3 сентября 2019Кино
142

Бурак Чевик: «Темой фильма стало убийство моей бабушки моей тетей и ее любовником»

Турецкий режиссер экспериментального кино — о своей второй картине, снятой в неожиданном жанре семейного тру-крайма

текст: Никита Смирнов
Detailed_pictureКадр из фильма «Принадлежность»© Fol Film

Когда Бураку Чевику было девять лет, его бабушка была зверски убита в собственной квартире в Стамбуле. Следствие пришло к выводу, что убийство совершили ее дочь Пелин со своим любовником Онуром. Спустя 15 лет Чевик снял об этом фильм «Принадлежность» — экспериментальную работу, поделенную надвое: в первой части мы видим документальные свидетельства преступления, изученные Чевиком, а во второй — его интерпретацию отношений между Онуром и Пелин. При этом первая часть лишена участия артистов: мы слышим закадровый голос, который зачитывает признательные показания Онура, и видим съемки безлюдных мест, фигурирующих в рассказе. Вторая часть, напротив, целиком посвящена двум людям: Онуру и Пелин, их знакомству и интимным отношениям.

Никита Смирнов встретился с Чевиком на фестивале «Край света», где была показана «Принадлежность», и записал рассказ режиссера о том, как попытка посмотреть в лицо личной трагедии стала фильмом. Удалось ли Чевику использовать кино как инструмент терапии? И почему он выбрал именно такой взгляд на эту историю?

Делать кино уже значит думать о смерти. Онтологически кино подвержено умиранию, как и все остальное. Что 16 миллиметров, что 35 — пленку можно потрогать, она может погибнуть. Сегодня эпоха цифрового видео, фильм становится набором ноликов и единиц — и он может исчезнуть. В начале «Принадлежности» я говорю за кадром о том, что все эти годы продолжаю размышлять о смерти, убийстве и других вещах. Но темой фильма «Принадлежность» стало убийство моей бабушки моей тетей Пелин и ее любовником Онуром. Я хотел посмотреть в глаза смерти, чтобы избавиться от мыслей о ней. Но когда закончил фильм, то понял: все наоборот — эти мысли я должен носить в себе. Это своего рода дар, из-за которого я и делаю кино.

На протяжении 13 лет я думал, что дело об убийстве бабушки вполне рядовое, обыкновенная семейная трагедия. Но затем я стал читать материалы дела, посещать места, упомянутые в показаниях, и понял: это дело проходит посередине моей собственной жизни, посередине меня самого. Эти события сильно повлияли на мое мировоззрение, даже на то, как я воспринимаю кино. Вглядеться в эту историю значило вглядеться в самого себя.

Кадр из фильма «Принадлежность»Кадр из фильма «Принадлежность»© Fol Film

Я стал изучать материалы, читать отчеты расследования. Из них я понял, что многие места, которые упоминаются в расследовании, знакомы мне с детства — в первую очередь, квартира бабушки. Я решил посетить ее. Впервые за все эти годы я пришел к дому бабушки. И вот, стоя внизу у подъезда, я понял, что не могу подняться. Просто не могу.

А раз я не могу подняться, здесь что-то есть. В этот момент, по сути, и родился фильм.

Мне понадобилось шесть-семь месяцев, прежде чем я сел за сценарий. Я всегда долго изучаю материалы и быстро пишу: на сценарий «Принадлежности» ушло три дня. Дело в том, что я никогда заранее не знаю, куда меня приведет фильм. Если знаю, то просто не делаю его. Я не знал, каким будет мой взгляд на Онура и Пелин: ведь это очень личная история. Где-то по пути я понял, что не могу дистанцироваться от них. У меня были очень живые, тесные отношения с тетей. Я не мог от них отгородиться.

В эти полгода я придумал двухчастную структуру. Первая часть — это документальные показания Онура и те места, которые в них упомянуты. Онур вспоминает ночи с Пелин. Мы бродим по его воспоминаниям. Это то, на что только кино способно: вместе с человеком пройти сквозь эти воспоминания, но при этом не показывая людей — только сами места. В показаниях Онур говорит, что убийство надо было совершить с помощью массажа сердца. Он говорит, что Реджеп (сообщник, которому Онур должен был заплатить за убийство. — Ред.) «делал это много раз». При этом мы вообще не знаем, существует ли Реджеп. Возможно, он — всего лишь вымысел Онура. Его так и не сумели найти, и суд пришел к выводу, что никакого Реджепа не существует.

Кадр из фильма «Принадлежность»Кадр из фильма «Принадлежность»© Fol Film

Вторая часть — что-то вроде романтического фильма с Онуром и Пелин. Туда я поместил свой опыт общения с ней. Там растворено многое от меня самого: мои воспоминания о прошлых девушках, мои случайные связи.

Мне нужен был этот контраст. Ведь, если мы уже знаем, что перед нами хладнокровные убийцы, как мы можем смотреть романтическую часть: их первую сладостную ночь вместе? Но они сами не могут понять, что чувствуют и как им держать себя в руках. Это отражено в первой части, в постоянной перемене мест. Зритель находится в замешательстве, ему сложнее осуждать персонажей. Я и сам в замешательстве.

При этом я постарался размыть фон, лишить эти места классовой принадлежности. Поэтому в домах — интерьеры IKEA, на экране — обычные европейские машины. В то же время этот фильм немало говорит о переменах в Турции, о том, как за 15 лет изменилась топография Стамбула. Турция сильно поменялась. Здесь выросло много высоток. Убийство произошло в одном из таких высотных домов. Если бы это был регион, такое дело было бы невозможно, люди услышали бы, что происходит. А теперь у нас высотки, которые реформируют отношения между людьми.

Кадр из фильма «Принадлежность»Кадр из фильма «Принадлежность»© Fol Film

Я получил разрешение заняться этой историей от матери. Мне не нужны были разрешения ни моей тети, ни ее любовника. Потому что это моя история, это история моей бабушки. Кроме того, это не документ, это фильм. Даже в документалистике есть авторская перспектива. У каждого фильма своя действительность. Здесь — моя.

Я также изменил имена и даты. Все прочее — правда, но я защищаю своих персонажей и не даю — ни в фильме, ни в интервью — сведений о том, что с ними происходит пятнадцать лет спустя. Никто этого не узнает.

Я могу только сказать, что Онур и Пелин скоро посмотрят фильм. Знаю, что им очень любопытно. А мне нет. Мне все равно, что они почувствуют.

Сегодня я продолжаю горевать о бабушке и думать о смерти. Но я немного примирился с этими мыслями. Страх все там же, но переменился сам взгляд на него. В этом смысле я, наверное, стал свободнее.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320765
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325881