19 мая 2017Кино
374

Про уродов и детей

Зинаида Пронченко против Звягинцева

текст: Зинаида Пронченко
Detailed_pictureКадр из фильма «Призраки Исмаэля»© Jean-Claude Lother / Why Not Productions

70-й Каннский фестиваль Пьер Лескюр и Тьерри Фремо решили по-домашнему открыть фильмом Арно Деплешена «Призраки Исмаэля». Западноевропейский кинематограф, в первую очередь родина кино — Франция, давно уже уступил пальму первенства азиатам и прочим «варварам». Режиссеры бывшей метрополии за вычетом нескольких безумцев вроде Ларса фон Триера погружены в меланхолию и пассеизм, перебирая образы прошлого, как четки. Вот и «Призраки Исмаэля» — пример типичной галльской ностальгии последних лет по Франции де Голля и Годара, полумистическая притча о бесплодных муках творчества, перенасыщенная разномастными культурологическими экивоками — от Джойса к Лакану через хасидизм. Главный герой, утративший вдохновение режиссер (Матье Амальрик), ночи напролет мечется в структуралистском бреду, мечтая увидеть призрак усопшей жены (Марион Котийяр), однако вместо нее ему является то Сартр, то многозначительный Луи Гаррель по имени и фамилии — о боги! — Иван Дедалюс.

Но главной интригой первого дня, разумеется, был никакой не Деплешен, а Андрей Звягинцев, вернувшийся с «Нелюбовью» жечь сердца людей. Если «Левиафан» почвенники упрекали в очернительстве современной России, то «Нелюбовь» можно смело записать в кино человеконенавистническое вообще. Теперь уже точно ясно — Звягинцеву нет дела до России и лично Путина, он смотрит на вещи шире: грех не имеет национальной принадлежности, история не компрометирует географию.

Диалог с публикой, начатый Звягинцевым в «Елене», выглядит как беседа полотера-самозванца Воронова с сибирским писателем Ермаковым из «Я шагаю по Москве».

«Что ж все люди сволочи?» — спрашивает зритель. «Люди… людьми движут любовь, голод и страх смерти, то есть эгоизм, — отвечает режиссер (с одной поправкой — теперь и любовь списали со счетов). — А остальное — лакировка действительности».

Кадр из фильма «Нелюбовь»Кадр из фильма «Нелюбовь»© «Нон-Стоп Продакшн»

Коллизия «Нелюбви» лаконична, фильм условно может считаться сиквелом «Елены». Обуржуазившиеся за счет наследства люмпены с окраин счастья не нашли и вот снова делят жилплощадь. Женя и Борис, семейная пара тридцать плюс, разводятся и вынуждены продавать квартиру в Тушине, стилизованном камерой Кричмана под брейгелевских «Охотников на снегу». Нажитое добро волнует героев гораздо больше, чем потомство. Единственного ребенка, Алешу, родители планируют отдать в интернат. У Жени новый перспективный любовник, у Бориса уже глубоко беременная любовница. Подслушав их обмен матерными любезностями, сын сбегает из дому. Оставшиеся полтора часа экранного времени мы наблюдаем за поисковой операцией, протекающей на фоне позднесовестких руин и подмосковного лесопаркового Эдема. Полный набор привычной для Звягинцева атрибутики тут как тут: Древо жизни, на котором полощется, словно змей-искуситель, красно-белая оградительная лента, затопленные цеха — реверанс Андрею Арсеньевичу, а также лазоревая кухонная утварь, знакомая нам еще по «изгнаниям-возвращениям».

Как и другой корифей отечественного драматического искусства, Константин Богомолов, Звягинцев убежден: гетерогенную «россиянскую жизнь» экран стерпит. В меню «Нелюбви»: русско-европейская кухня, суши, пицца, кальян, караоке, детская комната. Зарубежная пресса сравнивает Звягинцева с Бергманом и Антониони, но потому, что они просто не слышали про группу «Ленинград» — только у Сергея Шнурова получается поженить лабутены с самодержавием и народностью. Звягинцев же чужд всякой иронии, для него треники Bosco Sport Russia и Дмитрий Киселев (или, шире, телевидение — очевидно, что ВГТРК тут можно легко заменить на Fox News) — это полноценные знамения апокалипсиса и Страшного суда.

Кстати, про суд: совершенно непонятно, зачем автор подвергает своих героев мучениям, если заранее решил, что очищение невозможно. «Нелюбовь» — кино про нелюдей. По сути, все действующие лица фильма — персонажи трэшовых новостей из интернета типа: в городе N бабушка убила внука, укравшего пенсию, и пожарила его на сковородке, или, наоборот, внук бабушку. Женя, Борис, офисные коллеги, полицейские, да даже волонтеры лишены напрочь каких бы то ни было человеческих чувств, они живут инстинктами — самосохранения и размножения. Мир Звягинцева населен млекопитающими. Любопытно, что многие критики отмечают удавшиеся в «Нелюбви» сцены секса — это и правда большая редкость для русского кино. Ведь только спаривающиеся животные всегда естественны, на камеру или так. Но стоит ли предъявлять животным их низменную сущность, парить морализатором над бездной? Неразумные существа не познали различия, какие к ним претензии?

Самое важное в «Нелюбви» (да и вообще во всем творчестве Звягинцева) — это, конечно, ставший уже фирменным прием: обобщения. Борис и Женя — идеальные незнакомцы. Вроде бы столько говорящих деталей — иконы, радиосводки, селфи, быт, но это все «о времени», а не о конкретных людях, чью историю нам как бы рассказывают. Мы не знаем, кто они и откуда, — как же мы поверим, что они идут именно туда, куда их тащит хотение режиссера? «Нелюбовь» — новая абстракция Звягинцева, который толкует об универсальном, вселенском, потому что частного, интимного про своих героев попросту не знает.

Кадр из фильма «Wonderstruck»Кадр из фильма «Wonderstruck»© Metropolitan FilmExport

Ювенальным проблемам посвятил свой новый фильм и Тодд Хейнс. У его «Wonderstruck» в анамнезе разное — например, «Невероятное путешествие мистера Спивета» Жёне, — но главный референс Хейнса все же из литературы: вечный сюжет о сироте, воспетом и Диккенсом, и Гектором Мало. Его Хейнс предпочел трактовать на манер Донны Тартт. Потерявший маму в автомобильной аварии малыш Бен отправляется из снежной Миннесоты в Нью-Йорк на поиски отца. Действие разворачивается в 1970-х гг., лакомую эпоху для стилизатора-перфекциониста. Городские сцены — однозначно лучшее, что есть в «Wonderstruck», экзотичная фактура Квинса тех лет воссоздана Хейнсом с такой любовной скрупулезностью, что чуть ли не превосходит в аутентичности «Серпико» или любой опус blaxploitation. В остальном «Wonderstruck» — экспериментальный высокобюджетный ералаш и кино той самой «доброй улыбки», которая последнее время, увы, не сходит с лица многих мэтров.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319762
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325175