3 июня 2014Общество
155

«После работы играем в театре — отдыхаем от стройки»

Удивительная история двух актеров, которые днем заняты совсем другим

текст: Татьяна Дворникова, Наталия Зотова
Detailed_picture© Анастасия Патлай / Театр.doc

25 мая на очередном показе «Синема верите» мы смотрели материал к новому фильму Анны Моисеенко «Баллада о мигрантах», который посвящен удивительному стечению жизненных обстоятельств. Абдулмамад Бекмамадов, герой фильма, и его товарищ Аджам Чакабоев — по вечерам актеры «Театра.doc», участники спектакля Всеволода Лисовского «Акын-опера». Днем они, как и их многочисленные собратья по трудовой миграции, работают на стройках или где придется. Татьяна Дворникова и Наталия Зотова записали рассказ об этой жизни между двумя культурными полюсами.

Абдулмамад Бекмамадов

Музыкант, актер спектакля «Театра.doc» «Акын-опера», с 1999 года работает в Москве на стройках, по ремонту, в ресторанах

© Анастасия Патлай / Театр.doc
Про музыку

Сам я из Памира. С детства увлекался театром — школьные кружки были, спектакли ставили. А потом поступил в театральный, месяц проучился, но по семейным обстоятельствам пришлось уйти. После мы создали театральную труппу — земляки были, русские тоже. Сначала в местных клубах играли со спектаклями, потом начали ездить по стране. Были гастроли в республике, на конкурс попали, заняли первое место.

Потом создали большую группу из 15 человек: пели, исполняли народный танец. Инструменты народные — рубаб, дойра. Я самоучка: что беру, на том и играю. Ездили по Узбекистану, Кыргызстану. Пока был государственный театр — были нормальные зарплаты. Потом, после развала СССР, зарабатывали уже на гастролях в основном. Тогда много групп появилось, конкуренция, стало популярно все эстрадное. А у нас было народное творчество. И постепенно зарабатывать этим стало уже нельзя.

Сейчас больше радостные песни — работаем нормально потому что.

Последние выступления в Таджикистане были в 99-м году. Наша группа отправилась на фестиваль, а с него я уже домой не поехал — сел на поезд в Москву, на заработки. Когда я уезжал из дома, моему сыну было три дня от роду.

Инструмент я взял с собой. Он лежал у меня в квартире, где я поселился, — считай, мертвый. Здесь я и не думал о сцене, даже просто для себя играть нельзя было: соседка оказалась такая капризная, что мы даже по коридору ходили на цыпочках. И я забыл об инструменте, лет пять его не доставал.

А потом у меня друзья появились, русские: творческие ребята. Они меня водили в клуб, где можно было играть. Не чтобы деньги зарабатывать, а просто так: хотя бы вспомнить ту музыку, которую я играл, которую сам сочинял...

Про возвращение на сцену

В 2009-м у нас появился шанс: фестиваль «Крыша мира». Мы там выступили, а один наш земляк видел, как мы играем, и взял наши координаты. Через год он набрал нам, и мы попросили его найти какое-то местечко, чтобы там репетировать. У нас хороший коллектив, и мы хотели где-то просто для души все вместе играть, отдыхать по вечерам от работы. У нас были инструменты, но собраться было негде: в квартирах пробовали, но это не то. И он говорит: есть «Театр.doc», но сцена там маленькая. А нам сцены и не надо, лишь бы просто было помещение, откуда не выгонят.

Там рядом сидел один человек бородатый, слушал нас. Потом подошел и спросил, по какой нужде мы все бросили и в Москву перебрались. Говорит: приезжайте каждую субботу и воскресенье, играйте и рассказывайте о своей жизни. Это был Всеволод Лисовский, режиссер. Такого мы не ожидали! Мы и не думали, что когда-нибудь вернемся на сцену. Сцена в «Театре.doc», конечно, маленькая. Но люди туда приходят, много зрителей каждый раз. Видно, что идут с удовольствием: на каждое выступление нам цветы приносят. А мы так рады, что нас кто-то слушает...

Сейчас в спектакле нас трое: девчонка одна еще и парень. Я на дойре играю, он на таре, и поем: нам подсказали, что нужно один куплет песни и рассказ поочередно ставить, и мы сделали из этого программу. О себе рассказываем, о том, как перебрались сюда. Есть песни про чужбину. Про любовь, про родину, про тоску. Сейчас больше радостные песни — работаем нормально потому что. А раньше было трудновато: мы ничего не умели. Я сам ночевал на Павелецком вокзале две недели. Моего товарища, у которого адреса были, забрали в полицию. А я остался без денег и без адреса. А потом землячка, которая убиралась в зале ожидания, заметила, что я вторую неделю здесь живу, подошла и расспросила обо всем. Сказала: сейчас найдем тебе что-то. Я у них ночевал два дня, потом она нашла мне работу, квартиру. Такие истории — они ведь у каждого мигранта есть. У многих бывало и потруднее.

Земляки раньше к нам на выступления не приходили, а после того, как мы получили «Золотую маску», в газетах прочитали и приходят. Когда они заходят в зал — а там уже сидят люди, русские, которые пришли специально, чтобы нас слушать, — удивляются: получается, мы кому-то еще интересны, кроме своих.

Про Москву

Первая моя работа была на стройке. Мне посоветовали в одну компанию пойти в отдел кадров и сказать, что я все умею. Я пришел, они меня там спросили: что можешь? Могу копать. А еще что можешь? Могу не копать. Они, конечно, меня не взяли. После этого я в турецкую фирму устроился, у них работа очень тяжелая была. И с языком плохо: я не знаю их язык, они не знают наш, русский не знает никто. Строили 18-этажный жилой дом. Когда я пришел к ним, дом уже стоял, самый верх только не закончили, а крана не было. И мы на последний этаж арматуру передавали: стояли ребята в каждом балконе и тянули вверх. Потом были русские ребята, сантехники, с ними я два года работал, после в немецкую фирму ушел. Я, когда только приехал, ничего не умел, здесь всему учился. Таких материалов, с которыми здесь работают, у нас там нет. Даже цемента — и того нет. И с сантехникой пришлось научиться, и с электрикой... Сейчас я все умею. Квартиру под ключ беру и сам ее делаю. Вот у одной актрисы квартиру ремонтирую.

А в театре я просто отдыхаю. У нас это развлечение такое: после работы вечерком обязательно ходить в театр и там отдыхать от стройки.

Про национализм

Я в курсе всего: про Бирюлево, про Пушкино. 4 ноября режиссер говорил: не выходи на улицу — сегодня у них митинг. В газетах читаю всякое да и слышу разговоры: не обо мне, а о других. Называют чурками, да... Не знаю, как другие народы, но таджикский народ это терпит, не отвечает. Куда им деваться, что, в драку лезть? Главное — надо родителям денег отправить, чтоб они там не страдали. А остальное — ладно...

Я сам унижения не испытывал. В последнее время таких людей встречаю, которые действительно уважают... Я и не чувствую себя как на чужой земле. Например, человек, у которого я снимаю квартиру, — тоже хороший музыкант. Сейчас он в Голландии, звонил мне оттуда: говорит, почитал про меня и, как обратно приедет, будет у нас совместное выступление.

Недавно нам вручили «Золотую маску». В тот день в это никто не верил, даже дочки не поверили — а на следующий день в интернете прочитали. Церемония была в Большом театре. Место у меня было наверху, в ложе. Там же сидели другие номинанты, наши конкуренты. Смотрят на меня и говорят между собой: «А этот что здесь делает? Пускай лучше где-нибудь унитаз отремонтирует, ему не в театре место». Называли меня Джамшут, Равшан, как в «Нашей Раше». Я, конечно, обиделся, но ничего не сказал, все стерпел. И тут поднимается в ложу парень: «Тебя зовут на сцену». Пока я спустился, смотрю, на сцене наш директор, и в руках у него награда. Когда я на сцену вышел, так и сказал в микрофон: «Да, я сантехник! Обращайтесь! Могу обои поклеить по-братски» — это такая шутка из «Нашей Раши». После этого они подошли, извинялись, пригласили к себе на спектакль. До сих пор созваниваемся.

Про родину

Последний раз дома я был в прошлом году: в Москву вернулся в ноябре. Десять месяцев там пробыл — дом надо было строить, забыл про все, пока не достроил. И вот только снова попривык к жизни дома — и опять пришлось сюда ехать...

Получается, интервал был 10 лет: предыдущий раз я приезжал туда в 2003-м. Можно сказать, что здесь, в Москве, я живу постоянно, а туда только езжу. Что поделаешь — семью содержать надо. Дочки скоро уедут жить обратно. Младшая учится в институте на заочном, старшая замуж вышла: зять работает, нормально, но те же деньги, что раньше раз в месяц давал ей, и сейчас отдаю. Привык.

А там у меня сын — сейчас в восьмом классе. Он искусством не занимается, спорт любит. Когда я уехал из дома в первый раз, ему было три дня, а обратно я приехал в 2003-м: он уже подрос, ходит, разговаривает. Следующий раз я вернулся через 10 лет, смотрю — уже совсем взрослый. Получается, совсем без меня мальчик вырос. Он диск с фотографиями смотрит, знает, конечно, как выглядит отец, по телефону часто говорим. Но чтобы по душам разговаривать — этого нет...

Там, в кишлаке, у меня остался один брат. Было нас шестеро: старший живет в столице, в Душанбе. Второй погиб, пропал без вести в войну. Один тоже в Москву уехал... И один братишка работает директором в нашем сельском доме культуры. Он тоже человек творческий. В основном у него надежда на нас, братьев, мы ему помогаем. А он зато присматривает за семьями: мужская сила-то тоже нужна.

Я туда приезжаю — там я обеспеченный человек. И на жизнь, и на учебу детям — ну, на все хватает. Счастье, что у нас дорога в Россию есть, можем зарабатывать. А там столько народу до наших дней не дожило...

Вернуться туда хочется — если навсегда. Работать там... Но только если я смогу, как раньше, музыкой заниматься. А это вряд ли. У меня музыка национальная, народная. А там сейчас даже на этих, традиционных, инструментах никто не играет — трудно будет собрать новое поколение, кто бы хотел это изучать.

Аджам Чакабоев

По вечерам играет в «Театре.doc» в спектакле «Акын-опера», днем работает на стройке

© Анастасия Патлай / Театр.doc
Про то, как быть хорошим

Почему же играть в спектакле выбрали меня? Почему же... Ну я же музыкальный, я же композитор, играю на всем — хорошо играю. Прежде работал композитором на родине, ну, лет двадцать точно. Делал национальную музыку, нашу местную. Мне 50 лет, в Москву перебрался давно, в 2009 году. Раньше музыка кормила, а сейчас что? Сейчас работа — это стройка. Копать, ломать, монтировать — что просят, то и делаю.

Театр — это для меня не сложно, я ведь всю жизнь, считай, так проработал, композитором был. Самое трудное — это возвращение, долго ведь на сцене не был. Отвык очень. Много лет не занимался этим, через сколько лет на сцену пошел — шесть-семь-восемь или сколько там лет! Страхи там... Но решил: надо чуть-чуть потренироваться — дела пойдут. И пошли. Как готовлюсь? Ну как, считай, вхожу в раж.

Сперва сыграли что-то, режиссеру вроде понравилось. Затем я кое-чего добавил, и понеслось. Контакт, конечно, не сразу удалось наладить. У всех ведь дела там свои, одно там, другое — ну как обычно, все крутятся как могут. К тому же я сначала плохо понимал — плохой у меня был русский язык тогда, сейчас все лучше. На первых репетициях понимал не очень, совсем не очень. После третьей репетиции стал себя чувствовать нормально, не зажато, одним словом. Репетиции у нас с час-полтора, в месяц же по два-три раза встречаемся — больше никак, к сожалению, не выходит. Но с актерами хорошо мы общаемся, правда, только в театре. Мы ведь все время работаем, стройка. У других своя работа, тоже заняты. Плюс ведь какой от театра? Приходим, играем — нам сразу легче становится. На работу уже проще идти.

Говорят, что очень хорошо, что хороший я, раз решил опять на сцене быть.

В спектакле каждый из нас рассказывает свою жизнь как есть. Ну что тут добавить? Жизнь со всеми ее проблемами, трудностями, так и рассказываем — лишнего не придумаешь. Но я сам только играю музыку, я ведь говорил, что композитор. Считай, все тревоги, все беды говорим зрителям, по-русски, по-таджикски. Я вот сразу понял, зачем такой спектакль.

У себя на родине, в Таджикистане, я знаешь как часто ходил в театр! Ведь сам, говорю, там работал. Постоянно всей семьей ходили, все премьеры посещали — все важные спектакли лично видел. Значит, приезжали гастроли разные к нам в город, спектакли всякие молодых режиссеров — про жизнь молодежи нашей, интересно, конечно, было. Что говорить, хорошая культурная жизнь была у меня — сейчас, конечно, не так. Сейчас ни за чем не слежу — далеко ведь живу. Когда мне? Так, посмотрю какие новости по интернету, да и все. Пообщаемся с родственниками чуть-чуть. Одним словом, не очень культуры хватает здесь мне. Готовимся только в театре. У меня только стройка, скучаем без театра, конечно.

На родине давно не был, лет семь-восемь. Скучаю. Сам я из города Хорог — это Бадахшан, восток страны. Это особая горная автономная область, Памир здесь уже. В Москве общаемся мы не только между собой, таджиками. С русскими, конечно, дружим. Ну, теми, с кем работал, кто с нами на стройке трудился. Про волнения в Пушкине первый раз слышу, только вот про погромы эти вчера ребята что-то разговаривали. Конечно, это плохо, насилие это. Не люблю таких, хочу, чтобы жили спокойно, нормально. Сам я с этим никогда не сталкивался. И мои знакомые тоже такого избежали, слава Богу. Пускай так и дальше будет!

В общем, будет у нас премьера, затем, надеюсь, еще что-то обязательно придумаем, как же иначе? Придумаем. Придут в театр, я думаю, в основном москвичи, но ждем и своих, я друзей моих позвал. Семье вот понравилось, что я вернулся в театр. Говорят, что очень хорошо, что хороший я, раз решил опять на сцене быть.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320731
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325844