28 февраля 2019Театр
168

Предупреждение

«Рождение Сталина» Валерия Фокина в Александринке

текст: Елена Горфункель
Detailed_picture© Владимир Постнов

Режиссера ни в коем случае нельзя спрашивать, что он хотел сказать своим спектаклем. Такой вопрос выдает праздное любопытство, которому не место в отношениях мастера и серьезного зрителя: если спектакль получился, то ответ очевиден. В финале «Рождения Сталина» в постановке Валерия Фокина в Александринском театре из оркестровой ямы в гробовой тишине медленно поднимается серый, необъятных размеров монумент вождя. Поднимается, но не встает во весь рост. Тьма на мгновенье покрывает и статую, и зал. Загорается свет, и актеры выходят на поклоны, как будто никакого каменного истукана не было. Понятно, что для режиссера финал, а значит, и спектакль — не что иное, как предупреждение. В этом полуосуществленном подъеме из небытия того, кого уже и из Мавзолея вынесли, и множество раз прокляли и отвергли, — метафора возрождения зла, персонифицированного в одном человеке. Предупреждение и, возможно, пророчество Фокин сделал театральным высказыванием.

Язык его режиссуры — ясный и лаконичный (если спектакль получается). Про него, Фокина, можно сказать так, как говорили про одного знаменитого драматурга: «холодный, как рыба, и твердый, как гвоздь». Логика и рационализм делают сочинения Фокина иногда несколько прямолинейными, но, безусловно, прямыми. Спектакль о рождении Сталина — не сатира и не апология. Это исследование. Я бы сказала — исследование по-брехтовски, если бы отстранение от модели, от героя не было таким решительным и лишенным (почти) сарказма. Дистанция между Сталиным и автором имеет смысл. Когда слышатся слова внутреннего монолога Сталина, возникает ощущение, что в число очевидцев этих признаний входит и режиссер. Что он сам впервые прислушивается к тому, что «варилось» в этой голове, какие планы и какие выводы она делала.

Но кто такой Сталин в данном случае? Просто вождь народов, генералиссимус рождения 1878 года? Очевидно, что нет. Сталин — это один из. Аналогия отправляет сразу же к «Бесам» Достоевского. К тому, как пластична моральная природа человека, и к тому, как формируются благодаря этой пластике молекулы зла, образуя в итоге готовую взрывную массу, опасную для человечества. Достоевский изучил подобный феномен в русской истории, в ее непосредственном и виртуальном вариантах. Вспоминается один из лучших спектаклей Малого драматического театра — «Бесы» Льва Додина, в часовом измерении длившиеся целый день. Исследование Додина по роману Достоевского было скрупулезным, сценически ярким, щедрым в показе быта, в юморе, психологизме. Но Фокин «разговаривает» иначе. И его исследование обращено в относительно недавнюю русскую историю. Кроме того, аналогии по ходу истории множатся. Опыт студента Нечаева или кружка «наших» у Достоевского не удался, но опыт Артуро Уи (снова Бертольт Брехт!), опыт Сталина удались. Персонажи реальной истории и персонажи театральные становятся зеркальными отражениями — как это происходит у Фокина. Так что у Фокина рождается не Иосиф Джугашвили, а очередной монстр.

© Владимир Постнов

Название спектакля Александринки может породить впечатление, что театр в который раз берется разоблачать культ личности, что Фокин сколько-нибудь заинтересован в психологической и фактической реконструкции биографии Джугашвили-Сталина. Я в этом сомневаюсь. Название спектакля вызывающе. Оно одинаково должно раздражать и сталинистов, и антисталинистов. Наше общество слишком давно и очень демонстративно разделилось на эти части, и схождения в ближайшем будущем не видится. Потому-то «Рождение Сталина» кажется провокацией, направленной к обществу.

Не будучи сколько-нибудь политически завербованным гражданином, я отзываюсь на провокацию театра, ибо в ней есть главное — художественность послания. В ней есть театральная красота, поэтичность, убедительность.

Сталин, возглавлявший Советское государство на протяжении почти тридцати лет, неоднократно становился персонажем театра и кино. Сначала — исключительно положительным персонажем, последние десятилетия — то мудрым властителем и полководцем, то тираном и убийцей. В 1949 году молодой Товстоногов поставил с молодым Евгением Лебедевым в ленинградском Театре им. Ленинского комсомола спектакль о молодом Сталине — «Из искры». Спектакль едва не стоил Товстоногову и Лебедеву карьеры, но в результате удостоился Сталинской премии. С тех пор молодой Сталин не появлялся ни на сцене, ни на экране. Фокин начинает (да и продолжает) с того, что хорошо известно из биографии Сталина, — с отречения от Бога. Со сцены в приемной семинарии. Только толкование факта отречения совсем иное, чем в советских жизнеописаниях: все позволено, если Бога нет. Молодой семинарист меняет очередь в предложении о причине и следствиях, в том тезисе, который был знаком, прочувствован и выбран лозунгом поколениями радикалов-бунтарей конца ХIХ — начала ХХ века. Сосо ищет вседозволенности и находит ее в свободе от Бога, то есть от совести. Первая же сцена спектакля задает сквозную тему: первый шаг от совести, то есть от Бога, есть шаг к дьяволу. Никаких точных (сколько-нибудь визуальных, наглядных) указаний на этот счет режиссер не дает — и значение первого, казалось бы, свободолюбивого, в духе того времени, озадаченного потерей нравственных ориентиров, шага угадывается не сразу.

Спектакль Фокина — не сатира и не апология. Это исследование.

Тут необходимо сказать об исполнении роли Сталина Владимиром Кошевым. Если бы не этот актер с его неожиданно раскрывшимся сильным темпераментом — потому что его Раскольников в фильме Дмитрия Светозарова был более жертвой обстоятельств, чем их творцом, хотя связь между студентом-убийцей и семинаристом-раскольником есть — так вот, если бы не актер, многое в фигуре главного героя оставалось бы непонятным. Кошевой играет широко и внятно. Он, как и режиссер, не сочувствует Сталину и не уничтожает его. Он остается наедине с ним, вслушиваясь в его монологи, всматриваясь в его душу. Накопления к полной сталинской симптоматике происходят у Сталина-Кошевого постепенно. Например, он так грубо отталкивает от себя девушку, которая явно предпочитает его своему жениху, другу Сталина, что невольно вспоминаешь доступную всем историю взаимоотношений Сталина с женой. Или другая сцена: товарищи, вдохновленные Сосо на теракт, убийство десятков людей на площади Эриванского, чтобы достать необходимый для революционных дел капитал, идут на риск, на смерть, на преступление, а вождь в это время (как ни смешно, подобно стратегии В.И. Чапаева — командир должен быть в засаде до поры до времени) дожидается результатов акции, сидя в винной лавке.

Кошевой в роли внешне похож на своего героя. Актер, не форсируя это сходство (привлекательный черноволосый чувственный юноша), некоторыми штрихами доводит его до сгустка характера, который в любой момент может стать антипатичным. Молодой Сталин Кошевого — лидер, сначала совсем маленький, но поднимающийся в росте. Он удачно применяет лексикон романтического революционера, он — в меру фразер, в меру товарищ. Он умеет солгать без подлости и унизить почти незаметно. Он — авторитет, как принято называть главного в шайке бандитов. Факты уголовной деятельности Сталина-Джугашвили тоже давно обнародованы, но театр подает их в рамке несколько саркастической — во всяком случае, едва ощутимый сарказм присутствует в сценах застолья, собрания на лоне природы и т.д. Как ни поразительно, но сами по себе события из жизни молодого Сталина в пьесе «Из искры» и в пьесе «Рождение Сталина» схожи. Вся суть в истолковании, в тоне, в котором подается первая революционная удача. И дело не только в идеологии, на которой споткнулись авторы спектакля 1949 года. Дело не в оценках Сталина как революционера и вождя. Дело в дистанции, выбранной современным театром для вынесения объективного суждения. Театр отстраняется от прежних разнополярных оценок. Автор пьесы «Из искры» известен — это Шалва Дадиани (хотя в свое время это авторство с достаточным основанием оспаривалось). Авторов пьесы «Рождение Сталина» в программке называют чересчур расплывчато — тут и «Бесы» (Фокин мог бы вообще не называть Достоевского, вклад неоспорим), и Булгаков с «Батумом», и «тексты современных авторов». Глухота последних вызывает сожаление, потому что текст, не только режиссерский, но и литературный, вызывает интерес. Кто собрал композицию «Рождения Сталина» и как она складывалась — вопросы без ответов. Спектакль состоит из избранных сцен одной типической жизни (такой же мы могли бы назвать жизнь Нечаева, или Артуро Уи, или даже Нерона из трагедии Расина «Британик»: там он — «нарождающееся чудовище»). Отличная технология Александринки позволяет за пару минут на место одного действия выдвинуть другое. Ритм спектакля ровен (исключение — сцена на кладбище, несколько затянутая) — как будто перелистываются страницы хроники. Автор сценографии, главный режиссер Александринки Николай Рощин, не мудрствуя, меняет одну за другой фурки с интерьерами семинарии, лавки, скромного убежища революционеров или пленэрами. Кроме фурок Рощин один раз использовал большой занавес, выполненный в технике графики и изображающий урбанистический пейзаж Тифлиса — поднимающиеся по уступам гор дома со светящимися окнами. Этот единственный занавес сам по себе — зрелищная удача художника. На глазах зрителей рабочие сцены, ее слуги, ловко и беззвучно делают свое дело — и все-таки они обращают на себя внимание черной одеждой, похожей на костюмы кинто, танцоров на грузинской ярмарке. Конечно, в этом спектакле у них нет той поэтической нагрузки, которая была в грузинских спектаклях Г.А. Товстоногова («Ханума», «Мачеха Саманишвили»), оставаясь неким географическим знаком.

© Владимир Постнов

Среди поучительных и показательных историй из жизни молодого Сосо одна оказывается в центре, на пике биографии, в ее переломном пункте. Бандиты-революционеры пытаются «развести» купца Бархатова на большие деньги, а когда не удается, обещают повесить его одиннадцатилетнего сына. И выполнили бы обещание, если бы Сталину не пришла в голову мысль о шансе сравняться с Богом — только Бог может управлять судьбами. Сосо, настроив себя на роль Бога, отпускает мальчика. Прозрение о своей божественной миссии воодушевляет Сосо, может быть, на всю его жизнь. Он говорит о ней прямо в зал с пламенной радостью в голосе. Отречься от Бога и встать на его место — две воли управляют им.

Ну и вторая кульминация — встреча Сосо и Сталина, роль которого исполняет Петр Семак. Эта, по сути, заключительная сцена напомнила мне один давний зарубежный спектакль по «Братьям Карамазовым». Он начинался с того, что на сцене стоял гроб, в гробу лежал Федор Павлович Карамазов. Потом он поднимался из гроба, а за ним вился длинный сатанинский хвост. Мертвецкая в спектакле Фокина — тот же приют нечисти. В полном парадном облачении, как он лежал некогда в гробу, поднимается и выходит вперед, к Сосо, к зрителям, глава СССР. Сталину 1953 года составляют компанию бледные обнаженные тени его погубленных товарищей. Тени и есть тени, они могут лишь шептать о своей несчастной доле. Но Сталин будущих времен, молодцеватый старик в белоснежном кителе, торжествует победу над собой, тем «заморышем» Сосо, что сломлен и брошен в тюрьму. Тюрьма, где уже испытал физические страдания и унижения революционер-бандит, и мертвецкая на сцене сливаются в одно пространство, как и времена, как эпохи, как Коба восхода и Сталин расцвета советской империи.

Что играет Семак? Величие, победоносное зло, злорадно усмехающееся над своей не до конца проданной, но готовой продаться совестью? Не только это. Вопреки видимой крепости и ослепительной белизне кителя Сталин 1953 года — лишь гнилая плоть, затянутая в прозодежду вождя, в одежду, в которой он столько раз изображался на портретах художников-лакировщиков. У Семака наигранное добродушие умершего Сталина рифмуется со смертью, ее вечным издевательским оскалом.

Фокин, повторю, сказал то, что хотел. И так, как хотел. Его высказывание недвусмысленно и остро. Он уверен, что не опоздал со своим предостережением. Даже если он обманывается, как многие предсказатели до него, если время сталинизма прошло или еще не вступило в очередной виток, он действует по внутреннему убеждению. Другое дело — к кому он обращается. Те, кто пришел на спектакль в Александринский театр, хорошо знают житие от бесов, имеют свое мнение на этот счет. Те же, кто верит в икону сталинизма, в Александринский театр не ходят. И, думаю, не верят равно ни в уроки истории, ни в силу искусства.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320746
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325863