25 ноября 2016Литература
163

Приключения детской литературы на фоне нон-фикшн

Есть литература и есть «детская литература», констатирует Юлия Яковлева

текст: Юлия Яковлева
Detailed_pictureФрагмент обложки книги «Три четверти» Анны Красильщик© Albus Corvus

К московской ярмарке non/fiction почти все более или менее большие статьи — о том, что там купить. Списки часто пересекаются, уже сейчас ясно, что на ярмарку за покупками пилить надо не с сумкой, не с рюкзаком, а чемоданом на колесиках. Такое впечатление, что издательства подтягивают именно к этой ярмарке свои самые амбициозные новинки. Романы и детские книги в том числе. И это интересно. Термин «нон-фикшн», пересаженный на русскую почву, на глазах наливается новым — расширенным — смыслом. Мол, фикшн, но с трубой повыше. Для тех, кто поумнее.

Приключения русской детской литературы на этом фоне особенно интересны.

Всего каких-то два-три года назад хорошая книжка почти всегда оказывалась переводной. Это раздражало, потому что таким образом российским издательствам очень легко было симулировать умственную деятельность. Требовался только Гугл: вбиваете «Кальдекоттовская медаль», «Премия Андерсена», «Болонья Рагацци» — и снимаете сливки сливок с мирового рынка. Высокие профессиональные стандарты западных издателей всем в России нравились — плакать при этом кровавыми слезами над каждым собственным проектом (и год, и два, и три — пока не получится конфетка) никто не был готов, да, видимо, и не особо умел. Примерно в то же время Кольта и предсказывала, что однажды штормовая волна великолепных переводных книг что-то сделает с самими российскими писателями и иллюстраторами. Они научатся. Новинки нынешней ярмарки ясно показывают, что процесс пошел: в этом году хорошие русские детские книги впервые заметны в море хороших переводных. Либо это западные книжки, заново — и лучше! — нарисованные русскими иллюстраторами (например, норвежский «Простодурсен»), либо полностью местные изделия.

Этот сдвиг в сознании очень важен. Не просто сдвиг, а смена идеала. По текстам предыдущего поколения постсоветских детских авторов совершенно ясно видно: люди мечтают писать (рисовать) так, как писали (рисовали) в советские 1970-е. Что, конечно, диковато, поскольку весь остальной мир до сих пор пытается научиться делать книжки как в СССР 1920—1930-х (каталог новинок одного из мировых флагманов, португальской Planeta Tangerina, так и вовсе пугающе кажется инкарнацией Детгиза и «Радуги» их ранних, лучших времен). Диковато — и очень-очень провинциально. Провинциально настолько, что на международных ярмарках во Франкфурте и Болонье не канает даже в качестве местной экзотики. Потому что, к сожалению, детская литература 1970-х (за редчайшими исключениями) — это довольно плохая литература и очень плохой дизайн. Рыхловатость и дряблость, эстетическая трусоватость и атрофия воли, необходимой, чтобы построить книжку, у которой были бы как минимум внятные начало, середина и конец, — все эти наследственные болезни перешли в следующее поколение. И только волна переводных книг (по-прежнему не иссякающая) сумела если и не смести эту макулатуру совсем, то расчистить место русской литературе совершенно иного толка. Обратите внимание на дебютантку сезона — Дарью Варденбург с ее «Правилом 69 для толстой чайки»: интересно вам про яхтенный спорт или нет, но принадлежат эта книга, этот голос, это владение ремеслом, эта манера рассказывать — совершенно новому поколению.

Особенно драматично выглядит, когда писатель нового поколения грызет эту пуповину, связывающую с 1970-ми, но на самом деле попросту не дающую дышать собственными легкими, прямо у тебя на глазах. «Три четверти» Анны Красильщик все равно нельзя пропустить: это талантливо и бесстрашно. Когда читаешь, кажется, что к твоей руке вдруг прикладывают то ледяной кубик, то раскаленную монетку. Спокойный, ровный тон. Спокойная, ровная динамика. И вдруг — подробность, реплика, поворот сцены, пробирающие насквозь. Эта книга о подростках, но на самом деле оценят ее нынешние сорокалетние. Кто взрослел в начале 1990-х: ларьки и капоры, жвачки и кассеты, взгляд у Анны Красильщик острый, а память — еще острее.

И вот тут мы натыкаемся на стеклянный потолок. Есть литература, и есть «детская литература». Про литературу пишут, ее обсуждают, за нее дают премии и выдавливают друг другу глаза. Но если поблизости от книжки мерцает слово «дети», то на вас уже посмотрят так, будто вы в большой свет лезете с обкаканным памперсом или флаконом лосьона от прыщей. Если в современном российском словаре понятий «нон-фикшн» — это фикшн поумнее, то «детская литература» — это нечто неполноценное, недо-, для тех, кто не может «настоящую». О ней не пишут обычные литературные критики, за нее если и дают обычные литературные премии, то уменьшенными («детскими») порциями.

А «Три четверти» — это детская книжка? Или все-таки для взрослых? А «Голос» Дарьи Доцук? А «Ты идешь по ковру» Марии Ботевой? А всех их в той или иной степени иностранный предшественник — «Гуд бай, Берлин!», теперь уже более известный как фильм Фатиха Акина?

Откуда этот потолок вообще взялся? Или он был всегда, просто, пока не было хороших российских книг, и его тоже не замечали?

Всегда он точно не был. В 2002 году разразилась запоминающаяся битва при сборнике 20-летней Ирины Денежкиной «Дай мне!». Сейчас ее легко представить в каталоге «Самоката», «КомпасГида», возможно, «Белой вороны». Но тогда Денежкину объявили «новой Саган» и обсуждали нутряной рык. Денежкина вошла в финал «Национального бестселлера», проиграла с отрывом в одну ноздрю «Господину Гексогену» Проханова, и вокруг этого тоже очень шумели. Сдулась она моментально. Только Виктор Топоров еще в одиночестве грозил: мол, погодите, вернется лет через десять-пятнадцать — и ого-го! Но прав оказался только насчет срока. Вместо ого-го вернувшаяся Денежкина выхлопнула сценарий сериала на ТНТ, и то в соавторстве. Может, и стеклянный потолок «детской литературы» с тех пор навис в знак разочарования, которое не прощают? Ложечку, мол, нашли, но осадок остался.

Новых русских писателей, так опрометчиво связавшихся на старте с «детскими» и «подростковыми» книгами, в таком случае можно только пожалеть. «Я новый, — кричал я, — я новый! Я неизбежный, я пришел! <...> и тут совершенно неожиданно увидел, что на сером пиджаке у меня большое масляное пятно с прилипшим кусочком лука. Я растерянно оглянулся. Не было ночи и в помине. Бомбардов потушил лампу, и в синеве стали выступать все предметы во всем своем уродстве. Ночь была съедена, ночь ушла». Потерянное поколение будет состоять именно из них.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246298
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202412948
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202417632
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202422822
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424490