«Петровы в гриппе». Психоанализ

Как мог заметить наш постоянный читатель, COLTA.RU очень редко рецензирует художественную прозу, делая исключение лишь для книг, становящихся событиями. Одна из таких книг — роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него».

Роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» в этом году был так или иначе замечен почти всеми главными литературными премиями, и, вполне вероятно, именно он станет лауреатом премии «НОС». Сообщество литературных критиков пришло в необыкновенное возбуждение. Одни роман превозносят, другие относятся к нему с большой долей скептицизма. Уже поэтому на него стоит посмотреть не «рецензионным», по определению скорым, взглядом, но более внимательно. Пишет Сальников тяжело, продираться сквозь вязкое повествование трудно, а выстроено оно тщательно и прихотливо (здесь автору нужно отдать должное), сюжетные, образные переклички, пересечения, значимые детали или мимоходом брошенные слова — все это стягивает текст в довольно сложный узел. И, чтобы распутать эту «бороду», рыбацким языком говоря, нужны терпение, внимание и время. Начнем с по возможности краткого, но необходимого изложения сюжета.

Сюжет

Автомеханик Петров с утра почувствовал себя плохо. Принял лекарство от кашля, в котором был такой спиртовой дух, что ехать на машине стало невозможно. Пришлось пользоваться общественным транспортом. По дороге с работы Петров встретил знакомого Игоря Дмитриевича Артюхова. Артюхов ехал в автокатафалке рядом шофером. Как ни сопротивлялся Петров, пришлось составить компанию Игорю. И пить тоже пришлось. Сначала в машине, затем у некоего философа Виктора Михайловича, к которому они приехали уже на такси. Очнулся Петров пристегнутым на переднем сиденье все того же катафалка и увидел, что Виктор Михайлович и Игорь Дмитриевич говорят с двумя милиционерами. Петров потихоньку вышел и ретировался. Уже совсем больной. Придя домой, он обнаружил свою бывшую жену Петрову (они живут раздельно, но все же продолжают встречаться время от времени), уходящего врача и сына Петрова-младшего, заболевшего гриппом.

В то самое время, когда начинаются приключения Петрова, его жена дежурит в библиотеке и ждет окончания заседания литературного кружка. (Кстати, библиотеку в своих странствиях Петров проезжает и о литературном кружке вспоминает.) Затем Петрова идет домой и готовит сыну ужин. Она шинкует овощи, и тут Петров-младший, который имеет привычку утаскивать кусочки еды во время стряпни, неосторожно протягивает руку и попадает под нож. Порез оказался несильным, но вид крови производит странное действие на Петрову. Она едва удерживается от того, чтобы сына не убить, прячет от себя нож и ножницы. Но все-таки чуть придушивает Петрова-младшего двумя пальцами.

Дело в том, что Петрова психически больна, то есть, попросту говоря, маньяк. Петров-старший вспоминает, как обнял жену — опять-таки когда она готовила ужин — и получил ножом по руке, и тогда рана была серьезной. И в обычной обстановке Петрова бывает вспыльчива, а вид крови пробуждает в ней зверя, точнее, она чувствует, как в ней где-то в районе солнечного сплетения начинает пульсировать «холодная спираль», и унять ее можно только убийством.

Впрочем, не только кровь, но и распустившийся красный цветок может заставить «спираль» говорить о себе. Тогда жертвами могут стать совершенно случайные люди. Но Петрова пытается все контролировать (к врачу она не идет). Чтобы не убить ненароком Петрова-старшего, она разводится с ним. Она заранее намечает потенциальных жертв. На сей раз у нее два кандидата: пятидесятилетний школьный сторож, который испытывает патологический интерес к произведениям де Сада, книгам о зверствах в концлагерях и пособиям по анатомии, и муж ее сотрудницы Алины, бывший уголовник. Петрова подозревает, что он избивает Алину. За уголовником Петрова уже следила и маршрут его обычный знает. Утром Петрова просыпается совершенно больная. У нее тоже грипп. И «спираль» не унялась. Петрова говорит сыну, чтобы он ехал к отцу, на работу не идет, а вот на охоту за уголовником выходит. Но неожиданно у нее носом начинает идти кровь. И маниакальный позыв исчезает. Петрова едет к сыну. Застает его совершенно больным. Вызывает врача. А тут и Петров-старший возвращается.

Между главами, посвященными Петрову и Петровой, помещена интермедия. Рассказ о том, как маленький Петров-старший ходил на елку. Чувства, реакции, мировосприятие, сам поход на елку в клуб и все обстоятельства этого похода описаны очень подробно. С сюжетной же точки зрения важен один эпизод. Петров запомнил Снегурочку. Когда дети стали водить хоровод вокруг елки, Снегурочка взяла Петрова за руку, и рука ее была очень холодной.

Еще одна интермедия-ретроспекция отделяет главы о Петровой от главы, посвященной заболевшему Петрову-младшему: он, кстати, должен идти на елку, но у него очень высокая температура. Петровы волнуются. Грипп все же удается победить, и на следующий день Петров-сын и Петров-отец отправляются на новогодний праздник.

Так вот, из интермедии «Петров тоже не подарок» мы узнаем, как Петров познакомился с Игорем Дмитриевичем (он дачный сосед), а также выясняем, что у Петрова был друг Сергей. Он поступил на филологический факультет и мечтал стать писателем. Писал он романы, в которых легко можно было узнать знакомых Сергея, Петрова в частности. Рукопись его в журнал «Урал» не приняли. Сергей был убежден, что слава его ждет после смерти, и решил покончить жизнь самоубийством. В этом ему должен был помочь Петров. И помог. Сергей приставил пистолет к виску, а Петров его пальцем нажал на спусковой крючок.

Две последние главы дают разрешение побочной и явно второстепенной сюжетной линии, связанной с Игорем и катафалком. Автору все-таки нужно заполнить лакуну и хотя бы как-то объяснить, зачем Артюхову понадобился катафалк и почему Петров очнулся в нем, пристегнутый на переднем сиденье. Сальников дает три разные версии: одну излагает жена Артюхова, другую — сам Артюхов, третья, совершенно фантастическая, об ожившем мертвеце, звучит по радио. И все они, включая последнюю, совершенно равносильны, то есть абсолютно не важны.

Ну и, кроме того, мы узнаем, что Игорь Дмитриевич Артюхов испытывает к Петрову-старшему особую благодарность. То есть не просто как сосед по даче. Он не может иметь детей. Но однажды случилось волшебное исключение. У Артюхова был роман со Снегурочкой, которую маленький Петров-старший встретил на елке. Снегурочка забеременела. И сделала бы аборт. Но вмешалась горячая рука маленького Петрова-старшего (вероятно, он тоже тогда заболевал гриппом). В том самом хороводе вокруг елки.

Язык

«Пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня, а именно — свежо, как первый день творения», — убеждает читателя Галина Юзефович. Ее отзыв о романе помещен на задней стороне обложки книги. Забавно, что Юзефович использует образность самого Сальникова. У него остановка была пуста, «как в первый день творения», и в данном случае это точная цитата из Библии («земля была безвидна и пуста»), потому что о свежести в начале книги Бытия ничего не говорится.

Но даже если свежим считать тяжелое письмо намеренно растянутых периодов, то случай Сальникова все равно особенный. Странный, сбивающийся ритм фразы, намеренные повторы тех же слов, тех же синтаксических фигур, производящие впечатление неловкости, если не сказать ошибки. Текст полон стилистическими, грамматическими отступлениями от нормы, как будто это траченная молью ткань, как будто порча вторгается в материю языка: «спросить остановку» (что за остановка), «идти с трамвая», «девочке ее мать вломила тумаков»; «процепило», «чтобы дети поуламывали елку зажечься»; «многочисленная шерсть на морде»; «Ситуация с девушкой в итоге разрешилась тем, что беременность оказалась каким-то глупым трюком, а Петрова осталась»; «Еще Сергей вел дневник, где описывал свои напряжения на почве вспахивания литературы»; «что-то вроде ревности и чувства собственности, которую без спроса трогала врач».

Это лишь некоторые примеры. Но, с другой стороны, ведь и мир, на который смотрит Петров, — одна сплошная неловкость. Если не сказать ошибка.

Смыслы. Домыслы. Фокусы

Что мы узнаем об автомеханике Петрове из романа?

Что ему 27 лет. Что он не только работает в гараже, но еще рисует комиксы. Вполне бескорыстно, без надежды на публикацию, но с истинной серьезностью профессионала. Что комиксы эти нравятся Петровой и Петрову-младшему.

Петров любит читать, и с детства его окружали книги. Три особенно поразили его в раннем возрасте: книга о фокусах, книга с иллюстрациями к «Звездным войнам» и руководство по ремонту автомобиля «Москвич». Две последние выполняют чисто механическую функцию, то есть объясняют две ипостаси Петрова: художника и автослесаря. А вот первая имеет отношение к роману в целом. Он ведь тоже своего рода фокус.

Сергей не случайно дает читать Петрову свои романы, в которых пытается подражать то Толстому, то Тургеневу, то Достоевскому, то Довлатову. Кстати, следы влияний этих писателей легко обнаружить в «Петровых в гриппе». Петров любит Довлатова, знает Замятина, Платонова и, когда азартно вскапывает огород на бабушкиной даче, сравнивает себя с героем «Котлована». Он читает не только книжки в мягкой обложке и выказывает знакомство с детской литературой, которую читает Петрова, но и, например, знает «Разговоры с Гете» Эккермана.

Петрова удручает серый, убогий, неряшливый, неприютный, словно искалеченный, поруганный мир, который его окружает: унылые городские пейзажи, загаженные подъезды, разукрашенные идиотскими надписями лифты и стены на лестнице. И обитатели этого мира, «сумасшедшие», пристающие к нему в транспорте с разговорами, тоже не вызывают у него теплых чувств. Петров пугается этих людей, тем более что, кажется, не в силах дать им отпор. Он как будто с детства был обречен на терпеливое непротивление. Как ребенком он покорно сносил тщательное укутывание в многочисленные одежки, послушно семенил за ведущей его за руку мамой на совсем не желанный праздник, как позднее, уступая родителям, ездил на дачу к бабушке, чтобы мучиться целый месяц, выслушивать упреки и соблюдать многочисленные запреты, — так и теперь он не может противостоять чужой агрессии, чужой воле, не может настоять на своем. Его первая любовь — скорее, уступка, капитуляция. Он не был увлечен, напротив, избегал им увлеченной особы. Его отношения с Игорем до курьеза напоминают отношения Ноздрева и Мижуева. В нем копится раздражение, но он боится дать выход ему. Его влекут тишина и уединение. Ему хочется, чтобы все оставили его в покое.

Зато Петрова дает выход «раздражению», хотя тишина и уединение привлекают ее не менее и окружающий мир и люди, в нем обитающие, вызывают те же эмоции, что и у Петрова. У них вообще подозрительно много сходных черт. Она татарка, а он похож на азиата, так что на улице у него все время спрашивают документы. Оба любят читать. Оба не слишком разговорчивы и почти одинаково смотрят на мир. Есть и другие, уже сюжетные, любопытные совпадения, но, опуская их, сразу перейду к главному.

Никакой Петровой нет — это выдумка Петрова и часть его самого. Это фантом, его раздражение, вытесненное в литературу. Не вполне азиатская внешность Петрова гротескно воплотилась в жену Нурлынису Фатхиахметовну. Чем не персонаж для комикса?

«Не нужно уподобляться юному Сергею, — думает Петров о своем творчестве, — и поэтому идея про супергероя-женщину, которая днем учит детей в начальной школе, а по ночам режет всяких отморозков, — это очень плохая идея». Вот вам и Петрова, если заменить школу на библиотеку и учесть, что, видимо, не только «отморозки» попадались ей на пути.

Кстати, и Сергея никакого отдельного не было, а потому и уподобляться некому. Сергей — это тоже Петров, сжегший свои литературные опыты, художественно воплотивший один из своих детских снов (ему снилось, что он стреляет в голову человеку), убивший в себе писателя, то есть «серьезного», с претензиями на величие писателя, и в рисование перенесший литературу. Забавно, что Петров только раз в романе называется по имени. Сначала мы узнаем, что он четырехлетним знает две буквы алфавита, в частности ту, с которой начинается его имя. И это буква «С». Разумеется, имя Петрова, единственный раз промелькнувшее в романе, — Сергей (мать в разговоре с подругой называет Петрова по имени).

«Этот Игорь — твой настоящий друг или воображаемый?» — спрашивает Петрова своего мужа. Конечно, воображаемый, вымышленный. Самый вымышленный из всех персонажей романа, а потому и не вполне понятно, кто он такой. То ли успешный бизнесмен, то ли большой начальник, забавляющийся с народом. Благодарный опекун Петрова и его мечта о легкости, беспечности и силе, мечта о человеке, который с ноздревской жизнерадостностью весело идет по жизни и как будто не замечает унылого ада, царящего вокруг.

Так что остается один Петров. И, вполне возможно, действительно в гриппе. А все остальные — «призраки его воображения», говоря его же словами.

О чем же, получается, роман? Об этой странной уродливой действительности, как писали критики позапрошлого века, которая душит и давит, не отпускает от себя и вырваться из которой нет сил. Об «окружающих существах», как говорит Петрова, аборигенах этого мира, которые мало напоминают людей. И о писательских исключительных, «супергеройских» амбициях, столь же страстных, сколь и тщательно замаскированных. Ну и о звере, притаившемся в человеке. Недаром же ребенок Петров-старший чувствует себя «маленьким зверем». Забавная рифма к «зверю», которого ощущает в себе Петрова и наличие которого подозревает в Петрове-младшем.

Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. — М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2018. 411 с.

Понравился материал? Помоги сайту!