4 июня 2015Театр
316

Танцы на улице

Саша Денисова о премьере проекта «Remote Moscow» группы Rimini Protokoll

текст: Саша Денисова

Rimini Protokoll — легендарная театральная группа, которая делает каждый новый свой спектакль непохожим на предыдущий. Они не монетизируют метод, да и метод-то их — свобода творческого мышления. В общем, Rimini постоянно открывают что-то новое. В их спектаклях сочетаются документальный театр, свидетельский и какой-то еще непонятный. Неклассифицируемый. Вот «Капитал», где слепой, эмигрантка и преподаватель политэкономии рассказывают, как доктрина Маркса изменила мир и их жизнь, вот «Проба грунта в Казахстане», где рассказы о личной судьбе эмигрантов тесно связаны с космосом и нефтью, вот «100% Лондон», где сто горожан на сцене в игровой форме, отвечая на вопросы, являют собой срез общества, вот «Call Cutta in a Box», где ты внезапно для себя разговариваешь с незнакомцем на другом конце света. И вот усилиями продюсера Федора Елютина в Москве появляется «Remote Moscow», сделанный до того для пятнадцати других городов мира. И это, поверьте, нельзя пропустить.

На кладбище группе людей выдают наушники, после чего они выбирают могилы и пристально вглядываются в них. До начала спектакля — а спектакль ли это? — до начала театра, скажем так, на могилы все плевать хотели. Все смотрели в айфоны. Потом в наушниках возник волнующий голос, и вдруг все начали усиленно думать о бренности бытия. Голос возвестил:

«Меня зовут Милена. Как звучит мой голос? Вы представляете себе чье-то лицо, когда вы слышите меня? Как выглядят мои глаза? Как выглядят мои губы, когда я говорю? Губы — это то, что можно поцеловать. Но у меня нет губ. У меня нет языка. У меня нет рта. Мой голос звучит странно? Я знаю. Мои слова созданы из более 2500 часов записи женского голоса. Слова были разбиты на слоги на компьютере. Я составляю слова из этих слогов. Я звучу немного искусственно. Простите, я не человек».

Речь и впрямь лишена ударений, но не так идиотически, как автоответчики в банке. Мы повинуемся Милене. Все коллективно думают о смерти. Memento mori. У меня могила без портрета, я пытаюсь представить, что за тело истлело тут до моего рождения. Со всем уважением к почившему — не могу. Мы идем к церкви, построившись в колонну, как похоронная процессия. В наушниках траурный марш — а в реальности тишина, и даже птицы не щебечут. Откуда птицы — на Третьем транспортном кольце? Звуковой ряд выстроен ловко: мы на волейбольной площадке — вокруг крики болельщиков, мы в монастыре — служба.

Мы — стая других. И, в принципе, мы все только что разрушили матрицу. Только это еще не так заметно.

На нас воздействуют. Мы идем в лад с программой, поворачиваемся, куда она просит, и видим то, о чем она говорила за секунду до того, выходим в город, садимся в метро, переходим дорогу — и все время программа нас опережает. Рядом с вами стена, на вас едут машины, вы проходите сквозь железные врата и становитесь на конвейер (это о метро). Ты все время в плену технического совершенства тура «Remote». Но не техника главное.

Программа руководит твоей оптикой. Ты видишь вокруг театр. Ты видишь другой город, хотя идешь знакомыми улицами. Ты видишь другое человечество, хотя, в общем, что нового ты можешь узнать о человечестве? Ты узнаешь что-то новое о себе. Бунтарь ты или конформист, готов ли ты бегать по эскалаторам и ходить задом наперед? Да, ты готов сделать все. Кто-то даже порывался спрыгнуть с крыши, когда голос предложил. Тут вспомнилась моя мама Ольга Ивановна с традиционной репликой: а если все прыгнут с двенадцатого этажа, ты тоже прыгнешь? Мама, да! И во всем вините Rimini Protokoll.

«Девяносто девять процентов нашего генетического материала — одинаковые. Одинаковый материал. Но разное программное обеспечение. Вы хотите быть вместе, но не слишком приближаться друг к другу. Так выглядит группа, которая не хочет быть группой. Я буду называть вас стаей».

Стая — это полсотни человек, купивших билет на «Римини», единая боевая ячейка. Наша цель — коллективное переживание. Все-таки в ноосфере что-то происходит, когда люди усиленно думают об одном: о смерти, о жизни, о предназначении человечества. Это сплачивает. Как в сказке о венике — сообща мы становимся силой. Эта новость приводит в восторг пятьдесят взрослых человек.

Кажется, только мы улыбаемся друг другу в московском метро. Кажется, только мы можем вести себя свободно. Пара молодых людей взяла с собой младенца в коляске. Младенец без наушников, но как будто бы тоже в доле.

© Дарья Нестеровская

Мы становимся в плие на эскалаторе. Хулиганье, одним словом. Эскалатор напротив в недоумении. Мы делаем совсем не то, что свойственно пассажиропотоку — а свойственно ему молча ненавидеть других и двигаться как зомби. Мы — стая других. И, в принципе, мы все только что разрушили матрицу. Только это еще не так заметно.

«Только дети смотрят вам в глаза. Их еще до конца не запрограммировали. У них нет системы ограничения доступа. Но вы уже выучили свой урок. Цивилизация научила вас, как действовать против своих инстинктов, вашими действиями руководят уважение и вежливость. Я не знаю, что это».

Главный опыт «Remote» — будучи в насильственном управлении голоса-диктатора, ты, как ни странно, получаешь опыт свободы. Вдруг оказывается, что ты можешь бегать, прыгать, ходить задом наперед, скандировать, танцевать на улицах города — плюя на общественное мнение с высоты московской крыши. Ты можешь выделяться из толпы — и это не страшно, не глупо, а, как бы это сказать, естественно. Это завораживает не меньше, чем голос Милены. Свой нераскрытый потенциал. И самое страшное — ты переходишь улицу в неположенном месте.

«Каждый светофор — это небольшое упражнение в автоматизированной диктатуре. С этого момента вам придется следовать многим знакам и правилам».

Я поняла, что этот голос не доведет меня до добра, когда съела два монастырских пирожка. Я вообще-то не ем белого хлеба. Глютен и все такое. И вдруг такой отчаянный выпад против собственных принципов! Но это был еще не предел.

Полсотни человек вышли из Столешникова, встали перед Государственной прокуратурой и стали потрясать кто чем может. Футлярами Gucci, айфонами, молескинами, зонтами, расческами и даже томиком Эмили Дикинсон. Я требовала чего-то от прокуратуры, высоко подняв над головой косметичку. Люди выходили из «Мариотта» и «Мазерати» разобраться в наших протестных настроениях.

Вообще москвичи, надо отдать им должное, вели себя как открытые и любопытные люди. Как в мультике — улыбнись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется. Москвичи улыбались в ответ. Значит, разрушить матрицу можно? Некоторые пытались смотреть туда же, куда и мы, делать то, что мы, идти как мы или просто останавливались поглазеть. Аплодировали. Говорят, в Питере люди старались не замечать стаю «Remote». И бочком, бочком. А в Бразилии, говорят, наоборот, люди примыкали к стае — даже и без наушников. «Remote» становился барометром общества.

— Саша, я ж закомплексованный человек — и вдруг танцую перед ГУМом? — удивлялся себе режиссер Х. — Как они сделали это?

Действительно, как? Это высокотехнологичный театр? Навигатор? Городская экскурсия? Голос свыше? Компьютерная игра про бытие? Интеллектуальный квест? Философская лекция о тщете всего сущего? Не знаю. Но голос пообещал, что прежними мы уже не будем.

И, вы знаете, да.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320737
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325848