мы катались от смеха, все персонажи были знакомы и узнаваемы. Спустя год Ерофеев принес мне общую тетрадку со словами: “Держи! Ты будешь первым, кто прочтет это”» (Герой пьяного племени // Культура. 2013. 23 октября).

^[5] «Я вспоминаю, что в 1969 году — а я год не забуду — нас как раз в 1969 году стали таскать в Горьком по “Горьковскому делу”, — как однажды мы были у Андрея Петяева и его жены, и там ночевал Венедикт. И Венедикт нам читал отрывки из “Москва — Петушки”. Мы хохотали… Петяев уверяет, что [Венедикт] читал наизусть, но, конечно, не наизусть. Это был 1969 год. Петяев твердо говорил, что это был 1969 год, и я к нему присоединяюсь. Это на самом деле было в 1969 году. Это точно» (интервью Бориса Сорокина Илье Симановскому, 1 марта 2018 года, архив И. Симановского).

«Горьковское дело» — политический судебный процесс над тремя студентами Горьковского университета — Михаилом Капрановым, Сергеем Пономаревым и Владимиром Жильцовым и преподавателем истории в техникуме Владленом Павленковым. Все они обвинялись в «антисоветской агитации и организационной деятельности с этой целью» и получили сроки заключения от четырех до семи лет. Аресты фигурантов дела происходили летом и осенью 1969 года (см.: Хроника текущих событий. Выпуски двенадцатый и тринадцатый. Год издания третий).

^[6] «Я вышла замуж, уехала в Литву и вернулась сюда в шестьдесят девятом году. То ли сразу, то ли еще когда я была в Литве, Володя [Муравьев] сказал мне, что есть божественно прекрасная поэма Венички, которую он спас и которую он мне даст. И дал. Может быть, я встретила Веничку до того, как он дал мне поэму, а скорее, даже гораздо скорее, после. Наверное, тоже в шестьдесят девятом году. Я приехала в самом конце года. Прочитала “Петушки”. Мы их все запомнили наизусть, цитировали друг другу, говорили “немедленно выпил” и вообще все, что там есть, все говорили» (Е. Шталь. «Он был страшно застенчив». Наталья Трауберг о Венедикте Ерофееве // Новый мир. 2020. № 10 (1146). С. 158). «А когда он написал “Петушки”, он написал их, находясь на кабельных работах связистом. Они прокладывали кабель где-то в районе Домодедово. Жил в общежитии он и там писал между делом. Написал он “Петушки”, закончил в 1969 году. Дал почитать, конечно, Муравьеву. И вот когда Муравьев прочитал, он понял, что Венедикт должен писать» (Интервью Н.А. Тимошиной с Т.В. Гущиной, 1994 год. Государственное областное учреждение «Государственный архив Мурманской области в г. Кировске». Фонд № Р-422. Семейный фонд Ерофеева — Гущиной. Опись № 1, дело № 1, дело № 2).

^[7] Несколько монологов о Венедикте Ерофееве // Театр. 1991. № 9. С. 103–110.

^[8] В. Ерофеев, Д. Скиллен. «Я не спешу…» // Знамя. 2019. № 10. C. 180.

^[9] Ксерокопия из личного архива В. Муравьева. Материал предоставлен А. Муравьевым. Отметим, впрочем, странность этой записи: насколько мы можем судить, почти все даты в ней сбиты. Так, например, роман «Димитрий Шостакович», относящийся, судя по всему, к 1972 году, в этой записи датируется осенью 1973 года. И даже цитируемое выше интервью Скиллен, состоявшееся в июле, Ерофеев датирует здесь августом.

^[10] С. Гайсер­-Шнитман. Венедикт Ерофеев. «Москва — Петушки», или «The rest is silence». — Bern — Frankfurt am Main — New York — Paris: Peter Lang, 1989. С. 21.

^[11] Неизвестный Веничка // Новая газета. 2006. № 74. 28 сентября.

^[12] Аукционный дом «Литфонд».

^[13] Краткая автобиография // В. Ерофеев. «Москва — Петушки» и пр. — М.: Прометей, 1989. С. 4. См. также в интервью Л. Прудовскому: «…зимой семидесятого, когда мы мерзли в вагончике, у меня явилась мысль о поездке в Петушки, потому что ездить туда было запрещено начальством, а мне страсть как хотелось уехать. Вот я... “Москва — Петушки” так и начал примерно в последних числах января, а кончил примерно второго-третьего марта» (В. Ерофеев. «Жить в России с умом и талантом…» (беседа с В. Ерофеевым 7 марта 1989 года) // Апрель. 1991. № 4. С. 244). Также см. интервью И. Тосунян, где Ерофеев не говорит точных дат, но называет приблизительно тот же срок: «Тогда на меня нахлынуло. Я их писал пять недель и пять недель не пил ни грамма» («Если меня приговорят к повешению…» С писателем беседовала И. Тосунян // В. Ерофеев. Мой очень жизненный путь. — М.: Вагриус, 2004. С. 515).

^[14] О. Лекманов, М. Свердлов, И. Симановский. Венедикт Ерофеев: посторонний. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. 3-е изд., испр. и доп. Существенно расширенное издание биографии планируется к выходу в 2021 году.

^[15] Комментарии. 1997. № 12. С. 25–48. № 13. С. 42–78. В. Ерофеев. Записные книжки 1960-х годов. Первая публикация полного текста. — М.: Захаров, 2005.

^[16] Комментарии. 1997. № 13. С. 55.

^[17] Сложнее объяснить фрагмент между записью с датами и выписками из Во: «“Я плакать, я рыдать готова”, как у Пушкина. Владимир. Последний день во Владимире — 1 марта. Поют “Опустите, пожалуйста, синие шторы”». В настоящий момент мы не можем уверенно сказать, когда была сделана эта запись и почему она находится ниже записи с датами. Вероятнее всего, Ерофеев сделал эту запись раньше, по горячим следам и на пустой еще странице, а чуть позже на оставшемся сверху месте вписал даты создания МП. Но возможен и иной вариант: запись просто была сделана после 7 марта.

^[18] Авдиев смог расшифровать эту запись лишь частично: «В.В. Розанов. Спустя <нрзб>. Канун 1970». Запись соответствует тому, что мы знаем о чтении Ерофеевым Розанова. Судя по выпискам в записных книжках, Второй короб «Опавших листьев» Ерофеев читал в 1966 году, то есть приблизительно тремя с половиной годами ранее конца 1969 года.

^[19] Убедительность параллелей мы оставляем на суд читателей. В таблицу не попала одна цитата из Розанова, выписанная в записную книжку 1969–1970 годов и в измененном виде перешедшая в МП: «Я не хочу истины, я хочу покоя» (ср. в МП: «Мне не нужна дрожь, мне нужен покой»). Судя по расположению этой цитаты, Ерофеев выписал ее в записную книжку не из Розанова, а из стихотворения Марии Моравской «В.В. Розанову», где она приведена в качестве эпиграфа, и, вероятно, сделал это еще осенью 1969 года.

^[20] О собственном авторстве Веничка прямо говорит в главе «Новогиреево — Реутово», представляя свой «индивидуальный график»: «А вот уж это — ваш покорный слуга, экс-бригадир монтажников ПТУСа, автор поэмы “Москва — Петушки”». Ср. также у Плуцера-Сарно: «На первый взгляд в этой фразе автор всего лишь сообщает читателям место и время создания поэмы. Но одновременно он указывает на место, откуда уже не автор — Ерофеев, а ее герой-рассказчик — Веничка вел весь свой сказ. Таким образом, перед нами дата и время повествования, а не написания» (А.Ю. Плуцер-Сарно. Энциклопедия русского пьянства. Заметки на полях поэмы «Москва — Петушки» // В. Ерофеев. Москва — Петушки. — СПб.: Вита Нова, 2011. С. 459).

^[21] Например: «Петушки: там еще два дома, потом райсобес, а за ним — ничего, черная тьма и гнездилище душ умерших». Или на соседней странице:

«Долго во мне боролись сердечные влечения с чувством долга, как в трагедиях Корнеля. Сердце мне говорило — “Надежды нет ни единой, напейся как свинья, Веничка, немедля”. А чувство долга: “Не смей пить, Ерофеев, ни капли”.

А сердце: “Ну ладно, выпей четыреста грамм и завязывай”. А долг: “Никаких грамм, трех кружек пива тебе достаточно”. А сердце: “Ну сто пятьдесят”. А долг: “Ну, хорошо, Веня, выпей сто пятьдесят, только никуда не ходи, сиди дома”».

Понравился материал? Помоги сайту!